— Но королевская ложа тоже… Ой.

Он прикусил щеку, чтобы не рассмеяться.

Она не осмелилась взглянуть на него, ее глаза были сосредоточены прямо перед собой. Но уголки ее рта скривились в чарующей распутной улыбке. Ее глаза понимающе сияли, и она прошептала:

— Кто знал, что опера может быть такой… вдохновляющей?

Затем он засмеялся и заставил хмуриться людей, сидевших вокруг них. Но ему было все равно. Такой разговор с ней был слишком раскрепощающим, чтобы остановиться. На несколько мгновений здесь, в тени, обмениваясь с ней шепотом, он снова может быть озорным распутником, которым он когда-то был, и ему не хватало этого. Сильно. Сегодняшняя ночь с Мирандой заставила его понять, насколько.

— Я не понимаю этих людей, — прошептала она, и в ее голосе прозвучала нотка недоумения.

— Я имею в виду, они ведь могут вдохновиться где угодно, но будучи за занавесками они упускают возможность послушать прекрасную музыку.

Он подавил желание сказать ей, что многие пары, вдохновленные друг другом сегодня вечером, были вместе только за этими закрытыми занавесками, потому что любопытная женщина тогда захочет узнать, откуда он это знал. И Себастьян не был готов рассказать ей, сколько ночей он сам провел за теми же задернутыми занавесками, пропуская оперу.

— Это из-за певиц, — продолжал он, хотя знал, что должен остановиться. Этот разговор был для куртизанок, а не для таких простодушных девушек, как Миранда. Но он просто ничего не мог с собой поделать. Реакция, которую она вызывала в нем, была слишком возбуждающей, чтобы от нее отказаться.

— Все эти высокие ноты, — смело прошептал он ей на ухо, — взбудораживают мужскую кровь.

Она на мгновение застыла, явно не реагируя на этот вопиющий и совершенно неподходящий флирт. На мгновение он задумался, не зашел ли он слишком далеко-

Затем она выдохнула:

— Это вся страсть, не так ли?

Она говорила так тихо, что он почти не слышал ее, но каждое слово просачивалось в него, как жидкий жар.

— Ты видишь ее на сцене, слышишь, как она кружится вокруг тебя, ты увлекаешься ей, пока не становишься ее частью…

— Совершенно верно, — пробормотал он, а затем обрадовался, когда она судорожно вздохнула при первых признаках тихого возбуждения.

— А если ты спрятан в тени, в темноте, где никто не может видеть и никогда не узнает… Полагаю, это было бы заманчиво и для женщины.

Бесстыдно желая узнать больше о том, как его слова подействовали на нее, он спросил:

— Заманчиво в каком смысле?

— Женщина могла бы попросить о том, чего она хочет.

Ее дыхание стало частым.

— Например, попросить мужчину поцеловать ее или прикоснуться к ней… или что-то еще.

Его чувства наполнил запах розовой воды.

— А ты, Миранда?

Опьяненный ее близостью, он спросил:

— Попросила бы об этом?

Даже тени не могли скрыть румянца, от которого теперь потемнели ее щеки, или то, как она дрожала.

— Я… я бы могла.

Его сердце екнуло. По необъяснимым причинам он больше всего на свете хотел побыть с ней наедине в одной из тех лож с задернутыми занавесками, слыша, как она просит у него того, чего хочет, и не о чем больше не беспокоясь, кроме как доставить ей удовольствие.

Но это было то, чего он хотел как мужчина. Как герцог, он никогда не мог этого получить. Его дни кувырканий в театральных ложах закончились. Они умерли вместе с его отцом. Знание этого только обострило его разочарование.

— А ты? — спросила она хрипловатым шепотом, совершенно не подозревая о суматохе, которую она создавала внутри него. Она не осмелилась повернуть голову, чтобы посмотреть на него.

— Опера будоражит твою кровь?

Он уставился на ее профиль в тени, его внутренности сжались от грубого притяжения, и он признался:

— Ты будоражишь мою кровь, Миранда.

Она застыла, за исключением ее губ, которые приоткрылись в тихом вздохе удивления. Затем она медленно повернула голову, чтобы встретиться с ним взглядом, ее глаза расширились.

