— Вероятный вердикт?

— Большой палец вниз. История учит нас, что это нецелесообразно.

Митя очень удачно изобразил вальяжный рокочущий голос отца.

— Как истинный «толстовец», отец всей своей жизнью подтвердил известный постулат о «непротивлении злу насилием» и, пало отдать должное цельности его натуры, ни разу не раскаялся в этом.

Они вошли в комнату, где на полу и в креслах вольготно расположилось несколько человек. Повсюду стояли переполненные пепельницы и недопитые чашки с кофе. Вопреки обыкновению никаких следов спиртного и даже пива Лика не обнаружила.

— Общий привет!

Все липа обратились к ней. Лику поразило общее для всех выражение серьезности и озабоченности. Ее раздолбаистые, беспечные друзья как-то вмиг повзрослели.

— A-а, явилась не запылилась, — протянула круглолицая темноволосая девица с короткой, под мальчика, стрижкой.

Её звали Викторией, они с Ликой с некоторых пор недолюбливали друг друга, вернее, весь негатив исходил от Вики. Лика даже догадывалась почему.

— Очень даже запылилась. Вела запрещенную агитацию в войсках. Грудью бросалась на танк.

— Где?

— На Садовой, недалеко от площади Восстания.

— Остановила? — требовательно спросила Вика.

— Heт, конечно.

— Ещё бы, с таким-то бюстом, — фыркнула та, воинственно выкатывая грудь.

Все захохотали, даже Лика. Только Митя нахмурился. Упругие, «яблочные» грудки Лики и в самом деле выглядели неубедительно по сравнению с пышным бюстом Виктории. Она вся была, что называется, в теле и как ни изнуряла себя голодом, ничего с почтой природой поделать не могла. Ужасно, комплексовала по этому поводу, хотя и не подавала виду и прикрывалась шуточками.

— Ну и как там настроения? — спросил Митя.

— Полная растерянность. Приказы туманные, но, насколько я поняла, значительная часть личного состава собирается их выполнять.

— Любые?

— А вот это уже другой вопрос. Видишь ли, с одной стороны, армия без неукоснительного выполнения приказа уже не армия, а бардак, как резонно пояснил один молоденький солдатик, а с другой — их всегда учили, что народ и армия едины. Поэтому стрелять в народ им не хочется. То есть в значительной степени все сейчас зависит от наших решительных и взвешенных действий.

— Значит, не хочется? — подал голос из кресла высокий смуглый красавец с ястребиным носом. — А как же Вильнюс, Рига. Тбилиси?

— Ты извини меня, Нико, — мягко сказала Лика, — но это все национальные окраины, если можно так выразиться.

Им вполне могли забить головы буржуазным национализмом, шовинизмом и фашизмом. Кроме того, в этих точках, за исключением Тбилиси, работали ОМОН и внутренние войска, а не армия. Этих ребят готовят совсем иначе, сам знаешь, и для другого.

Нико Киквадзе был родом из Тбилиси. Одна из самых ярких личностей на курсе, гуляка, игрок и любимец женщин, он крайне редко появлялся на занятиях но, тем не менее, зачеты и экзамены сдавал с неподражаемой легкостью и блеском. Его кошелёк никогда не пустовал и был неизменно открыт для однокашников. Он никогда не помнил, кто и сколько ему должен, поэтому долги ему отдавали лишь самые скрупулезно порядочные. Многие завидовали его нестесненности в средствах и победительности в отношении женщин, но в основном все же любили.

Он попытался было приволокнуться за Ликой еще на первом курсе, покупал охапками цветы, настойчиво звал в ресторан, но она очень изящно дала понять, что не видит его в роли возлюбленного, и Нико со свойственным ему добродушием отстал.

— Окраины, окраины, — проворчал он мрачно. — Что, на окраинах нет женщин и детей или кровь другого цвета?

— Нико, милый, давай не будем сейчас об этом, — взмолилась Лика. — Ты же прекрасно знаешь мою точку зрения. Я просто попыталась влезть в шкуру этих мальчиков в военной форме.

— Лика права, — вмешался Митя. — Давайте не будем терять времени. «Эхо Москвы» передает, что к Белому дому стекаются толпы людей и берут его в живое кольцо. Даже баррикады строят. По-моему, мы должны быть там.

— А как же листовки? — подала голос Вика.

— Что за листовки? — спросила Лика.

