– Да вот, товарищ лейтенант…

– Катерина, – раздраженно позволила она.

– Катерина, вчера я заметил следы, точно человек шел на цыпочках, то есть он бежал. Теперь же мы с вами видим следы, показывающие, что он шел. Что же он, шел-шел да вдруг помчался сломя голову?

– Понимаю, Павел Иванович. Спасибо, будем думать.

Анчар, такой же недовольный, как и его боевой товарищ, с раздражением нюхал и нюхал землю – пока Кашин наконец не отозвал его, опасаясь за драгоценные собачьи рецепторы. Пес сделал вид, что подчинился, но сам все равно то и дело утыкался в землю и все забирал, забирал в сторону от пути, по которому они пришли, тянул в лес.

– Пойдемте, – решила Катерина.

Пройдя некоторое расстояние, пес повернул голову, гавкнул и повел дальше, в густые заросли. Анчар шел все увереннее, хотя человеческому глазу не было видно ни следа тропы – сплошные заросли и кусты. Но именно такие места надежно хранят запахи. Пес следовал по ним, все ускоряясь, и наконец пустился бегом. Потом – так же внезапно, без видимой причины, вдруг встал столбом, точно закопавшись в землю, воткнулся мордой в траву, гавкнул и взлетел на крутую заросшую горку.

Оказалось, что это насыпь оплывшего окопа. Анчар спрыгнул в него, Кашин тоже и тотчас предостерегающе поднял руку:

– Стойте. Тут землянка.

Анчар же тянул внутрь, оглядываясь на людей. Наконец раздраженно рявкнул, призывая не стоять столбом. Катерина достала «ТТ», спрыгнула в окоп, старшина снова остановил:

– Погодите, мало ли. – И пустил Анчара на коротком поводке внутрь.

Тот снова разлаялся, но радостно, с повизгиванием – овчарка сообщала, что опасности нет. Прошли внутрь – Кашин, потом Введенская, – согнувшись, миновали небольшой коридор, очутились в довольно просторной камере с амбразурой. По стенам на двух плечиках были развешаны вещи: платья, косынки, чулки и прочее, под ними стояла обувь. Третье платье, с беленьким кружевным воротником, валялось у входа, тут же лежали белье и чулки. Кашин, обернув платком крохотный ботинок, поднял его.

К горлу подкатило, Катерина, сглотнув, сделала вид, что закашлялась, отвернулась, зло куснула руку – не хватало еще прилюдно опозориться. Старшина, деликатно отвернувшись, достал из кармана кулек, из него – кусок сахару и премировал собаку.

Продышавшись, Введенская с деланым и потому глупо выглядевшим спокойствием попросила:

– Павел Иванович, прошу вас доставить сюда группу и, главное, понятых.

– Давайте лучше вы. Вдруг вернется.

– Выполняйте.

– Есть.

Катерина, оставшись одна, немедленно вышла на воздух, как следует продышалась и вернулась внутрь. Глупо харчи метать, когда настигает большая, колоссальная удача!

Наверняка это его тайник. А раз так, то есть надежда обнаружить конкретные следы. Как удачно, что на этот раз она прихватила нормальный фонарь и можно задействовать обе руки – пусть делать этого не хотелось.

Катерина повозилась в том, что валялось у порога. «Почему эти вещи тут, не развешаны? Наверняка это вещи последней жертвы. Почему их он бросил? Торопился? Кто-то спугнул? Вот кое-что, следы – эксперты проявят, проверят… ага! Вот и оплошность, глупость! Только… где же футляр?»

Футляра-то скрипичного и не было.

…Когда, завершив дела, добрались до Петровки, замначальника МУРа, грозный Китаин, немедленно потребовал Введенскую к себе.

– Что у тебя с этим Чертовым прудом? – И, едва дослушав доклад, недовольно предписал: – Думай, Катерина. Думай.

Она смиренно призналась:

– Думаю, товарищ полковник.

– Усерднее думай. Дело на контроле, заменить тебя некем.

– Понимаю.

– Не уверен, что понимаешь. Даже если и понимаешь, этого мало. Еще одна жертва, ребенок, в том же квадрате, а результатов нет.

– Так точно.

– Жертва должна стать последней.

