Перед глазами стояла Маша, длинноногий белокурый эльф с пустыми глазами и безжизненно повисшими руками. Сдувшийся воздушный шарик.

Информацию она получила неожиданно быстро. Секретарша рекламного агентства сообщила ей, что Виталий Федченко, фотограф, действительно сотрудничает с ними, только сейчас в студии его нет. Болен. Живет где-то из Солянке.

— Если хотите, могу уточнить адрес, — любезно добавила она.

— Спасибо, не стоит.

Лика вышла на улицу. Щедрое июньское солнце брызнуло в глаза, заставив зажмуриться. Вокруг сновали люди, бурная московская жизнь шла своим чередом, но Лика не замечала ничего вокруг. Мозг напряженно работал. Невероятное совпадение, слишком невероятное, чтобы быть правдой, но все же, все же.

Она и не заметила, как оказалась перед знакомых домом. Тут все было как много лет назад, только, может, чуть почище. Проходя под гулкой подворотней, она живо вспомнила свои бурные переживания тех дней, влюбленную девчонку, которой она была тогда, ошарашенную новыми, неизведанными эмоциями, загипнотизированную, сбитую с толку! И странного, загадочного мужчину рядом с ней, его электризующие прикосновения, неожиданные звонки, которые заставляли ее вздрагивать и терять голову.

«До чего ж я была глупа и наивна, — думала Лика. — Сейчас об этом смешно вспоминать, а тогда…»

Она быстро нашла нужный подъезд, сбежала по истоптанным ступеням в подвал и решительно нажала кнопку звонка. Никто не ответил, но она была настойчива и все жала и жала на кнопку. Раскатистая трель вспарывала глухую тишину за дверью, будоражила, рвала уши.

Наконец послышались торопливые шаги.

— Иду, иду! Что так раззвонились!

Голос был мужской, с легким прибалтийским акцентом.

Лика уже догадалась, кто это. Ульмас Пяст, любитель крабьих клешней и рыбьих хвостов. Интересно, удастся ли ей поколебать его хваленое нордическое хладнокровие. Лике вдруг стало весело, даже злоть куда-то улетучилась.

— Открывайте! — громко крикнула она. — Полиция нравов!

Он замер за дверью. Она почувствовала его замешательство и решила подлить масла в огонь:

— Господин Федченко Дома? У меня ордер на обыск.

Он пробормотал что-то невразумительное и загремел цепочкой.

— Поскорее, пожалуйста.

Она с трудом сдерживала смех. Полцарства за то, чтобы увидеть сейчас его физиономию.

— Сейчас, сейчас.

Дверь медленно поползла в сторону. Лика шагнула в коридор и при первом же взгляде на него поняла, что отмщена за тот жуткий вечер, когда Виталий чуть не заставил ее раздеться при всей честной компании. Надменности на его лице не осталось и следа, лишь растерянность и испуг. Еще бы, ведь рыло-то наверняка в пуху.

— В чем, собственно, д-дело? — спросил он запинаясь.

— Вы Федченко?

— Нет-нет, он там… — Он неопределенно махнул рукой. — Но он, как это сказать, не в форме. Болен.

Он силился разглядеть ее лицо, но не мог. В коридоре было темно, и свет падал на нее сзади. Он вытягивал шею, смотрел, одна ли она или кто-то еще остался на лестнице.

Насладившись своим триумфом. Лика протянула руку к выключателю на стене. Тусклая пыльная лампочка скупо осветила обшарпанные стены. Похоже, ее не меняли все эти годы.

Он так и влился глазами в ее лицо, и выражение паники на нем постепенно сменилось довольно глупой улыбкой облегчения.

— Вот это фи-ннт, — протянул он. — Я же вас помню. Вы та самая бабочка, которая упорхнула от нас в самый разгар веселья. До сих пор помню ваше невинное детское плечико. Когда же это было? Три, четыре года назад?

— Больше.

— Конечно. ГэКаЧеПе, Белый дом. Столько воды утекло, а я вас сразу узнал. Неизгладимое впечатление. А вы не изменились.

Лика повнимательнее пригляделась к нему. Он тоже не слишком изменился, только поредели волосы на висках, да у глаз появились морщины и предательские мешочки. Сын подземелья.

— Решили-таки попозировать мне для портрета?

— А что, похоже?

— Не очень.

— Где Виталий?

— У себя, где ж еще. Зализывает раны. Бурная, знаете ли, жизнь.

