Гардеробщица решила бросить вызов тамплиерам.

Из романов она знала, как расследовать злодейства. И тотчас же взяла след.

Этот тип в плаще — Дроздов — ей сразу не понравился. Уж очень он был похож на вражеских шпионов с советских плакатов и на героев с обложек книг Дэна Брауна! Должно быть, так называемый Дроздов сейчас смеется, потирает руки, сообщая своему магистру о том, что задание выполнено. А магистр отвечает: «Классно, сын мой, твое дело здорово послужит всему братству в деле истребления человечества!»

— Скажите, к вам в хранилище случайно не входил такой высокий дядька с длинной бородой? — спросила гардеробщица у студентов.

— Нет, — сказала девушка.

А парень неожиданно припомнил:

— Я его встретил… Как раз у двери! Это был конец дня!

Вечером полицейские сообщили, что такого профессора — Виктора Петровича Дроздова — не существует. Как и Института палеографии, который якобы дал ему отношение.

За три дня до пожара и на расстоянии тысячи километров от архива в маленькой квартирке мучился уставший человек.

Он вышел на балкон. Немного покурил, но мыслей в голове только убавилось. Прошелся по комнате. В кухне налил чаю, залпом выпил. Заглянул на всякий случай в холодильник, хотя знал, что там нет ничего, кроме селедочных голов. Печально, что жену он так и не завёл. Теперь есть нечего.

Зевая, он побрел обратно в комнату, где плюхнулся за компьютер. Нажал иконку «Ворда» и уставился на чистый, хоть и виртуальный лист бумаги. «Не могу! — подумал он. — Наверно, исписался. Нет, надо собраться. Я сейчас… сейчас… начну!» Он был жалок. Больше всего он напоминал сейчас сам себе персонажа Бельмондо из «Великолепного».

Редактор уже трижды звонил и вежливо интересовался, как движется работа, скоро ли издательство получит новый труд прославленного автора. В ответ он что-то врал. На самом деле книга даже не была начата. Он жутко измотался. Ничего не мог из себя выдавить.

Наверное, дело было в том, его творчество лежало на границе полномочий муз. Вообще-то он претендовал на статус служителя Клио (музы истории), но использовал покровительство Каллиопы (музы эпоса), а то, что получалось в результате, относилось больше к ведомству Талии (музы комедии). Дочери Зевса и Мнемозины, вероятно, до сих пор не разрешили спора о том, чьим питомцем является Александр Петрович Филиппенко. Потому никто к нему и не прилетал.

Ну, что ж. К обструкциям, бойкотам, одиночеству Филиппенко не привыкать.

«Чего же мне такого написать-то?» — в сотый раз подумал он. Первым делом его мысленные взоры по привычке обратились к Риму, к истории Западной империи. Период домината был его любимым: тут отлично можно развернуться! Пара цезарей, два августа — для обывателя любой из них сойдет за императора. И можно ставить их как захочешь, если год-другой и обозначишь неправильно, никто не заметит. Это ж не Романовы, порядок царствия которых помнят все. Нет, римские правители удобны. С датами, опять же, просто, годы их правления можно посчитать и так и сяк: по вхождению в должность, по смерти соправителя, по каким-нибудь восстаниям, в ходе которых к власти приходили гладиаторы, наместники, бандиты, объявлявшие себя новыми государями; по подавлению этих восстаний. К тому же Филиппенко повезло, что варвары любили называть себя царями Рима, напинав разок-другой несчастную империю. Их тоже можно было вписывать в династию. Короче говоря, в руках умельца Рим последних лет был параллелен хоть Бурбонам, хоть Ганноверам, хоть древним фараонам.

Но от Рима Филиппенко отказался. Слишком уж с многих династий получался списанным период домината. Возникла опасность начать себе противоречить. Надо взяться за что-нибудь оригинальное. К счастью, тратить время на библиотеки и архивы не придется. Все источники под рукой: Филиппенко год назад купил комплект учебников истории для школы, с пятого класса по одиннадцатый.

Взгляд автора бессмысленно скользил по предметам, что лежали на столе. Бумаги. Диски. Три карандаша в одном стаканчике. Хм… Рюрик, Триувор и Синеус! А что, идея!

