Вот прям берет и восстанавливается.

Дети тоже спали, правда, не так глубоко и тот молодой парень, неожиданно нервно отказавшийся кого-то близко подпускать к детям, даже на Катерину поглядывавший с подозрением, сказал, что у них тоже стресс. И что во сне ему проще привести в порядок их энергетические потоки, искривлённые в процессе столкновения с нежитью. А старичок сказал, что если так, то парень, возможно, не такой и обалдуй, как это ему представлялось прежде. И стало быть, у рода Погожиных, вероятно, есть не очень позорное будущее. И не стал вмешиваться.

И никто не стал.

И если в первый день Катерина просто бродила по дому, нагло заглядывая во все уголки, в которых обнаружилась пыль, пара дохлых тараканов и заросший паутиной веник, то во второй уже затеяла уборку.

Ну а на третий решила подумать о будущем.

Вот так прямо с утра. Встала. Взяла кружку с травяным отваром, который ей сунул кто-то из юных целителей — они постоянно то прибывали, то убывали, сменяя друг дружку, а потому Катерина не могла точно сказать, сколько их здесь. Главное, что кружку ей вручили.

Утренние булочки с маслом и сыром тоже.

Ну и оставили в покое, попросив только больше не убираться.

Она согласилась. Заняла кресло напротив окна. пусть даже окно это снегом залеплено, но вот свет сквозь него пробивается… едва-едва, но пробивается. Прям как в её жизни.

А будущее…

Что будущее?

— Устали? — поинтересовался благообразный старичок, подвигая второе кресло.

— Ничего не делая?

— По личному опыту это утомляет более всего прочего. Думаю, уже к вечеру смогу вернуть вашу сестру. Снятие печати весьма поспособствовало восстановлению. Да и близость к точке перехода тоже… и в связи с этим хотел бы понять, что вы планируете делать?

— Вот сама пытаюсь понять, что же нам планировать… как понимаю, ей здесь оставаться смысла нет?

— Боюсь, княжич этого не допустит.

— Ну, это пока… очередной заскок.

Беседовать о проблемах пациентов с кем бы то ни было — не этично. С другой стороны проблема эта непосредственно касалась Катерины и, что куда важнее, Настасьи.

— Боюсь, на этот раз всё несколько сложнее. Вы ничего не говорите, понимаю, что с вашей стороны существуют определённые ограничения этического толка. Но у меня их нет. Так вот… думаю, что юный княжич…

Всё же не увязывались в воображении Катерины «юный княжич» с битою не единожды рожей Матвея.

— … в личной жизни обращал внимание на девиц… скажем так… одного типа. И речь не о внешности. Но вот таких, которым требовалась помощь и поддержка.

— Пожалуй…

— Издержки светлого дара. Их так и тянет кого-то спасти.

— Их? А целители — не светлые разве?

— Помилуйте… нет, конечно. Целители — они разные. А свет — это свет…

— То есть, сейчас ему нужно было спасти Настасью и он влюбился. А потом что? Появится очередная девица в беде? И тогда он ринется спасать её?

— Думаю, девицами в беде теперь будут заниматься иные. У правящего князя несколько другой круг обязанностей. Дело немного не в том… князь, как бы это выразиться… сильный дар требует стабилизации.

Ветер завывал голодною собакой, и душераздирающий этот звук выматывал и без того вымотанные нервы Катерины. Она заставила себя слушать усилием воли.

— Как правило своего рода якорем становится ближний круг. Семья в широком её понимании. Мать, отец…

Которых Матвей был лишён.

— Братья и сёстры. Поэтому не ошибусь, сказав, что ваш… пациент раз за разом пытался создать семью.

— Жёны от него сбегали.

— Полагая излишне деспотичным? Он ведь пытался контролировать всё и вся? Полагая при этом, что заботится.

— А вы откуда… вы ведь с ним почти не общались.

— Ну да, ну да… только он названивает внучку каждые пятнадцать минут, требуя отчёта по состоянию вашей сестры и её детей. Думаю, звонил бы и мне, но я отказываюсь иметь дело с этими вашими… телефонами. Как бы то ни было, но сила его нарастала. А в момент, когда человеку, как он полагал близкому…

— Мне?