Она проскользнула мимо него и толкнула знакомую дверь.

В ноздри ударил затхлый запах давно не проветриваемого помещения. Комната была погружена во тьму, плотные занавески до пола не пропускали света. На кровати в углу что-то пошевелилось.

Лика быстро пересекла комнату и отдернула занавеску. Свет упал на кровать. Виталий лежал одетый на скомканных простынях и слабо пытался защититься рукой от яркого света.

Впечатление было такое, словно его только что переехал бульдозер. Распластанное тело, осунувшееся лицо, обтянутое серой пергаментной кожей, потрескавшиеся губы, слезящиеся глаза.

Лику передернуло от одной мысли о том, что эти руки, которые елозили сейчас по грязной простыне, когда-то прикасались к ней.

— Пи-ить, — простонал он, еле шевеля губами. — Пи-итъ!

Она стояла, не в силах пошевельнуться. Он сделал над собой усилие и сфокусировал на ней взгляд. Это явно далось ему с трудом. На лбу выступили капельки пота.

— А-а-а, — завыл он вдруг. — А-а-а… Прилетела птичка посмотреть на старого дружка. А чево, смотри, блин, мне не жалко. Радуйся’.

— А с чего мне радоваться?

— Как с чего? Сама свежа. как роза, а я… Во жизнь довела.

— Жизнь тут ни при чем. Сам себя довел.

— Угу, читав мораль, тешься, только попить дай.

Лика плеснула воды из банки в облупленную чашку и, приподняв его голову, поднесла к губам. Он жадно глотал, трясясь от наслаждения. Бессильно откинулся на кровать попытался вытереть мокрый подбородок, но не смог. Лика сделала это за него.

— Добрая, блин, спасительница. Откуда ты свалилась? Соскучилась, что ли?

Лика только качнула головой. Слова не шли, застревали в горле. И куда только подевался весь ее праведный гнев?

— А я скучал. Вес позвонить хотел, да не решался. Твоя фотография у меня — вон! — до сих пор висит.

Он дернул подбородком куда-то вбок. На стене над кроватью внесла сильно увеличенная фотография. Лика в потертых джинсах и видавшей виды куртке, наклонившись, разговаривает с чумазой маленькой девочкой лет десяти.

— Это ты тогда снял?

— А когда ж еще? Одна-единственная и есть. Сколько раз ее мои бабы в клочья рвали, а я новые печатал. Хрустальная мечта, а я ее просрал. Да чего теперь… Поздно уже. Или нет?

Его воспаленные глаза с безумной надеждой уставились на нее, на мгновение вспыхнули и потухли.

— Поздно… — Он устало опустил веки и затих.

— Я эту девочку тогда к себе взяла, — тихо сказала Лика. — А ты ее на иглу посадил.

— Ты че несешь? В своем уме? Она ж маленькая.

— Тогда была маленькая, а сейчас ей шестнадцатый год. Ты ее снимал в этом твоем агентстве. Ее Машей зовут.

Виталий покосился на фотографию:

— Так это та самая Машка? Сексапилочка, нимфетка? Чума! Во влип!

— Тыдаже нe представляешь как. Это статья. Растленка несовершеннолетних и приобщение их к наркотикам. — Лика помолчала. — Знаешь, я ехала сюда, думала, убью тебя, по стенке размажу. А сейчас смотрю, и размазыватъ-то нечего. Ты все сделал сам. С собой ты волен поступать как угодно, а других гробить не смей. Имей в виду, если что еще узнаю или с Машей что-то случится, я тебя засажу. Так и знай. И eщe одно. Что это за сказочки про гастроли в Турции? Только мне лапшу на уши не вешай. Я не Маша.

Он молчал» затравленно глядя иа нее. Лика придвинулась ближе.

— Приторговываешь детьми? На жизнь не хватает? На наркоту эту твою?

— Ну, че ты на меня наезжаешь? — жалобно загнусил Виталий — В залете был, себя не помнил, вот и трепанул, чтобы произвести впечатление на девочку.

Лика поняла, что больше она ничего от него не добьется. А может, и правда все чистый блеф, бредни законченного наркомана.

— Все. Я ухожу. Но учти, я тебя предупредила.

Он лежал неподвижно, тупо уставившись в потолок. Лика вышла в коридор. Ульмас отскочил от двери и сделал вид, что ищет что-то на полу.

— Подслушивать нехорошо, или вам не говорили?