Вот у Нико таких проблем возникнуть не могло. «Никогда не дави в себе голос природы, старик, — сказал он как-то Мите. — Посуди сам, чем ты рискуешь? В худшей случае схлопочешь по физиономии. Она, как известно, не фарфоровая, не расколется. А в лучшем…» Лицо его расплывалось в широченной улыбке, от уха до уха, улыбке Чеширского кота, брови над засветившимися глазами многозначительно плясали.

Митя улыбнулся воспоминанию. Как у него все просто, даже завидно, ей-богу! У самого Мити никогда так не получалось.

— Ты что смеешься? — осведомилась Лика.

— Представил себе Нико на баррикадах. Он ведь и там будет девушек клеить.

— А как же! — подхватила Лика. — Наш джигит — он и в Африке джигит, не то, что у Белого дома.

Они уже объехали пол-Москвы. Бросали машину в каком-нибудь безлюдном уголке, чтобы не «засветить», и шли по улицам, по дворам, к станциям метро, расклеивая по пути свои листовки.

Народу на улицах заметно прибавилось. Видно, преодолев первый шок от обрушившихся на них новостей, люди, как это всегда бывает в минуты кризиса, потянулись друг к другу, захотели ощутить себя частью целого, общего организма. Около приклеенных листовок тут же собирались люди, читали, стояли молча, внимательно и настороженно провожая глазами молодых людей.

— Народ безмолвствует, — процитировала Лика. — Неужели народ опять безмолвствует?

Чем больше они удалялись от центра города, тем спокойнее становилось вокруг. Здесь в отличие от Садовой наземный транспорт ходил, люди спешили по своим делам, казалось, ничего не случилось.

Только мгновенно, как из-под земли вырастающие кучки молчаливых людей перед белыми бумажками на стене были как знак белы.

— Безмолвствуют? — переспросил Митя. — А тебе не кажется, что это получается очень красноречивое молчание, я бы даже сказал, громкое. И потом, большинство никогда не бывает героями. Эго залог выживания человеческого рода. На баррикады лезут сотни или тысячи, а миллионы им не мешают, то есть молча поддерживают. Сама посуди, мы с тобой уже несколько часов по городу мотаемся, и никто даже не попытался нас остановить.

— Тьфу-тъфу-тъфу, — торжественно провозгласила Лика.

Они по-своему очень ответственно взялись за это рискованное дело. Любой, кто читал шпионские романы, знает, что есть два основных способа уйти от слежки и остаться незамеченными: либо стать совсем тусклым и прозрачным, чтобы тебя в упор не видно было, либо, наоборот, нацепить что-то яркое, сразу бросающееся в глаза и в нужный момент с этим предметом расстаться. Человеческий глаз сначала фиксирует броские детали, а потом уже все остальное.

Лика спрятала волосы под зеленой бейсбольной кепкой, накинула свободную яркую курточку и сразу превратилась в сорванца-подростка. Митя ограничился красным пластиковым козырьком и полосатой жилеткой поверх футболки.

Завидев милиционеров или патрульную машину, они мгновенно прятали листовки и превращались в обычных уличных зевак. Один раз они видели, как солидный краснолицый милиционер, протолкнувшись сквозь толпу, принялся изучать только что наклеенную листовку, сорвал и, скомкав, засунул в карман.

— Не толпиться здесь! — прикрикнул он, сурово оглядев окружающих его людей. — Расходитесь!

Люди молча отступили. Никто не проронил ни слова.

Дело шло к вечеру. Сумерки понемногу сгущались, окутывая город таинственном пеленой. Когда они подъехали к метро «Университет», на улицах уже зажглись фонари.

Было решено расклеить оставшиеся листовки у метро и в близлежащих дворах, чтобы люди, проснувшись поутру, смогли их прочесть. Вряд ли кто-нибудь станет срывать их ночью.

Ни Лика, ли Митя не чувствовали усталости и голода. Они совершенно забыли о еде. Пьянящее чувство риска и важности выполняемого дела полностью поглотило их. Ничего не существовало в мире, кроме этих маленьких листков, которые непременно нужно было сберечь и пустить по свету, как вольных белых птиц.

Машину оставили во дворе, недалеко от метро. У круглого здания станции вовсю кипела торговля. Жизнь шла своим чередом.

