Ну, в принципе неплохо. Медведя, конечно, это только насмешит, но на кабана пойдёт. Высохнув, кожаная полоска сильно стянула рукоять кинжала и теперь это уже оружие колющего типа.

А кабанчики и в Европе не изменили своему характеру. Кабанье семейство с шумом вторглось на берег реки и принялось кормиться. Я только оглядел место схватки. А когда неожиданно шумнул, все ломанулись в кустарник, остался только глава семейства. Если бы я шумнул издалека, то удрали бы все. Но когда кабана резко пугаешь, он стаёт агрессивным и делает глупости. Вот и этот решил покрасоваться перед своими и кинулся на меня.

Опыт не пропьёшь, я привычно сделал шаг назад, пропуская его и с силой ударил в шею. Острое лезвие пробило прочную шкуру и я буквально пригвоздило его к земле.

Это надо было видеть. Я вернулся на хутор и не с пустыми руками. На загривке тащил молодого папашу семейства. А в нём живого веса не меньше центнера. Без требухи и башки малёхо поменьше. Пока допёр, чуть пупок не развязался. Зато, когда я скинул тушу перед домом, вылезли все. Включая маленького ребёнка лет трёх.

— Это ты что? Это зачем? — бабка враз стала косноязычной.

— Да вот, вам в благодарность.

А вечером народ набивал брюхо мясом. Та же каша, но не с опостылевшей рыбкой, а со свининкой. Мне даже поведали, куда делись мужики в этом доме.

Выяснилось, что муж пожилой женщины был рыбаком. Однажды уплыл ставить сети и не вернулся. Может утоп, а может и того хуже, попался нехорошим людям. А его единственный сын тоже моряк, так он нанялся на судно ещё весной и вскоре по прикидкам должен вернуться из рейса. Вот его жена и пацан, а также мать остались временно без мужского пригляда. И защитника соответственно, отсюда и боязнь чужих.

Выживают тем, что пацан ловит с берега и продаёт в деревеньке. Вернее, его мать выменивает на муку и крупу. И конечно выручает корова и четыре козочки. Молоко тоже охотно берут деревенские.

А тут я такой король-щедрость. Да они мясо забыли, как выглядит.

— А ты обменяй на нужное. А я через день ещё принесу.

Мы специально не договаривались, но мне разрешили пожить здесь. Для сна отвели тот же овин. В дом мне хода нет. Да я и не особо туда стремился попасть. Мне бы прийти в себя, одеться поприличнее и понять, куда двигаться. Времена для одиночки смертельно опасные, да ещё для чужеземца. Мой немецкий позволяет объясниться, но не может скрыть моё нетутошнее происхождение.

Дежавю какое-то. Опять одинокие женщины и дети в лесу. И мне приходится вспоминать былые навыки. А лес — он и в Африке лес. Та же дичь. Только мне очень не хватает своей пращи. Но думаю, я смогу выйти из положения.

Хорошо, что у старого рыбака в хозяйстве имелась тачка. С её помощью он перевозил улов с берега домой. Вот в ней мы и повезли с Руди, это пацана так зовут, мясо на продажу. Этот кабан уже посолиднее. Килограмм 180, не меньше. Крупный секач-одиночка, я уже было испугался. Удар самодельного копья пришёлся в лопаточную кость и тот погонял меня, пока не истёк кровью. А уж тогда Руди подогнал тачку и мы распластали тушу на куски. Требуху тоже взяли, пригодится, как приманка для рыбы.

Деревня лежала километрах в трёх на запад. Одна улочка аккуратных домиков, народ здесь зарабатывает тем, что обслуживает проходящие караваны. Есть постоялый двор. Вот туда мы и сдали свою добычу.

А назад пёрли муку, крупу, растительное масло. Себе я добыл добрые сапоги. А то так и шлёпаю босиком. Вроде быстро вспомнил былое, но несолидно. Удалось также выменять небольшой ножик и полоску мягкой оленьей кожи. Самое-то для пращи.

А когда Руди увидел, как я влёт сбил жирного гуся, то просто перестал давать мне прохода. Научи и всё тут. Я и для него сделал пращу, только размером поменьше. Но пока парень опасен только для окружающих. Того и гляди, зафинделит по своим. Зато у нас на столе появилась и птица. Благо середина лета и пернатых полным-полно в заболоченной пойме реки.

