Митя, ничего не понимая, попытался ей помочь, но она лишь нетерпеливо отмахнулась от него ножкой. Две высокие фигуры шарахнулись друг от друга при ее неожиданном появлении.

— Инга, у тебя помада размазалась. Смотреть жутко, — проворковала Наташа, пытаясь обойти ее с тяжелым подносом.

Нико протянул руки, чтобы помочь ей, но поймал не поднос, а саму Наташу, которая неуловимым движением скользнула ему на руки. Оглушительный звон разбивающегося стекла заполнил коридор.

Митя с восхищением наблюдал за ней. Ох, женщины! В каждой дремлет великая актриса и пробуждается от сна, когда хозяйке это нужно. Сценка с падением была разыграна безукоризненно.

Ошалевший Нико хотел было поставить ей на ноги, но тут неожиданно вмешался Митя:

— Новорожденную можно бы и на руках поносить.

Наташа незаметно подмигнула ему, обвила шею Нико руками и зашептала что-то ему на ухо. Судя по выражению его глаз, и в изломанной улыбке, ниточке усов, это что-то было весьма и весьма занимательно. Они исчезли в гостиной, где были встречены ревом восторга.

Инга стояла перед зеркалом и нервными движениями стирала помалу с лица. Выглядела она действительно жутко. Митя не стал дожидаться развязки. Ему вдруг до боли захотелось увидеть Лику.

Он незаметно выскользнул из квартиры и, засунув руки в карманы, зашагал к метро.

Асфальт матово поблескивал под ногами. Желтки фонарей растекались по нему, как по сковородке. Мимо просвистывали редкие машины.

Проспект Вернадского, заветное место. Сколько долгих вечеров провел он здесь, около ее дома, не счесть.

Митя прислонился спиной к дереву прямо напротив подъезда, засунул поглубже руки в карманы и приготовился ждать. Сегодня все выяснится, и не будет больше неизвестности, этих томительных звонков, падающих в пустоту, этих бесконечных «Лики нет дома. Позвони завтра, ладно, Митя?» Он очень хорошо относился к ее матери, но каждый раз, слыша ее голос в трубке телефона, холодел сердцем, уже знал, что она ему скажет, и не мог ей простить неправды.

Она появилась неожиданно. Дробный цокот каблучков по асфальту, легкая тень.

— Лика?

Она остановилась, как подстреленная. Рука порхнула к горлу. Лица в темноте не разглядеть.

— Лика?

Он шагнул к ней. Ни слова в ответ. Лишь запрещающий жест рукой, и она исчезает, исчезла в подъезде. Стук закрывающейся двери, как молоток о крышку гроба.

Он мог бы догнать ее, встряхнуть за плечи, заглянуть в глаза, задать, наконец всe наболевшие вопросы и, может быть, получить на них ответ. Мог, но не стал.

Лика одним махом взлетела по ступеням черном лестницы, не дожидаясь лифта. Дыхание перехватило. Она опустилась на холодную ступеньку, прижалась лицом к перилами зажмурила глаза. Остекленевшее лицо Виталия, беззащитная улыбка Мити, холодный, оценивающий взгляд Ульмаса, женоподобный Валентин, чьи-то алые губы, присосавшиеся к папироске. Пестрый калейдоскоп, а в центре его она, Лика.

«Отчего все так нелепо складывается?» — в отчаянии подумала она. С Виталием все не так, и она это ясно видит. Его мир никогда не станет для нее своим, они всегда будут чужими друг другу. Но даже сейчас, когда у нее на душе так гнусно, ее все равно непреодолимо тянет к нему. Он был готов выставить ее напоказ своим дружкам, но останься они вдвоем, и она снова не смогла бы устоять под натиском его желания. Тут какая-то дьявольская химия, необъяснимое колдовство, загадка, почище, чем у сфинкса. Нечего и пытаться ее разгадать, надо просто кончать с этим, пока не поздно.

Легко сказать! Она вдруг остро, словно наяву, ощутила прикосновение его колючих усов к своей обнаженной груди и сладостно содрогнулась всем телом, плотнее прижалась лицом к перилам лестницы. Железо раздражающе холодило лоб, не принося облегчения.

Звук шагов вернул ее к действительности. Кто-то спускался по лестнице. Еще не хватало знакомого встретить, в смятении подумала Лика и сжалась в комочек, стремясь сделаться как можно более незаметной.

— Лика, это ты? — спросил знакомым голос. — Ну и местечко же себе выбрала?

