***

Когда тебе едва исполнилось семнадцать, и у тебя практически нет опыта общения с прекрасной половиной человечества, шажок дается, словно прыжок через бездну. Люсьену было семнадцать лет, и он, «мальчик-колокольчик, ни разу не динь-динь», очень медленно двигался в направлении вот этого решительного шажка навстречу. Он был влюблен в Мун Рос и при одном её появлении едва ли не впадал в ступор. Однако мог взять себя в руки и хоть целую вечность болтать с Мун Рос о чём угодно. Люсьен был очень начитанным мальчиком, «отличался умом и сообразительностью», как говорила Мун Рос, но только не в плане любви. В конце концов это ей надоело, и она взяла инициативу в свои красивые руки с прекрасным маникюром на пальцах.

Мун Рос было двадцать лет, и разница с Люсьеном в три года делала её на сто голов выше в плане любви и много чего еще. Конечно, под влиянием феи Люсьен стремительно рос во всех отношениях. А пока Мун Рос называла его Маленьким принцем и покровительствовала. Они гуляли вместе, появлялись под руку на факультете или на различных студенческих мероприятиях. Однажды на выставке современного искусства незнакомый Люсьену студент старших курсов подошел к Мун Рос и довольно развязно, как показалось Люсьену, сказал:

– Привет, Рос.

Мун Рос иногда называли вторым именем, Люсьен никогда свою фею по имени не называл, он сам не мог бы объяснить почему. Вероятно, некое табу на священное для него имя.

– Привет, – отвечала небрежно Мун Рос.

– Это твой новый паж, – сказал старшекурсник, даже не взглянув на Люсьена. Люсьен напрягся, потому что счел это оскорбительным не столько по отношению к нему, сколько к самой Мун Рос. Она почувствовала, как на руке Люсьена заиграли мышцы, она улыбнулась Люсьену и положила кисть прелестной руки на руку Люсьена, успокаивая его, а старшекурснику сказала с очаровательной улыбкой, приподняв левую бровь и глядя на него с совершенным презрением, словно лимон оказался слишком кислым:

– Пошёл вон! Не завидуй.

– Ладно, ладно, я же только спросить, без задней мысли.

– Похоже, без всякой мысли, – засмеялась Мун Рос.

У неё были обширные знакомства, и Люсьена это немного коробило, он слегка ревновал. Ревновать ее сильно Маленький принц не мог, потому что невозможно ревновать богиню. Можно лишь испытывать благодарность за то, что она позволяет быть рядом. К тому времени шажок во Вселенную любви был преодолен, разумеется, заслуги Люсьена в преодолении было немного.

Он пришёл в её комнату, было воскресенье. Мун Рос была одна и, как обычно, что-то читала, лёжа на кровати. До пояса укрылась одеялом, потому что морозы и в общежитии было не жарко. Её халат слегка приоткрылся, и Люсьен видел, что на Мун Рос не было бюстгальтера! Он старательно отводил глаза от этой бреши в женский мир «куда нельзя». Как чуть позже выяснилось, на его прекрасной и волшебной Мун Рос, кроме халата, вообще ничего не было. После обычных «привет-привет» Мун Рос предложила Люсьену присесть к ней на кровать, стулья все равно были заняты разными вещами, висевшими и лежавшими на них. Люсьен присел на самый краешек, где-то ближе к ногам, и покраснел, как вареный лобстер. Мун Рос улыбалась, ласково глядя на «вареного» Люсьена, подвинулась и предложила сесть ближе, почти как в мультфильме про Маугли, когда удав Каа предлагает бандерлогам подойти поближе. Люсьен очень разволновался.

Мун Рос чувствовала, как он дрожит от волнения, это ей нравилось, и она сама стала волноваться, как будто в первый раз. Она привлекла Маленького принца к себе и стала нежно целовать лицо и губы Люсьена, находившегося в полуобморочном состоянии. Однако при помощи Мун Рос случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Девственность Люсьена приказала долго и счастливо жить. Всё это действо заняло несколько минут, а сама любовь меньше минуты. Люсьен был в шоке, а Мун Рос засмеялась и сказала: «Мы как первоклашки, ничего, нужно работать. А пока считай, что я тебя изнасиловала». Потом они целовались и читали стихи. Читала Мун Рос, а Люсьен не мог ничего сказать, так как был потрясен случившимся.