У коммерческих палаток лениво тусовалась стайка молодых людей. Чуть поодаль две ярко накрашенные девицы а микроскопических юбочках потягивали что-то из банок.

— Надо же, — шепнула Мите Лика, — спокойно наслаждаются жизнью, и хоть трава не расти. Встряхнуть бы их как следует.

Она решительно подошла к ним и пришлепнула листовку на самом видном месте.

— Фью-ю-ю, — присвистнул высокий длинноволосый парень, видимо, главный у них. — Какая фря! За что агитируешь?

— Прочти, если еще не разучился, — бодро ответила Лика.

Он подошел поближе.

— «Демократия в опасности!» — прочел он. — И только-то. Прям, зарыдаем сейчас.

— Зарыдаешь как миленький, если все обломится, — парировала Лика. — Или забыл уже, как пионером был?

— Забыл не забыл, какая разница? Нам нее по фигу. Живем себе, никого не трогаем, никому не навязываемся.

— К вам навяжутся, если сами о себе не позаботитесь. Потом поздно будет. Все нормальные люди сейчас у Белого дома и за вас, между прочим, тоже жизнью рискуют. За таких, которым асе по фигу.

— А если ты такая сознательная, почему не там? — ехидно полюбопытствовал он.

— Все наши уже давно там, не беспокойся. А мы заблудших овец собираем. Может, и у вас что-нибудь прояснится в голове. Поймете, что нельзя всю жизнь за чужие спины прятаться.

— А ты меня не кантуй, — отрезал парень. — Я сам соображу, что мне делать.

— Вот и соображай. Я тебя за руку не тяну.

— Смотри, Милка, какой хорошенький! — послышался воркующий голос сзади. — И молоденький. Подгребай к нам, парень, мы тебе устроим ночь в алмазах, и всего за сто баксов. Или у тебя мамочка строгая, денег не даст.

— Да что ты, подруга, такому пупсику можно и скидку, — отозвалась другая девица. — Баксов за пятьдесят обслужим по полной программе.

— «Шлюхи», — подумал Штирлиц, — пробормотал Митя.

— «Штирлиц», — подумали шлюхи! — завопила в восторге одна из девиц, которую звали Милой. — Решайся. Максим Максимыч, не пожалеешь.

— Я, девочки, на работе, — рассудительно заметил Митя. — В другой раз непременно, не будь я штандартенфюрер!

Девицы прыснули. Лика незаметно ущипнула Митю за руку.

— Увлекаетесь, герр Штирлиц, — шепнула она.

«Странно, — мелькнуло у нее в голове. — Митя прикладывается и это, как всегда, забавно. И еще немного тревожно. Это для меня ново, — подумала Лика. — Какое мне, в конце концов, дело, с кем и как он шутит».

Она дернула его за рукав:

— Пошли, партайгеноссе.

Следующая листовка угнездилась около входа в метро. Они пошли по периметру станции, шлепая оставшиеся листовки на расстоянии метра друг от друга.

— Стоять! — послышатся вдруг громкий окрик. — Кто позволил…

Лика с Митей не стали дожидаться продолжения и бросились наутек. Сзади слышался свист, топот ног, нестройные крики и улюлюканье.

— Эй, менты! — прозвучал чей-то язвительный голос, кажется, того самого парня, которому все по фигу. — Вы бы лучше бандитов ловили.

— Ну да, размечтался, — ответил ему кто-то. — Бандит стрелять умеют.

Лика и Митя одним махом проскочили через темный двор нырнули под арку и оказались в другом дворе. Мигом содрал с себя куртки и кепки, они забросили их в кусты и плюхнулись на скамейку.

— Пронесло? — спросила Лика.

Митя не успел ответить: под аркой показались силуэты двух бегущих людей. Не раздумывая больше, он придвинулся к Лике и обнял ее за плечи.

Ее лицо загадочно белело в темноте, он не мог прочесть выражения ее глаз, и это придало ему смелости.

Ее глаза стремительно приблизились, и прежде чем Митя успел что-то сообразить, он уже целовал ее.

Она не отодвинулась, не удержала его, только откинула волосы назад неповторимым плавным движением, которое он так хорошо знал и любил, что оно даже снилось ему по ночам.

Ее губы приоткрылись ему навстречу, и все вдруг стало просто, совсем как у Нико. Где-то близко протопали тяжелые ботинки, замешкались на секунду — и вновь загрохотали по асфальту.