Но им было уже все равно. Все вдруг исчезло и потеряло смысл, кроме прикосновения губ, рук, волос, кроме дыхания, ставшего одним на двоих, кроме упоительного чувства слияния, открытия, проникновения.

Откуда вдруг это появилось, ни один из них объяснить бы не смог. Их души потянулись друг к другу, переплелись крыльями так, что ни расплести, ни развести, ни различить.

Он сидели так долго-долго. Уже ночь опустилась на огромный встревоженный город. Где-то проносились машины, лязгали гусеницами танки, тысячи людей не спали, ожидая самого страшною.

А здесь, в тихом московском дворике, на скамейке сидели двое, тесно прижавшись друг к другу и не в силах разомкнуть объятий… Весь мир для них сузился до размеров этой скамьи, и казалось, нет лучше места на земле.

У Белого дома бурлила многотысячная толпа.

Весь переулочек у задней стены американского посольства был заставлен машинами, выстроенными елочкой. Лика толкнула Митю рукой в бок:

— Смотри, смотри, половина с дипломатическими номерами. Ненавязчивая американская помощь.

— Молодцы, — улыбнулся Митя. — Сами вмешиваться не могут, а машин не пожалели.

На высоком заборе посольства гроздьями висели какие-то люди, кричали по-английски и показывали два растопыренных вверх пальца. Международный знак — виктория, победа.

Лика помахала им из окошка, пристроила своего «жучка» в «елочку», и они отправились искать своих.

Это оказалось более чем проблематично. Народу со вчерашнего дня только прибавилось. Вокруг колыхалось людское морс, трехцветные флаги, лозунги, тут и там щетинились арматурой баррикады. Кучковались вокруг радиоприемников, тревожно ловя обрывочную информацию и тут же передавая ее по цепочке, пели под гитару старые любимые песни, перекуривали, обменивались впечатлениями.

Вдоль набережной пеночкой стояли пара десятков танков. Митя спросил у проходящего мимо парня:

— Слушай, друг, откуда танки?

— А ты не в курсе? — Парень широко улыбнулся.

— Да нет, мы только что приехали.

— Командир их привел. Лебедь зовут. Против приказа пошел.

— Ну и дела! — Митя покачал головой. — Отчаянные парни.

— Это точно, им ведь теперь, если что, трибунал светит за нарушение присяги. Вы телик-то хоть вчера смотрели?

— Нет, а что?

Митя искоса взглянул на Лику, возвращая ее этим взглядом в прошлую ночь. Она ответила лукавой улыбкой. Глаза ее мягко засветились. Какой там телевизор!

— Э-хм, — смущенно кашлянул парень, от которого не укрылся их безмолвный разговор. — Вчера в программе «Время», говорят, сюжетец про нас проскочил. Каким чудом, непонятно. Ельцин на танк забрался, речь говорил. Я подумал, может, вы меня видели. Я совсем рядом стоял.

— Так ты давно здесь?

— С самого начала.

— Нет, к сожалению, не видели. — Лика виновато развела руками. — Наверное, неспроста его показали, как ты думаешь? Может, там что-то сдвинулось?

— Хорошо бы.

— Слушай, а как здесь все организовано? — поинтересовалась Лика.

— Да так, в основном само собой. Разбиваемся на пятерки, десятки. Человек тут один этим занимается, с бородой Витей зовут. Недавно противогазы раздавали. Все ждут газовой атаки. Вы прибивайтесь к нам, так и разберетесь. Еду привезли?

Лика протянула ему пластиковый пакет.

— Приберегите пока, пригодится. Кто знает, сколько еще тут…

— Да ты бери, — сказала Лика. — Голодный, наверное.

— Не-а, я уже поел. Кооператоры подкармливают, из Дома приносят. Солдатиков вообще кормят наперебой, они уж у себя в казармах отвыкли, поли, от такой пиши. По-моему, все окрестные жители уже здесь отметились. Одна бабулька — вот умора! — даже суп в кастрюльке принесла.

— И что?

— А что? Выпили за милую душу. Вчера рванули сюда, никто о еде и не подумал.

Лика огляделась по сторонам. Стены Белого дома пестрели надписями: «Нас не запугаешь!», «Кошмар на улице Язова», «Забил заряд я в тушку Пуго». Народ самовыражался, как всегда.