Владельца постоялого двора зовут Майер. За этот месяц мы с ним неплохо поладили. Я сдавал ему дичь, а он привозил мне из городка то, что мне нужно.

Сначала я приоделся. Ночью здесь прохладно, потому зипун на меху не помешает. Потом притащил мне лёгкий меч. Когда я вывел лезвие, убрав зарубины и поменял рукоять, то он стал похож на оружие.

Приятно, чёрт побери, снова почувствовать себя мужчиной. Сразу отношение меняется, народ видит, воин идёт.

Посыльный от Майера прибежал ближе к вечеру. Он передал весточку от хозяина. Майер сообщил, что на ночёвку остановились нужные мне люди.

Я как-то поведал ему вкратце свою историю и пообещал заплатить три серебряные монеты, если он найдёт попутный караван в наши края. Вот сейчас Майер и сообщал, что есть подходящий вариант.

М-да, я-то думал, что это проезжие купцы. А оказалось, что святоши. Целая делегация во главе с большим начальником. Судя по красной шапочке, это католический кардинал. А может епископ, я не разбираюсь в их знаках отличия.

Я наивный думал, что предложу свои услуги воина и толмача с русского языка и меня сразу возьмут. Ага, сейчас. Прежде всего толстый и важный мужичок, который ведал в караване хозяйственными делами и слугами, не понимал ни русского, ни немецкого. Только латынь и французский. А во-вторых, толмач у них уже есть. Если бы не помощь Майера, который сказал, что я знатный охотник и вообще на все руки мастер, я бы вернулся на хутор ни с чем. А так мне важно сообщили, что берут помощником. Но мне придётся помогать слугам. Типа «принеси, подай, пошёл вон». За это мне предоставляют место в повозке и питание.

И потянулись унылые дни. Я лежал в телеге и глазел на дорогу, и идущую за нами повозку. Периодически я спрыгивал и шёл рядом, чтобы размять ноги. А от обилия свободного времени опять меня стали занимать гнетущие мысли. Кто же это подсуетился, скинув меня в море? Это хорошо, что у меня затылок крепкий оказался. И плавать умею, моря не боюсь. То что меня хотели убить — это факт. Кому же я дорогу перешёл, даже в голову ничего не приходит? Ну всякое было, но из смертельных врагов у меня только тот придурок был, который поплатился жизнью за нападение на меня. Может его родственнички допёрли, кто отправил их чадо к праотцам и решили отомстить. Очень может быть. Подкупили кого из экипажа. Там люди Глебы были, я их знаю постольку — поскольку. Уверен, разве что, в Скоряте и Семёне. Глеб тоже не должен предать. А вот из остальных мог любой. Дали копеечку и показали пальцем на меня.

Других вариантов у меня нет, за отсутствием подробной информации.

День шёл за днём, и мы въехали в земли гордых пшеков. Пока ещё не состоялась уния, объединяющая под властью польского круля земли Польши и Литвы. Но разницу с немецкими землями мы сразу почувствовали. К нам стали наведываться дружины местных панов. Увидя святош, они с кислыми мордами целовали ручку кардиналу и исчезали. Простых же купцов стригли как капусту. Каждый мелкопоместный пан считал своим долгом взять подорожную за проезд через свои владения. Пожалуй, путешествие с подобным обозом, самый лучший вариант для меня. По-крайней мере безопасный. Всё-таки никто, даже самые отъявленные душегубы, не подымут руку на церковь в лице ей важных сановников.

Правда тут есть и обратная сторона медали. Меня считали грязным слугой, приходилось помогать мыть котлы после вечерней трапезы. И слугам помогать, и телеги вытаскивать из грязи. Правда, когда я начал приносить к кардинальскому столу жирных осенних уток и гусей, отношение изменилось в лучшую сторону.

Да, на носу ранняя осень, а мы тащимся по литовским землям. Кардинал торопится, ему нужно аж в саму Москву. И он абсолютно справедливо опасается осенней распутицы. А в Пскове я отделился от каравана, наши пути расходятся. Тем более уже не проблема найти подходящий караван идущий к нам.

Мы тащились целую седмицу. Купец, согласившийся меня подбросить, вёз соль и не особо торопился. Тем более телеги прилично перегружены и приходится давать лошадям роздых. Но мне торопиться уже некуда, я близок к дому. Но чем ближе, тем больше беспокойных мыслей.