В мешке были носки: клубочками, парами. Светлые, коротенькие по моде, и черные, которые Руслан носил на работу, под брюки. Он отмечал как весомый промах, когда в очередном телешоу у развалившегося в кресле политика или актера просвечивала кожа между краем носка и брючиной. Были и пестрые носки с рисунками – какие-то огурцы, велосипеды, олени, Симпсоны. Роднило пары лишь то, что носки были рваные, протертые.

Аня, недолго думая, уселась за штопку. Ей даже понравилось – растягиваешь носок на пятерне, как на пяльцах, водишь иголкой туда и сюда, края ткани постепенно стягиваются пухлыми шовчиками. Закончив со штопкой, Аня решила все пары простирнуть, просушить, сложить Руслану в ящик с бельем. И ничего не говорить. Пусть носит, да и всё. У нее было время сделать ему приятное – вот и сделала.

Пока носки крутились в машинке с остальными пестрыми шмотками, Руслан пришел с работы, и вечер был хороший, хотя они просто сидели за барной стойкой, ковыряя глазунью из одной тарелки.

Две недели спустя она обнаружила у мусорного ведра бумажный комок. Наверное, Руслан второпях выбросил свои почеркушки. Шлепнувшись поверх мусора, ком развернулся, из него выпала пара коротких белых носков, порвавшихся ровно по месту ее штопки. В ящике с носками остальных «штопаных» не было. Руслан потом рассказал, как умилялся на эти шовчики, но надел каждую пару ровно один раз – снова расползлись. Вот и выбрасывал завернутыми в бумагу, чтобы Аня не расстроилась. «Представляю, сколько ты их зашивала, – Руслан помолчал, думая, говорить или нет. – Но, если честно, тот мешок был на выброс».

В замке завозился ключ. Аня скорее собрала носки обратно в мятый пакет, сунула в мрачный кухонный шкаф. С глупой надеждой, что там они и исчезнут. Руслан пришел уставший, голодный. Даже мясо, не только подгоревшее, но и пересушенное, жевал с аппетитом. Аня налила им обоим вина.

– Они его не умеют выдерживать, – она всё принюхивалась к своей кружке. – Перебродило – и разливают.

– Чего мы отмечаем?

– Ну, я сегодня созвонилась с Кариной, она со своими тональниками опять…

– А, да, слушай, пока не забыл, – по тому, как Руслан перебил ее, поняла: по дороге домой он что-то надумал. – Сколько кофемашина стоила?

Аня сказала. Руслан, клацая в калькуляторе телефона, что-то плюсовал. Под лампочкой обозначились его красноватые веки и мешки под глазами. Он почесывал щетину, ерошил жесткие рыжие волосы. Добавил утюг, продукты, вино. Нахмурился. Сообщил, что она и впрямь его карточку опустошила.

– Я тут подумал… Пока не увольняйся лучше. У нас перевод завис, зарплата будет только в конце января, скорее всего. Потерпишь?

Аня протирала кофемашину: ее черные матовые бока притягивали любую пылинку. Рука с тряпкой замерла.

– Ехал, прикидывал… Там, конечно, у тебя не деньги, но месяц перекантуемся.

– Я уже Карине сказала. Ты же сам меня просил уволиться.

– Ну, объясни ситуацию. Карина твоя еще и рада будет, к Новому году в Москве такая горячка, любой бизнес прет. Не то что здесь.

Аня посмотрела вопросительно.

– Я уже с работы вышел, помню, что обещал пораньше, но вернулся с финансистами созвониться. Может, помнишь, мелкий такой парень, ты в офис к нам приходила, всё уводил меня. В Чикаго улетел, все дела встали на два дня, пока джетлаги у него, а теперь вот перевод сделал, но деньги зависли между банками…

Руслан залпом допил вино из кружки – «И правда, кислятина», – ушел в ванную. По его поникшим плечам Аня поняла: есть еще что-то, о чем он не рассказал.

Старая церковь близ улицы Кралицы Натальи была точно в яме. Прохожие промахивали по тротуару, как птицы, на уровне куполов. Туристы вытягивали шеи, высматривая вход в храм, и снова по-черепашьи втягивались в шарфы. Движение по узкой и, надо полагать, старинной улочке было шустрым, а туристы мешали, пятились с тротуара на проезжую часть.

Аня свернула к Русскому дому, на ходу соображая, как начать разговор. Просить она не умела. «Недотепа ты, вся в отца», – упрекала ее мать.

