Ага, парнишка хлипкий и ему трудно перевернуть центнер живого веса. Тем более я не даю ему это сделать. Тут можно помочь перевернуться, а можно помешать. Просто напрягать и расслаблять мышцы в нужном месте. А можно ещё пальчиками вцепиться в землю.

— Бать, тяжёлый зараза, помоги.

— Да, чтоб тебе.

Некоторое время назад я начал разминать затёкшие мышцы и сейчас уже не напоминал сам себе мокрое полено. Поэтому, когда меня начали в четыре руки переворачивать, я перевернулся.

Надо было видеть их рожи, когда они увидели мои глаза. Могу предположить, там была не любовь к ближнему. Панасу я хорошо так заехал пятками в грудак. Мужик, взмахнув ручками, улетел в глубь сарая. Думаю, он не скоро очухается. Попал я хорошо. А теперь я немножко обнимаю его сыночка. Как шея того удобно легла между связанных в кистях руках.

Чёрт, раздался хруст, пацан сильно дёрнулся и обмяк.

Пипец котёнку, не подрасчитал я силёнок, но этот паразит тянулся к ножу на поясе. А лишних дырок в любимом теле мне не нужно.

Торопливо я перепилил трофейным ножом веревки на ногах. На руках получилось дольше, но вскоре я освободился.

Лучина упала на пол, и я подхватил её, пока не загорелось сено в сарае.

А Панас то того, побежал походу догонять сынишу по пути в долину вечной охоты. Дохлые они тут какие-то. Я не врач, но выступившая кровь на губах намекает, что грудину то я ему сломал. Вот рёбра и проткнули легкие, мужик и кончился. Вернее кончается, это вам не сломанная шея. Процесс более длительный. Но уже похож на покойника. Лицо белое, дыхание не прощупывается. Обыскав обоих, я не нашёл ничего полезного, кроме того же небольшого ножа.

Теперь надо что-то делать с бабкой.

А уже ничего не надо, провидение всё решило за меня. Когда я тихонько вышел из овина, на меня сбоку кинулась тень с вилами. Я на автомате уклонился и махнул рукой. Попал, это бабка меня поджидала. Видать ждала результата, а тут такое дело. Вот она и обиделась, побежала за вилами. В стенку овина был вбит крюк, может вешали на него что. Так бабуля отлетела от молодецкого удара и насадилась прямо на него. Сейчас булькает кровавыми пузырями и с ненавистью смотри на меня.

Извини дорогуша, мне некогда любоваться тремя трупами. Надо думать, как действовать. Никаких сожалений, за последнее время моя душа очерствела. Пришло понимание, что сейчас мягкость и доброту принимают исключительно за слабость. А к слабым известный подход.

Если к примеру, вот в данный момент, на моём месте окажутся два человека из моего прежнего мира. Один американец или европеец, воспитанный на чистом сливочном масле, то есть наполненный идеалами либерализма и толерантности, я за их жизнь не дам и ломаного гроша. Погибнут или будут мыть ноги своим хозяевам. А какой-нибудь необразованный чушок из далёкой глубинки сможет осесть здесь и ему не особо помешает незнание или неприятие тех самых западных ценностей.

Так что — сэляви, такова жизнь. Мне повезло, а этому семейству не надо умышлять недоброе. Но я не сомневаюсь, что местные разбираться долго не буду, быстренько меня прикончат. Если, конечно, найдут.

Так, а чего это я суечусь. У меня есть в запасе несколько часов. Уверен, что эти никому не сообщили о пленнике. Значить, можно надеяться, что ночью сюда никто не кинется и можно спокойно собраться.

За пару часов я перевернул чужой дом в поисках полезного в дороге.

Прежде всего одежда. Тут голяк, ничего. Пара безразмерных рубах, портов на меня нет. Все малы. Зато нашёл медвежью траченную временем шкуру, она меня здорово спасет в лесу. Картуз на голову прихватил. Забрал хорошие сапоги, мне малы, но сменять на другие можно будет. А в сенях нашёл подошедшие мне лапти. С подмоткой в самый раз будут. Нашёл плотницкий топор и приличных размеров нож. Сооружу попозже рогатину из него. Забрал полоски кожи и точильный камень. Всё найденное убрал в мешок. Из жратвы забрал всю соль, небольшой мешочек и крупу. Можно было бы ещё покопаться, но всё это придётся тащить на себе. Разве что взять черенок от вил, выглядит крепким, пойдёт на древко.

