Он покраснел и отвернулся.

— Ему в больницу надо, — продолжала Лика. — Совсем плохой стал.

— Да был он уже там, — махнул рукой Ульмас. — Сбежал. Дохлый номер. Насильно не вылечишь.

Это был тот самый редкий вечер, когда они остались с матерью вдвоем. Ни та, ни другая никуда не спешили, никого не ждали, можно было, что называется, распустить волосы и расслабиться.

Анна Владимировна недавно ушла на пенсию к с тех пор пребывала в состоянии радостного изумления от свалившейся из нее свободы. В последние дни дела «Прогресса» шли все хуже. Его то объявляли банкротом и пускали, чуть ли не с молотка, то выволакивали из ямы. Она безумно устала от всей этой чехарды и теперь с удовольствием познавала себя заново. Возобновила захиревшие от нехватки времени старые знакомства, бегала по выставкам и театрам, просто гуляла, наслаждаясь покоем. Она даже как-то помолодела. посвежела, глаза блестели совсем по-юношески.

Сегодня она устроилась за столом в гостиной и, решительно сдвинув брови, сражалась с одним из своих любимых кроссвордов.

— Лика! — крикнула она дочери. — Кто такой обладатель «Оскара» за фильм «Покидая Лас-Вегас», племянник Копполы»? Пять букв.

Лика просунулась в дверь. Она только что вышла из душа и теперь пыталась расчесать гребнем непослушные влажные волосы.

— Какой, ты говоришь, фильм?

— «Покидая Лас-Вегас».

— Николас Кейдж. Он там дивно сыграл алкоголика.

— Надо же, дивно! Как будто не о чем больше снимать. Какой фильм ни возьми, одни алкоголики, проститутки и наркоманы.

— Проститутка там тоже есть.

— Ну, значит, все на месте. Кстати, об алкоголиках. Я сегодня наблюдала потрясающую сцену в метро. Едут два алкаша, лет по сорок, ну совсем испитые рожи. Обтерханные, грязные, несет от них черт-те чем. Однако решают кроссворд, громко так, на весь вагон. Знаешь, большой такой, на всю страницу, клетки с аршин.

— «Мегаполис»? — предположила Лика.

— А ты откуда знаешь?

— Любимая газета миллионов. Полная чернуха.

— Так вот, — продолжала Анна Владимировна. — Оба здорово под мухой. У одного передние зубы через один, видно, потерял в боях. Он и читает с соответствующим прононсом: «Европейская штолииа с левошторонним движением». — «Лондон, трать твою мать». — «Да брось ты, Леха! С чего там быть левошторонниму?» — «Пиши, блин. Гарантирую». — «Ладно. «Самец свиньи, лишенный вожможности любить». Эк загнули!» — «Боров», — робко подсказывает сухонькая старушка с укропом в кошелке. «Не, мать, мимо, — торжественно изрекает Леха. — Евнух». — «Ты чё, ей тыть! Какой же он самец?» — «Самец не самец, а все равно свинья».

Лика смеялась до слез.

— Ох, мама, тебе бы рассказы писать! Выхолит не хуже, чем у Зощенко.

— Или у Венички Ерофеева. Помнишь младшего Митрича, который писал из-за уха?

— Вот-вот, займись на досуге.

— А что, и займусь, если ты мне ничего поинтереснее не предложишь.

— Например?

— Например, внука.

— Ну, это совсем не в твоем стиле. Кроме того, сначала не мешало бы обзавестись мужем, ты не находишь?

— Резонно. Игорь?

Игорь Платонов был главным редактором журнала «Лось», где регулярно печаталась Лика. Он давно ухаживал за ней, они часто появлялись вместе на светских тусовках, и длинные языки уже прочили им скорую свадьбу. Но у Лики было свое мнение па этот счет.

— М-м-м. — уклончиво промычала она.

— Вот это я называю исчерпывающим ответом, — резюмировала Анна Владимировна. — И что главное, абсолютно ясным.

— Я рада, что тебе понравилось.

— Не понимаю только, что тебе надо. Хороший парень, состоятельный, с положением. Не дурак и не урод. Любит тебя, вертихвостку, терпит все твои выходки. Что еще…

— …надо человеку? — закончила за нее Лика. — Наверное, что-то еще должно быть, чтобы падать и взлетать, падать, и снова взлетать. Иначе скучно. Все заранее известно, никаких сюрпризов.