Ей сунули несколько листков, размноженных на ксероксе. Воззвание в лучших традициях: «Демократия в опасности! Все на защиту Белого дома!» и что-то еще в этом духе.

— Здорово! Откуда!

— У меня знакомая девушка работает на ксероксе в одном министерстве. В целях конспирации просила не разглашать, — небрежно сказал Нико.

— Лика, ты на колесах? — осведомился Митя.

— Да.

— Тогда сделаем так: мы с Ликой поедем развозить листовки, а вы топайте прямиком к Белому дому. Мы вас завтра сменим. Будем дежурить посуточно, столько, сколько надо. — С Ликой стоит поехать Нико, — быстро вставила Вика. — Если не хватит листовок, могут доснять у его знакомой.

Лика поймала на себе отчаянный, умоляющий взгляд Мити. Ей вдруг стало весело.

— Если не хватит, размножим в моей редакции, — сказала она, имея в виду газету «Московит», которая опубликовала несколько её статей из жизни молодежи.

— Но… — попыталась было возразить Вика.

— Виктория, иль я тебе не люб? — пропел басом Нико, залихватски подмигнув Лике. — Можешь не беспокоиться, если что, жизни не пожалею, а из огня вынесу.

— Типун тебе на язык, болтун, — не выдержала Лика.

— Никто-о-о меня не понимает, — продолжал тянуть Нико. — Рассудок мой изнемога-а-ает, и молча… Все, все, я же сказал: «молча», — спохватился он и направился к двери. Вика, поджав губы, за ним.

— Поехали вместе, — предложила Лика. — Мы вас подвезем, а то транспорт по Кольцу не ходит.

— Эй, Василий, ты что, заснул? — окликнул Митя толстого губастого парня, который за все время не проронил ни звука.

Он нехотя пошевелился в кресле, обвел присутствующий узкими щелочками глаз и, колыхнув пухлыми щеками, сказал:

— Я — с Ликой. Поеду листовки раздавать.

— Вот это не имеет смысла, старик, — возразил Митя. — Мы и так справимся.

— Действительно, Вась, не стоит, — поддержала его Лика. — Ещё неизвестно, как все обернется. А мы с Митей, в случае чего, можем влюбленную парочку изобразить.

Что-то темное мелькнуло в глазах у Василия, мелькнуло и пропало.

— Тогда я пошел.

— Куда? — в одни голос спросили все.

— Домой. Я родителей обещал на дачу отвезти.

— Мамой клянусь, и такого еще не слышал! — горячо воскликнул Нико. — Какая дача?!

— Обыкновенная, шесть соток, две комнаты и веранда.

— Да ты просто стру…

— Не надо, Нико. — Лика предупреждающим жестом удержала его за руку. — Дело ведь сугубо добровольное.

— Тоже верно.

Нико передернул плечами и вышел в коридор. За ним потянулись остальные.

— Ты знаешь, он, кажется, из-за тебя не пошел.

Лика внимательно следила за дорогой и не сразу поняла, о чем это он.

— О ком ты?

— О Ваське. По-моему, он из-за тебя не пошел.

— Какая ерунда! Он всегда был «вещь в себе». Как бы это… Мужичок себе на уме.

— Все верно, но он сегодня чуть ли не первый позвонил, все спрашивал: «А кто будет? А еще?»

— Ты слишком упрощаешь, Митя. Это же уму непостижимо, что сейчас происходит. Видел, что там творится? Десятки, может, сотни тысяч людей, обыкновенных, как ты и я, без приказа посмели «выйти на площадь». Помнишь, как у Галича: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?»

— Угу.

— Они сумели, а кто-то не сумел. Такой вот тектонический разлом в обществе.

Митя, уже не таясь, смотрел на нее во все глаза. То, что она говорила, было абсолютно созвучно его мыслям и чувствам. Они вообще с полуслова понимали друг друга, и он к этому привык, перестал удивляться и позволил себе просто наслаждаться этим.

Он уже понял, о чем она говорит, понял, что согласен, и теперь слушал, как она это говорит. Ее возбужденный голос, шальной удалью блестящие глаза, раскрасневшиеся щеки. Он боролся с искушением стиснуть ее в объятиях, затормошить, зацеловать эти нежные, причудливо изогнутые губы. Умом понимал, что это не ко времени, сдерживался и проклинал себя за нерешительность.