— Вас он включил в свой ближний круг. Кстати, с его патологической подозрительностью это весьма серьёзное достижение.

Ещё бы. На это года два ушло. Причём не раз и не два ей хотелось отказаться от пациента. Стыдное желание, но… не отказалась же. Пусть даже не из чувства долга, но из-за денег, однако же не отказалась.

— Его предавали и не раз… у него в целом проблемы с доверием. Даже странно, что он так просто взял и поверил во всё это…

— Просто? Отнюдь. Тут скорее вопрос связи. Ритуал разделяет дары, но связывает их носителей. Возможно, что и нынешнее состояние Гремислава отчасти есть следствие нарушенной связи, которая теперь восстанавливается… так вот, возвращаясь к вашей сестре. Тревога за вас вызвала стресс-прилив дара. И всё это наложилось на встречу с братом, что тоже вызвало ряд изменений…

— От Настасьи он не отстанет, — Катерина сделала единственно возможный вывод.

— Боюсь, что так. Но не стоит опасаться. Он скорее причинит вред себе, чем той, кого уже считает своею избранницей.

— А Настя? Как она отнесётся?

— Светлый дар имеет ряд весьма интересных особенностей.

— Ещё?

— Как и тёмный. Так вот, его обладатели умеют нравится. Даже не так… его обладатели просто не могут не вызывать ответной симпатии. Дар весьма редкий, а потому сама Вселенная заботиться о его носителях.

Ну раз Вселенная… кто такая Катерина, чтобы со Вселенной спорить.

Да и человек Матвей надёжный.

Даже и без дара.

— А его страсть контролировать… она тоже уйдёт?

— Скажем так… здесь придётся работать вам. Хотя чем больше объектов в ближнем круге, тем надёжнее якорь. И носитель дара.

— Чудесно… — сказала Катерина, хотя прозвучало не совсем искренне. — Поймите, хорошо, если оно и вправду так… а если нет? И кому она там нужна будет? Ладно, явится этот… молодой княжич…

Погожин тоже тоненько хихикнул и зажмурился, явно представляя что-то этакое.

— Я, может, с князьями дела не имела, но… там ведь свои законы, обычаи и всё такое. Кому там нужна будет Настасья?

— Целительница с потенциально великим даром? Пусть и необученная? Боюсь, тут скорее вопрос надо ставить иначе… князей в мирах всяко больше, чем целительниц.

— А дети? У неё ведь дети! И не думайте, что она от них откажется. Даже ради княжества…

— Если ваша сестра не отказалась от детей даже чтобы выжить, — серьёзно сказал Погожин, — то и ради княжества, само собой, не откажется. И это поймут… думаю, юный княжич доступно объяснит, что считает их частью семьи. В целом, подозреваю, Ратмар ждут большие перемены… кстати, дети тоже одарены. Сказалась близость к твари. Весьма… уникальные условия.

И значит, их тоже примут.

С радостью или нет… хотя… с упорством Матвея и его непрошибаемостью радость подданных он организует по расписанию. Но вот… что вот Катерине делать?

Додумать она не успела.

Сперва там, за окном, хлопнул выстрел, громко, заглушая рёв метели. А потом раздалось отчаянное:

— Помогите! Братухе плохо!

Гремислав дышал.

Часто и быстро. Глаза закрыты, но двигаются. Движение это видно под тонкой кожей век. Ресницы вздрагивают. А губы кривятся, словно он хочет сказать что-то, но не может.

На лице — брызги чего-то красного.

Кровь?

— Ты… — Матвей хватает Погожина-старшего за грудки. — Ты… целитель! Исцели! Сделай что-нибудь…

И застывает. А Погожин аккуратно высвобождается из захвата.

— Я понимаю ваше волнение, — он поправляет сбившуюся одежду. — Однако на будущее просил бы вас сохранять контроль над эмоциями.

Кровь.

На лице кровь.

Чья?

Катерина видела себя словно бы со стороны. Вот склоняется. Щупает пульс. Считает, отмеряя быстрые удары сердца и впихивая цифры в жёсткие рамки нормативов. Пульс, как ни странно, замедлен. Дыхание тоже ровное, глубокое.

Конечности сгибаются. С трудом, но всё же. Мышцы не сведены судорогой, скорее…