Лика нехотя повернулась. Так и есть. Соседка Лариса с помойным ведром. Хорошо хоть с полным.

— Лифт не работает, — соврала она.

— Отдохнуть, что ли, присела? И с каких это пор ты стала такая дохлая, что на седьмой этаж подняться не можешь? — язвительно спросила Лариса. Прислушалась. — Да нет, жужжит.

Видно, только что включили.

Она поставила ведро у мусоропровода и наклонилась к Лике. Темная челка закачалась над глазами.

— Да что с тобой? Белая, как бумага, краше в гроб кладут, ей-богу! Вставай давай, попку застудишь. Нам, бабам, нельзя на холодном.

Лика неожиданно для себя схватила ее за руку:

— Ой, Ларис, я так влипла!

Слова полились неудержимым потоком, теснясь и опережая друг друга.

— Стоп! — скомандовала вдруг Лариса. — Излияния у мусоропровода отменяются. Пошли ко мне.

Ведро так и осталось стоять, забытое на лестнице.

В оранжевом пятне света на ковре расположились все три знаменитые Ларисины кошки. Дымчатая, розовая и черная. Ленивые и вальяжные, они и были истинными хозяйками этой квартиры. Лариса в них души не чаяла и позволяла абсолютно все. Может быть, поэтому мужчины долго у нее не задерживались.

Ларисе было уже под тридцать. Стройная ухоженная брюнетка, она была очень хороша собой, но, несмотря на это, до сих пор оставалась одна. В поклонниках недостатка не было, они сменялись с такой же регулярностью, как сменяются времена гола. Неиссякаемый предмет пересудов для старушек у подъезда. «Гляди, Мань, очередной Ларискин хахаль пошел. Шастает как к себе домой, а у самого, небось, законная жена и семеро по лавкам. А Лариска-то хороша. Одно слово, шалава».

Ларису весь этот шорох совершенно не волновал, по крайней мере внешне. Она проплывала мимо них спокойная, прекрасная, не замечая колючие, недобрые взгляды в спину. С Ликой они были приятельницы.

— Устраивайся поудобнее. Я сейчас кофе поставлю.

Лариса исчезла на кухне. Лика присела в кресло. Одна из кошек, черная Шарлотта, или попросту Лотта, тут же переместилась к ней на колени.

Машинально почесывая за ухом, Лика почувствовала как уходит напряжение, переливается через пальцы в густой блестящий мех. Лотта замурчала, будто включился маленький симпатичный моторчик, устроилась поудобнее и замерла.

— Какая картина! — Лариса возникла в дверях с чашками и кофейником. — Жать, Гриши нет. Он бы вас нарисовал.

Гриша был последним по счету Ларисиным любовником. Улыбчивый, общительный, он успел перезнакомиться практически со всеми, кто жил в их подъезде.

— Он что, художник?

— Так, любитель. Успел запечатлеть всех моих красавиц.

— И как получилось?

— Чудовищно!

Лариса заливисто рассмеялась, но была в ее смехе какая-то трещинка.

— Что-то его уже несколько дней не видно.

— Разбежались, так что это уже пройденный этап.

Лика повнимательнее посмотрела на нее. Несмотря на небрежный тон, было в нем что-то, делающее дальнейшие вопросы невозможными.

— Сейчас коньячку выпьем, — продолжала между тем Лариса.

Лика отрицательно покачала головой:

— Без меня.

— Думай, что говоришь. Лотта и кофе с коньяком — лучшее средство от стресса. Проверено. Тут как-то стало мне совсем скверно, так только этим и спасалась. Минус кофе. — Лариса усмехнулась. — Каюсь, каюсь. Лотта, так та вообще от меня не отходила. Лежала на ногах, как грелка. Не знаю, что бы и делала без нее.

Лика покосилась на кошку. Та, словно поняв, что речь идет о ней, заиграла хвостом и сладко зевнула, обнажив розовую пасть с рядом мелких острых зубов.

— Ну, рассказывай, что там у тебя стряслось. Только не заводись.

Лариса разлила кофе по чашкам, плеснула в рюмки коньяк и приготовилась слушать.

— Да, в общем, ничего особенного, — промямлила Лика.

— Ладно тебе скромничать, — сказала Лариса, согревая в ладонях рюмку. — Я уже и так кое-что поняла. Мужики на части рвут. Так оно и неплохо. Все лучше, чем вообще ничего. Ты коньяку-то выпей, легче будет.