Хрон впитывал, как губка, любую информацию, которую давала ему Грейс. Рядом с невестой сына он, как будто, становился на пару десятков лет моложе и себя и чувствовал лучше, мог гулять часами, ходил быстрее и, как будто, видел лучше. Наверное, причиной этому было то, что король, наконец, осуществил свою самую заветную мечту – увидеть невесту сына. Он бы хотел сделать их обоих счастливыми, но, увы, это уже не в его силах. Он глубоко стар, и дай Боги, проживет еще лет 10 от силы. Но, рядом с таким солнцем, как Грейс, кажется, он проживет и до ста.

Вот что удивительно, за столами не было стульев, которые бы обозначали собой места для короля и его семьи. Они все одинаковы, так же король, как и все придворные Фирнена были одеты довольно просто, почти отсутствовали украшения. У Хрона было лишь обручальное кольцо на пальце. Второе такое, которое он снял с холодной ручкий своей жены, висело на кожаном шнурке на его шеи. Это то, с чем он не расстается никогда. Именно из-за одинаковости стульев, было не важно, куда сесть, поэтому Хрон, будто вспомнив молодость, поухаживал за Грейс, усаживая ее на один и присаживаясь на соседний. Сегодня здесь нет слуг, которые бы ухаживали за королем и остальными, были только такие же люди, которые отдыхали на празднике, поэтому еду в свои тарелки все вынуждены накладывать самостоятельно. Однако это могло смутить только гостей с Эритреи.

Музыка чаровала слух, создавала некую особую атмосферу, располагающую к веселью. Пляшущие силуэты у костра казались такими заманчивыми… Грейс думала, что все северянки очень хороши собой. И, только она это подумала, как увидела свою старшую сестру. Эсфея, робко стояла у противоположного края стола, надеясь, что её никто не узнает. И, какого же было изумление Грейс, когда к столу, облаченные в торжественные одежды вышли, все-таки, король и королева Эритреи. Неужели спали их шоры с глаз или они просто решили оказать уважение и благодарность Северу? Впрочем, при любом раскладе, Грейс была рада, что они передумали и пришли, даже взяли с собой Тэс. Она была в торжественной одежде, но не обрядовой. Мала еще.

Отец Эранора был так добр к южанке, по-отечески нежен и внимателен. За минувшие дни принцесса ощутила себя, скорее его дочерью, нежели даже своего родного отца. Элеманх не мог не заметить, как тянется его средняя к Хрону, как проводит с ним время, поет ему, рукодельничает… Не даром говорят, если у тебя родится сын, то ты будешь жить с гордо поднятой головой, а если дочь, то будешь обласкан в старости. Элеманх приревновал, рассмотрев впервые в средней дочери не только товар или некое недоразумение. Может быть, именно поэтому он и явился на торжество с Терпсионой, которая уже почти перестала оплакивать каждый день свою монаршую жизнь в Эритрее, потихоньку мирилась с тем, как складывалась её жизнь.

Хрон тоже заметил Элеманха и Терпсиону, и так же, как и Грейс, невольно удивился этому. Ему казалось, что Элеманх не выйдет, и уже успел смириться с этой мыслью. И тут, такой сюрприз, как королю, ему был приятен этот жест.

За игру веселую.– Ох, довольно мы напелись, Дайте смену новую. Ой, спасибо менестрелям

Звучало где-то за спинами Грейс и Хрона. Опять тот бездарный бард в черной накидке, у которого хотелось вырвать лютню из рук, спасти инструмент, проявив милосердие. Даже своим старческим слухом Хрон услышал это и немного сморщился в отвращении.

– Кто пригласил эту бездарность? – вопрос был чисто риторическим и больше даже шуточным. Бездарность не нуждалась в приглашении, здесь жалуют даже таких бардов, без слуха и голоса, они играли роли местных шутов.