— Себастьян-

Внезапно публика разразилась аплодисментами, разрушив иллюзию уединения, созданную окружавшими их тенями. Он снова переключил свое внимание на сцену, когда занавес опустился перед антрактом, и армия обслуживающего персонала прошла через оперный театр, чтобы включить все лампы. В театре началась бурная деятельность, когда все поднялись со своих мест, чтобы отыскать прохладительные напитки в вестибюле, поближе познакомиться с другими посетителями театра и обменяться сплетнями.

Так же поступили и все люди в его ложе. За исключением Миранды, которая продолжала смотреть на него в замешательстве. Он не винил ее. Он был чертовски сбит с толку своим поведением, будучи уверенным, что Моцарт свел его с ума.

Он взглянул мимо нее на Даунинга, который поднялся на ноги с щенячьей улыбкой. Мужчина совершенно не обращал внимания на скандальные перешептывания, которыми Себастьян обменивался с Мирандой всего в нескольких футах от него. Он полагал, что должен был чувствовать себя виноватым, учитывая, что Даунинг был здесь, чтобы привлечь внимание Миранды к себе, а не для того, чтобы оно ускользнуло от него.

Но чувство вины было последним, что он чувствовал. Ему слишком понравился этот разговор, чтобы сожалеть о нем.

— Тебе нравится опера, дорогая?

Элизабет Карлайл подошла к Миранде и нежно сжала ее руку.

— Она потрясающая, — призналась она, сияя. О неподходящем разговоре, который произошел всего несколько минут назад, она забыла, хотя он будет думать о нем всю оставшуюся ночь.

— Я хочу зайти за кулисы и посмотреть все костюмы, на музыкантов, декорации… Как вы думаете, они не будут против, если…

— Нет, — твердо отказал Себастьян.

— Истинные леди не общаются с оперными певцами и актерами.

И герцоги тоже, напомнил он себе с болью раскаяния.

— Они наслаждаются представлением со своих мест.

Но решительное выражение ее лица предостерегающе подняло волосы на его затылке. О, он знал этот взгляд. Это было тот же взгляд, что он видел в зеленых глазах за маскарадной маской в ту ночь, когда она пробралась в его спальню.

Когда его мать и Жози двинулись к двери, чтобы вместе с остальной толпой выйти в холл, Миранда ускользнула за ними.

О нет. Эта маленькая сила природы никуда не денется от него.

Себастьян проскользнул между ней и дверью, когда его мать и Жоози вышли в холл. Они растворились в толпе тех, кто направлялся к комнатам для отдыха и вестибюлю.

— Думаю, тебе стоит остаться в ложе во время антракта, — сказал ей Себастьян, его вежливые слова противоречили твердому приказу в тоне его голоса. Он прекрасно знал, что любопытная женщина найдет путь за кулисы и попадет прямо в беду, если он на мгновение отпустит ее из виду. Он искоса взглянул вправо и холодно улыбнулся банкиру, который не отходил от нее с тех пор, как прибыл в Одли-хаус, чтобы сопровождать ее.

— С мистером Даунингом, чтобы составить тебе компанию.

Не обращая внимания на истинный смысл разговора между ними, улыбка Даунинга стала шире.

— Какая грандиозная идея.

— Но я хочу стакан пунша, — настаивала Миранда с раздражением в голосе из-за того, что ее планы попасть за кулисы были сорваны.

Даунинг нетерпеливо предложил:

— Я принесу вам пунш.

— Какая прекрасная идея.

Себастьян усмехнулся ей. В конце концов, он может начать ему нравиться.

Ее глаза сузились, руки сжались в кулаки по бокам, когда она впилась в него взглядом.

— Оставить нас одних в ложе без присмотра?

Она бросала ему вызов.

— Что, если музыка нас вдохновит?

Себастьян подавил смех, поднимающийся в нем, как от ее испуга, так и от ее намеков на Даунинга. Этот человек был совершенно безобидным.

Он приподнял бровь.

— Тогда флейта действительно была бы волшебной.

Приглушенный звук, вызванный злостью и недоверием, вырвался из нее. И боже, это был ловкий трюк!

— Кроме того, — напомнил он ей, подходя к двери, — если тебе что-нибудь понадобится, я буду тут неподалеку.