Пару часов я покемарил, а потом решительно встал. Мешок и шкуру оставил на улице, все трупы занёс в дом. К лучине привязал шнур, пропитанный маслом. Минут сорок у меня есть, а потом огонёк коснётся шнура и он, по идее должен поджечь раскиданное в комнате сено. А там пусть ищут, чего это изба загорелась. Волов только стало жалко и я раскрыл ворота, пусть уйдут.

Молодой месяц довольно бодро освещает ночную дорогу. Небо безоблачно и мне не приходится спотыкаться. А глаза вскоре привыкли, и я держу направление на север.

Вот же придурок, надо было сразу поджечь хату. А теперь найдут тела и обязательно кинуться вдогонку. Придётся уходить в лес. Прошло достаточно времени, деревенька внизу как на ладони, а пожара всё нет.

И только когда я удалился километра на два, наконец ночь осветило зарево дальнего пожара. Надеюсь, меня не будут искать.

Окончательно я успокоился, когда подошёл к Двине. Хотели бы, давно пустили бы погоню. И по реке, и пешую. А раз нет, значить поверили в случайный пожар.

И только когда меня отпустило чувство, что надо мной раскачивается меч, когда я немного стал соображать, тогда в голову полезли всякие зловредные гадости.

Как я опять попал в неприятности? Какая-то чёрная полоса. Последнее, что я помню, это вечерняя трапеза. Оля, сидящая у меня на коленях, и я опять тону в её глазах. Голова кружится и всё. Дальше эта чёртова лодка людоловов.

Нет сомнений, что мне подмешали дурман в еду или питьё. Могли, к примеру в ягодный кисель, который я просто обожаю. И об этом многие знают.

Хреново то, что без участия жены провернуть всё это было бы невозможно. Вернее, если предположить вмешательство внешних сил, то моя Олюшка сейчас ещё в худшем положении. Но тогда вообще жопа. Тогда конец всем мои планам и всему, чего я добился в этом мире.

Напрашиваются два основных варианта:

— Это чисто внутрисемейные дела и меня подставили близкие. Тут вырисовываются несколько подвариантов. Кто злодей, а кто жертва? Для меня важно только одно, Оля тут с какой стороны?

— Ну, и если вмешался кто-то из сильных мира сего. Кто имеет власть, деньги и желание напасть на помещика. А меня уже смело можно причислить к классу житьих людей, то есть мелких или скорее средней величины землевладельцев. Тут тогда сразу встаёт вопрос. Кому я перешёл дорогу? Причины могут самые разные. Но мне лезет на ум одно, мои коммерческие проекты кому-то сильно мешают. И я бы поставил не на свечи, а на лесопилку. Мои доски приносят мне реально неплохие деньги. А значить у кого-то их становится на ту же сумму меньше.

В любом случае мне предстоит добраться до дома в тайне и опять проводить следствие. Самым худшим вариантом для меня будет предательство жены. Я впустил её в своё сердце, я сроднился с нею. В конце концов она носит под сердцем моего ребёнка. Неужели у неё нашлись причины желать мне плохого?

Но, к сожалению, в пользу этого говорит тот факт, что меня не прирезали спящего, не утопили тело в Волхове. А продали в рабство. Возможно, жена просто не решилась брать грех на душу. Чужой человек поступил бы проще. Нет тела, нет дела.

Да, шанс бежать из рабства был ничтожно малым. Мне помогло знание пути, хорошая физическая форма и неплохое отношение охраны к невольникам. Могли бы сковать всех цепью и прощай тогда мои тапочки. Меня бы увезли на другую сторону моря, могли бы вообще заковать на галеры гребцом.

Эти мысли буквально выгрызают мою уверенность в себе. Почему? Где я делаю ошибку? Неужели мои попытки создать некую общину, основанную не на варварском угнетении ближнего, а на более близких мне принципах равенства и уважения к человеку, настолько выделяют меня из тех, кто имеет власть над простыми людьми? А не тот ли факт, что ко мне стали уходить смерды, явился решающим в моей ситуации.