– Согласна.

– Тебя никакой черт не спрашивает, согласна ты или нет… Соображения?

– Немедленно распространить уведомление по городу, предписать на местах повысить бдительность и соблюдать осторожность.

– Кому предписать?

– Прежде всего участковым. Наряду с этим родителям, педагогам, девочкам тринадцати-пятнадцати лет, как наиболее возможным объектам посягательства.

– Логично. Дальше.

– Организовать общественное патрулирование. Участковым – обойти кварталы, школы, провести беседы с родителями, педсоставом, проработать, напомнить о бдительности.

Помолчав, полковник признался:

– Огорчаешь, Катерина. Я от тебя умных вещей ждал, а ты такое городишь, что уши вянут.

– То, что я предлагаю, – первоочередные мероприятия…

Китаин поднял ладонь. Введенская замолчала, и начальник ласково объяснил:

– Никому ничего сообщать не надо. Вся Москва и так гудит: по Сокольникам бегает душегуб, юных гражданок грабит, убивает, насилует. Или в другом порядке, в зависимости от испорченности рассказчика. Так что работу по просвещению населения смело можем оставить. Согласна?

Введенская, набрав побольше воздуха, выдала:

– Не согласна.

Полковник удивился. Сначала даже решил, что послышалось, поэтому переспросил. Но Катерина твердо повторила, что не согласна.

Китаин попытался уточнить причины бунта:

– В связи с чем не согласна?

– Патрулирование и содействие общественности необходимо, пока не будет твердой уверенности в том, кого именно мы ищем. И содействие должно быть повсеместным, поскольку не можем предсказать место следующего нападения.

– Если он знает, что его тайник в Сокольниках обнаружен, то, скорее всего, ляжет на дно, чтобы переждать.

– Так точно. Но, как только станет известно о задержании подозреваемого в убийстве Любы… полагаю, что в больнице уже сменились дежурные и слух уже идет.

– То что?

– Настоящий убийца может, успокоившись, проявить себя.

– Дальше.

Катерина, плюнув на риторику, повторила:

– Если наша задача предотвратить следующие жертвы, то надо работать с населением и патрулировать.

– В Москве почти четыре с половиной миллиона населения, кого-то, возможно, удастся мобилизовать. В городе одиннадцать центральных районов и дюжина окраинных. На все распыляться – ресурсов не хватит.

Введенская подняла руку:

– Разрешите? – И, дождавшись позволения говорить, раздвинула занавески на карте города. – Не надо охватывать сразу весь город. Предлагаю исходить из того, что известно. Все убийства совершены в этом квадрате, – она очертила границы, в центре оставив Чертов пруд, – тайник тоже тут же. Велика вероятность того, что досюда он добирается пешком по лесу и таким же образом эвакуируется. Вот по этой лесополосе, далее – по железной дороге, чтобы не следить.

Введенская очертила путь на окраину.

– Собака неоднократно брала след, он вел именно в эту сторону.

– Предлагаешь принять за рабочую версию то, что убийца с какой-то из окраин в этом секторе?

– Так точно, – отозвалась Катерина и поправилась: – За одну из рабочих версий. Хотя, конечно, нельзя исключать…

– Отставить эмпиреи. С одной стороны – да, с другой – нельзя исключать, что нет. Конкретные предложения есть?

Все-таки за время, проведенное в декрете, Катерина утратила привычку общения с командованием. Нервирует это вот хождение по кругу и медленная скорость соображения. И все-таки Введенская с полным спокойствием еще раз повторила предложение:

– Необходимо провести в прилегающих районах профилактические беседы и организовать патрули. Начать предлагаю вот хотя бы с этого. – Она обвела на карте место своего обитания.

Китаин вздохнул:

– С сорокинской окраины. Чтобы поближе к дому.

Катерина, чуть покраснев, ничего не ответила. Полковник продолжил:

– Не куксись. Вижу проведенную тобой траекторию, соглашусь: весьма вероятно, что пути этого мерзавца проходят именно здесь. Что ж, отправляйся к Сорокину и проповедуй о патрулях. Притом что, – он достал какую-то папку, заглянул в нее, – тут решен вопрос о переводе в его район приемника-распределителя.