Желтый фасад с колоннами отступал от дороги, как корешок книги, задвинутой глубже на полке. На крыльце курили два парня в красноверхих кубанках; Аня уже открыла рот заговорить с ним по-русски, но знакомые «пола́ко» и «до́бро» ее остановили. Она молча поднялась на крыльцо.

Пропищала рамка металлоискателя – уродливая среди лепнины, зимних пейзажей по стенам, толстых ковров, покрывавших дубовый добротный паркет. Справа за стеклянной стеной сидела крашеная блондинка за сорок: губы так густо намазаны бордовой помадой, словно она с наслажденьем, по-детски, пила вишневый сироп и забыла утереться. Отточенным взмахом бровей она подозвала Аню, собиравшуюся уже сделать вид, что фотографирует интерьер. Спроси она, что́ на картинах, Аня проблеяла бы в ответ несуразицу: от волнения ничего не видела. Сутулясь, ляпнула первое, что пришло в голову:

– А где библиотека?

– Вон туда пройдите, между зеркалами вход.

Интонация – заученная, механическая. Так говорят экскурсоводы и торговцы в электричках. Видимо, указывает путь в библиотеку по сто раз на дню.

– На двери расписание, сфотографируйте на будущее, – добавила администратор.

– То есть библиотека закрыта?

– Нет.

Теперь придется идти. Тетка с вишневыми губами уже отвернулась от стекла и сказала кому-то: «Когда они приедут? Я что, без обеда должна сидеть?!».

Библиотека и впрямь работала. Аня слышала, что здесь огромная коллекция литературы на русском, вторая среди российских культурных центров в Европе. Ожидала коричневых старых фолиантов, бесконечных стеллажей под потолок. Нет. За стойкой библиотекаря виднелись простые книжные шкафы. Один шкаф целиком забит мягкими обложками современного детектива.

Библиотекарша, выскочившая из-за стойки, вытянулась столбиком: острый носик, черные глаза, серая кофта – ни дать ни взять сурикат. Она тараторила, или Достоевский на портрете над ее головой был слишком задумчив, – но Ане показалось, что женщина буквально швыряет в нее восклицаниями:

– У нас есть телефон! Мы подберем вам книгу и отложим! Даже редкую! – не остановилась, пока не изложила все преимущества.

Аня вдруг решила, что это всё бесплатно, и уже шагнула к полкам, – но библиотекарша вдруг преградила ей путь, протянула бумагу.

– Вот тут у нас прейскурант, читательский билет, залог. Оплата наличными.

Выходило больше двух тысяч динар. Аня открыла сумочку; там – паспорт и всего сотня евро, которую она собиралась разменять, чтобы купить продукты. Пожалела о дрянном вине, выпитом за эти недели, кофемашине, навороченном утюге. На кой черт она так разгулялась? Представила себя здешней библиотекаршей: оформить билет, найти книгу, выписать штраф, если долго не возвращают…

– Э-э-э, можно я у вас поработаю? То есть, я ищу работу. Мы переехали сюда, понимаете, и…

Библиотекарша важно опустилась на стул. Смотрела на Аню снизу вверх, но весь ее вид, как в детской игре, говорил: «Я в домике».

– Нет, нет. Нам в библиотеке никто не нужен, – она вцепилась в ручки кресла, словно претендентка вот-вот ее сгонит. – Спросите у администратора, может, я не знаю, на уборку… Хотя вряд ли.

– Можно, я просто полистаю книги?

– Вон там у нас современные писатели, – библиотекарша поморщилась, махнула вдаль, будто в соседний город. – До самого читального зала.

Двери в читальный зал были заманчиво приоткрыты; казалось, там кто-то сидит. Аня заглянула. Внутри блеснули безобразные современные плафоны, освещавшие длинный овальный стол из массива, посеревший от старости. На таком хорошо бы смотрелись зеленые лампы, как в Ленинке, или в квартире, которую сдавал тот серб. Они бы отбрасывали на белую бумагу мягкий отблеск старых елочных игрушек…

– А Чехов – современный писатель? – спросила Аня у библиотекарши.

– Нет, конечно. Он в классиках. В самом низу.

Библиотекарша указала на полку в сантиметре от паркета. Аня присела на корточки, а потом опустилась на колени. Пол, как обычно в библиотеках, был чистый и сухой. Будто книги, крепко переплетенные, сами наводят вокруг себя порядок.