Они устроились на ступеньках, около лохматого парня с гитарой.

— Поднявший меч на наш союз, — четко, как отбивая шаг, пел он, — достоин будет худшей кары.

— И я за жизнь его тогда не дам и самой ломаной гитары, — подхватили с десяток голосов.

Лика смотрела на строгие светлые лица, решительно расправленные плечи, высоко поднятые головы и чувствовала, как гордость поднимается в ней мощной ватной. Мы молоды, мы сильны, нас много, и никаким траченным молью гекачепистам нас не сломить. Она присоединилась к хору.

— Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!

К ним подошел мужичонка неопределенного возраста.

— Ребята, я выпить принес, — сказал он, пристраиваясь рядом.

Из-под полы пиджака, как по волшебству, возникли две поллитровки.

— Устали, поди, озябли. Вон, ветер какой, — приговаривал он.

Все как по команде повернулись к нему. Никто не проронил ни слова. Под строгими взглядами десятков пар глаз он почувствовал себя неуютно.

— Чего вы, чего? — забормотал он. — Я ведь от души.

— Шел бы отсюда, дядя, — сказала какая-то девушка.

Никто не пошевелился, но человек этот оказался вдруг как в вакууме.

— Какой я тебе дядя, шалава! — неожиданно закричав он, вскочив па ноги.

Жилы на шее вздулись, лицо покраснело. Превращение было таким стремительным, что поневоле закрадывалась мысль, а не спектакль ли это?

— Ох, сука, доиграешься, — продолжал распалять себя мужик. — Ей от сердца предлагают, а она выкобенивается!

Сжав кулаки, он шагнул к девушке и словно натолкнулся на стену. Несколько человек встали у него на пути: словно из-под земли выросли. Он как сдулся, втянул голову в плечи и исчез.

— Ходят тут всякие, воду мутят, — проговорил их знакомый парень.

— Думаешь, засланный казачок? — поинтересовалась Лика.

— А кто его знает? Появляются тут такие. Кто в драку лезет, кто выпивку предлагает. Да только зря все это. Негласный сухой закон». Пока все не кончится.

Потянулись часы томительного ожидания. Напряжение нарастало. Постоянно ждали штурма — то со стороны Kyтузовского проспекта, то с набережной, то с Садовой.

Небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Но никто не уходил. Сознание общего дела сплачивало людей придавало сил.

Митя не отходил от Лики, держался рядом, оберегая, охраняя. Она все время чувствовала на себе его заботливый, любящий взгляд, и на сердце становилось тепло. Всего сутки назад они были лишь друзьями, и как все переменилось.

Было необъяснимо приятно вдруг прикоснуться невзначай к его руке, ощутить ее стремительное пожатие и знать, что этот красивый человек рядом с тобой не думает в этот момент ни о риске, ни о смерти, а лишь о твоей вдруг зарозовевшей от волнения щеке, которую так и тянет поцеловать.

«И поцеловал бы, — вдруг ни с того ни с сего раздражаясь, подумала Лика. Неужели обязательно надо дожидаться приглашения? Нет, не родился, видно, еще такой мужчина, который был бы и смел, и ненавязчив, и всегда бы сам знал, когда приблизиться, а когда отдалиться».

Лика украдкой вздохнула. Вечно женщине приходится все брать в свои руки, а иногда так хочется просто плыть по течению и ни о чем не заботиться, чувствовать солнце сквозь прикрытые веки и знать, что все устроят за тебя, и именно так, как ты этого хочешь.

Уже стемнело, когда пронесся слух, что по Садовой идут на штурм бронетранспортеры. Толпа зашевелилась и двинулась туда. Со стороны Калининского проспекта донеслись выстрелы.

— Расстреливают! — истошно закричала какая-то женщина.

Как ни странно, крик этот не вызвал паники, а лишь добавил людям решительности.

Выстрелы слышались все ближе, но страха не было, как не было и удалой радости. Наступил эффект психологической анестезии, когда опасность становится безразлична.

На миру и смерть красна, подумала Лика. Не совсем так, не красна, но терпима, и эта маленькая трепещущая зверюшка, именуемая инстинктом самосохранения, в какой-то момент затихает.