Филиппенко соскочил со стула и стремительно забегал по комнате. Ведь варяги — герои легендарные! Придумать что-нибудь про этих братьев проще некуда! И историкам — ну, в смысле, настоящим — можно рот заткнуть: «Вы ж сами признаете, что дело очень темное, и Рюрика, возможно, что и не существовало в действительности!» Но все-таки в учебнике он есть. А значит, обывателям, знакомым с историей Древней Руси по школьным учебникам и считающим училку Мариванну средоточием знаний, которые нарыли члены Академии наук, великий Филиппенко сможет снова заявить: «Ага, вас обманули!»

Но с кем отождествить троих варягов? Где еще найти такую же компанию, которая вошла в историю втроем? Сначала Филиппенко пришли в голову Робеспьер, Марат и Дантон. Но нет, французы — как-то неэффектно. Кто их помнит? Нужно что-то актуальное. И свежее. А, может, Молотов, Маленков и Каганович? Но куда девать примкнувшего Шепилова? Олегом, что ли, сделать? Нет, не тянет.

«А, так вот же тройка, — вспомнил Филиппенко, — Маркс, Энгельс и Ленин! Компания гнусная, очень немодная, так что как раз!» Злобный умысел советских историков! В самую точку!

Автор начал торопливо печатать.

Итак, три варяга придуманы сталинской властью и ей подчиненными псевдоучеными. Вождю народов захотелось, чтобы русский люд поверил, будто власть трех старцев — у него в крови. Евреи. Поменяем первые две буквы: стало быть, «вереи». Ссылка на какую-нибудь книженцию по русскому языку (плевать, что не по теме, все равно сверять не будут): как известно, «А» и «Е» взаимозаменяемы. А «вареи» — это кто? Варяги! Очень просто.

Приглашение на царство варягов — и выбор народом власти коммунистов. Надо использовать норманнскую теорию! Так, немцы, немцы… Филиппенко нервно бил по клавишам. Придумали, что русские, гляди-ка, не могли устроить государство до тех пор, пока к ним не явились инородцы. Даже Филиппенко знает, что об этой проблеме спорили еще сто лет тому назад. Теперь любой студент-историк скажет вам: норманнская теория устарела, разве можно государство привнести извне? Но в школьном-то учебнике по-старому! А значит, лавры сокрушителя теории присвоить всё ещё можно. Значит, пишем: «Несмотря на то, что официальная история утверждает…»

Филиппенко нервно почесал затылок. Дальше не сочинялось.

Нет, похоже, коммунисты — не особенно удачная задумка. К черту Маркса! Филиппенко удалил текст.

Трое, трое, трое… Соглашение в Беловежской пуще! Ну, конечно! Князья-президенты, славянские страны.

Филиппенко опять начал писать. «Изгнаша варяги за море, не даша им дани, — цитировал летопись автор, — и почаша сами в собе володети». О чем речь в данном отрывке? Разумеется, о революции 1917 года. Изгнание капитала и приход народа к власти. Разберем слово «варяги». Как известно, в русском языке «Ю» равно «Я» («Эх, зря я удалил ту ссылку, придется снова набирать. Может, проще выдумать?»). Ну, то, что «А» и «О» взаимозаменяемы, понятно. Стало быть, «ворюги». Крупный капитал.

Читаем дальше. «… и не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобице, и воевать почаша сами на ся». Грустная картина государства при советской власти. Молодые демократы снова начинают думать о буржуазии: «И идоша за море к варягам…». Рюрик (то есть Ельцин) «седе Новегороде»(«А где находится Новгород? Ведь я его куда-то перенес в одной из книг. Уже не помню. Ну, во всяком случае, в России»), Синеус на Беле-Озере («Так… Это Белоруссия, понятно по названию. Ну, стало быть, Шушкевич. А, в Брестской области город есть Белоозёрск, хотя и основан в 1960-м. Ладно, сгодится! Удобно, что издатель догадался сделать алфавитный список в этом атласе!»). Так, дальше… « А третий Изборске, Трувор». Филиппенко обшарил глазами страницу из атласа, ту, где была Украина. Изборска не видно. Совсем. Пришлось растечься мыслью по древу, набросать несколько туманных абзацев насчет того, что «Изборск» — это не название города, а лишь указание на то, что предки современных украинцев жили в избах. Подходящего эквивалента для места княжения Кравчука-Трувора он так не отыскал. Несколько минут думал насчет города Борзна Черниговской области, но это все-таки очень далеко по звучанию от слова «Изборск».