— И когда же ты, наконец, повзрослеешь? — Анна Владимировна озабоченно покачала головой. — Уж, казалось бы, налагалась. Один твой фотограф чего стоил.

— Я сегодня была у него, — сказала вдруг Лика.

Она вовсе не собиралась рассказывать об этом матери. Как-то само собой выговорилось.

— Да-а? И что это вдруг?

Лика принялась рассказывать и сама не заметила, как выложила ей все, до мельчайших подробностей. Добралась даже до событий, казалось, давно забытых. Она еще никому не рассказывала об этом и сейчас как бы смотрела на себя ту со стороны. Зрелище не ахти. Ей доставляло какое-то извращенное удовольствие издеваться над собой, представляя прошлое в гротескном, идиотском виде.

— Лихо! — сказала Анна Владимировна, когда она закончила. — Ничего не скажешь. Наизмывалась ты над собой всласть. Что дальше? Опять будешь искать приключений на свою голову или угомонишься?

— Попробую.

— И всерьез подумаешь об Игоре?

Лика нехотя кивнула.

— Обещаешь?

— Да.

Лика спешила в редакцию. Очередной раз наступал «момент истины» — верстка очередного номера. Все там, наверное, стоят на ушах, а она как назло опять опаздывает.

День начался неудачно. Ее старенький «фордик» ни с того ни с сего заартачился и напрочь отказался заводиться. Разбираться, в чем дело, времени не было, да и не очень она сечет в технических тонкостях.

Лика выскочила на проспект и уже хотела было поднять руку, чтобы тормознуть тачку, как вдруг прямо около нее остановилась новенькая «тойота».

Хоть в чем-то повезло. Лика без лишних разговоров впрыгнула в машину. «Ничего, договоримся. Главное, не очень опоздать». Глянула на водителя и… оторопела.

Ба, какие знакомые лица! Васька Горенко, ее бывший однокурсник. Не виделись лет десять или около того. Но узнавание мгновенное. Та же круглая добродушная физиономия, нос так же утопает в щеках, глазки прищурены, не разглядеть. Только все как-то подрасплылось и еще больше отяжелело. И волосы зачем-то отпустил. А они, оказывается, у него вьются, сальными колечками опускаются на уши. И бакенбарды колосятся на пухлых щеках. Умереть, не встать.

— Василий! Глазам не верю! Откуда ты?

— Да вот еду, вижу, ты стоишь.

— Слушай, это просто счастье, что ты меня заметил. Опаздываю жутко. «Конь» мой сдох в самый неподходящий момент.

— А что, бывает подходящий?

— Тоже верно.

— Это еще тот самый?

— Кто?

— «Конь».

— Почти. Этот тоже старый боевой товарищ.

— Не ахти тебе, видно, платят, если до сих пор на таком дерьме ездишь.

— Да, в общем, не жалуюсь. А ты-то чем занимаешься? В нашей тусовке про тебя не слышно.

— Работаю, — уклончиво ответил Василий.

Лика окинула его быстрым взглядом. Прикид вполне конкретный. Цветастая шелковая рубашка, на вид дорогая, то; стая золотая цепь на груди.

— Журналистику бросил? — осторожно спросила она.

— И не начинал даже.

— Жена!?

— Не-а. Ты же не захотела за меня идти.

— А ты предлагал?

— А что, стоило?

Разговор явно не клеился. Лика посмотрела в окно и только тут сообразила, что не сказала, куда ехать. А они ведь едут и едут.

— Мне на «Пушкинскую». Подбросишь?

Н-да. Самое главное вовремя спросить.

— Подброшу, отчего не подбросить. Но только не сразу. — Но я…

— Опаздываешь, знаю. Ничего не поделаешь, такой сегодня день.

Лика попыталась собраться с мыслями, но получилось не очень.

— Вась, ты можешь объяснить, что все это значит?

— Объясню, отчего не объяснить.

Они вырулили на Окружную и тут же попали в пробку. Размашистые строительные работы, которые продолжались уже не первый год, ужимали нарастающий поток машин в две хиленькие струйки. Стоять здесь можно было не один час. Это как повезет. Василий отпустил руль и повернулся к Лике:

— Ты ухитрилась засунуть свой хорошенький носик в одно дело, которое тебя совсем не касается. Вот один человек и хочет с тобой потолковать.