Несмотря на то, что за столом не было слуг, она ухаживала за Хроном, подавая ему то, что было от него в отдалении, дабы старый король не утруждался лишний раз. В свою очередь, она позволяла ему ухаживать за собой, подливать вино в бокал, угощать ягодами, каких Грейс ранее не видела. Она с удовольствием выпила пол бокала северного, крепкого вина, тут же почувствовав себя счастливее и, когда раздалось пение неумелого барда в шутовском костюме, пусть и сморщила носик, но улыбнулась. Ах, как он ужасно пел и как скверно попадал пальцами по струнам. Словно его руки были созданы не для музыки, а для меча.

– Эранор как-то пробовал играть на моей гитаре, – вспомнила Грейс, улыбаясь королю, – шутки ради, но было так плохо, что даже хорошо! Он пел тогда…

Она замолчала. Замерев на полу мысли, не желая сейчас бередить эту рану ни себе, ни королю. Алкоголь стремительно хмелевшую принцессу делал сентиментальной, так что она сделала вид, что забыла то, о чем хотела сказать. Благо, такта Хрону хватало, чтобы не наседать с расспросами.

Северяне пили и танцевали, угощались деликатесами и славили богов. Это своего рода бал, подумала Грейс, пока не заметила, как к женщинам стали подходить мужчины. Одни красавицы снимали с головы свои венки и надевали их на головы мужчин, иные отрицательно качали головами и, смеясь, убегали. Руперта не было на торжестве, иначе бы он видела, как к его супруге подходят незнакомцы и, усмехаясь, просят венок, однако, для Эсфеи все это, будто игра и она, усмехаясь, лишь качает головой отрицательно.

– Ваше Величество, а может ли девушка сама предлагать свой венок? – спросила Грейс, опасаясь за сестру.

– Нет, дитя мое. Венок можно отдать только тому, кто проявил к женщине интерес, попросив его. Выбирать можно хоть до утра, кому отдать его, но к утру свободных уже не останется. Правда, мужчина может украсть венок с твоей головы. Ты ничем ему обязана не будешь, но не сможешь отдать венок кому-то другому, если, конечно, не сумеешь свой вернуть, так что…

– …будь осторожна! А то некоторые волки с радостью стащат его у тебя, а ты и не заметишь, – прямо над ухом Грейс прозвучал голос, который пробрал её до костей. Венок с головы принцессы был сорван в ту же секунду.

Принцесса слушала разъяснения по празднованию Белой ночи, встала, чтобы достать из деревянной миски горсть голубики, как вдруг, ощутила, что позади нее кто-то стоит. Знакомый голос прозвучал над ухом. Нет, это не Уил и не кто-то из прислуги, хоть голос и знакомый до боли. Грейс не успела ничего осознать, как венок сняли с её головы!

Она машинально развернулась, нахмурившись, точно небо перед дождем, уже сжав маленькую ручку в кулачок, готовая разразиться возмущением, точно буря. Потребовать венок назад! Пригрозить, укорить, но вернуть любой ценой! Как смеет наглец красть то, что принадлежит другому! Да так и обмерла.

Застыла, вглядываясь в высокую фигуру того самого музыканта, что напевал дурацкие куплеты и мучал струны! А он уже стащил со своей головы шутовской колпак и нацепил венок принцессы на густые, темные волосы, примятые и спадающие на лицо. В пестрых лохмотьях, с недельной щетиной, он производил мощное впечатление.

– Ну что, принцесса, потанцуешь со мной? – сам смеется, откидывая челку с глаз, открывая лицо, украшенное шрамом.

Уже занесенная для удара было ручка принцессы, медленно разжалась, опустилась. Она едва смогла выдохнуть:

– Эранор…

В следующий миг, принцесса бросилась на грудь горе-исполнителя, распахнув объятия и, обхватив его руками под руки так крепко, что затрещали ребра, повалила на землю. Словно удержать хотела, не давая встать на ноги, навалилась всем весом и прижалась холодным носиком к его теплой шее, потираясь ласково, шепча одно и то же – его имя. И вот уже не хочет принцесса отнимать венок у этого наглого волка, кажется, и вовсе про него забыла, счастливая до беспамятства.