Так Люсьен впервые получил ключ и попал в пределы Вселенной любви. Он был счастлив настолько, что ничто другое не шло в сравнение с этими чувствами. Вселенная дает человеку счастье любить и быть любимым, но там есть и строгие правила, нарушать которые нельзя, потому что счастье мгновенно превращается в свою противоположность, как волшебная карета в тыкву. К сожалению, и Люсьен, и Мун Рос, как и миллионы обитателей Вселенной, никогда не задумывались над правилами и смыслами жизни во Вселенной любви.

Люсьен был юн, счастлив, влюблен по уши в Мун Рос и писал стихи. А что еще прикажете делать влюбленному юноше?

Я – радуга

в потоке твоих слез,

Я – бездна

в мире твоих грез,

Я – бесконечность

на твоем пути,

Я – боль и скорбь

в твоей груди.

Я – волшебство,

я – радость, свет,

Я – сладкий яд,

и слаще нет.

Я – милая услада глаз.

Я – твой и пепел,

и алмаз.

Я – для тебя и плоть,

и кровь.

Так знай же!

Я – твоя любовь!

Мун Рос прочитала и написала наискосок около строки «Я – волшебство, я – радость, свет» свой вердикт: «Собственность Мун Рос, возврату и обмену не подлежит!»

***

Люсьен стал часто бывать в комнате Мун Рос, где жили ещё две девушки-студентки. Длинная и худая Клава, ее кровать стояла у окна, и маленькая, пухленькая и восторженная девушка Алла, жившая за шкафом напротив худой Клавы. Кровать Аллы стояла за шкафом, перегораживающим комнату почти пополам. Она иногда говорила: «Живу за шкафом, никого не трогаю, но я всё слышу». Это была дежурная фраза Аллы, когда Люсьен и Мун Рос, сидя, начинали страстно целоваться, кровать Мун Рос из-за шкафа Алла не видела, но всё слышала. Обычно Мун Рос отвечала: «А ты не подслушивай, лучше уроки учи».

В этот раз Алла увлеченно и долго рассказывала о непростых отношениях ее двоюродной сестры Зины и какого-то парня, отчаянно ухаживающего за Зиной.

– …Они ходили в кино «Вечное сияние». Зина расчувствовалась, а ее парень приставал к ней. Она очень обиделась. Даже хотела с ним расстаться. Он такой черствый, подумала…

Люсьену поднадоело слушать эту бесконечную мыльную оперу, и он вмешался в рассказ:

– Вот так смотрят фильм, они бы еще в театр пошли на «Турандот», к примеру, узнали бы, что путь к любви лежит через гору отрубленных влюбленных голов. Ромео с Джульеттой вообще идеал любви! В конце все умерли. Смотрят, переживают выдуманные и сыгранные, пусть и талантливо, страсти, а бурю эмоций человека, который рядом, только руку протяни, считают домогательствами. Вот где тут логика? Ещё и черствым обзывают! Алла, дорогая, открой народу главную тайну этой Санта-Барбары. Парень этот черствый, ну он ее, Зину эту, того хоть трахнул?

– Фу, пошляк! – откликнулась худая Клава на «нехорошее» слово, сказанное Люсьеном.

– Не-е-ет, что ты! Он очень воспитанный парень, девушку бить не будет! – Воскликнула Зина.

Даже молчаливая Клава согнулась всей своей худобой и беззвучно залилась смехом до слез, и покраснела. Люсьен подумал, глядя на Клаву, что эта тихоня в курсе, чего на вид и не скажешь.

– А что я такого сказала?! – Удивилась Зина.

– Ничего, проехали, – ответил Люсьен, – трахнуть, Зиночка, это совсем не то, о чем ты подумала.

– Про пошлость. – Люсьен посмотрел на эту худую Клаву. – Пошлость это не плохое слово, это когда за хорошими словами пустота, подлость или ханжество скрываются. Это когда любовью называют тягу к заманчивым сводам дворцов, это вот пошлость. А даже матерные слова всего лишь эмоционально окрашенные понятия, они полны силы, а не пустоты. Знаешь, пошлость это ребенку, замершему в предвкушении чуда, дать яркую обертку от конфеты, он ждёт чуда, а там пусто. Это пошлость. Как-то так.

Тут вмешалась Мун Рос:

– Про пошлость это замечательно. А в остальном, Зина, не обращай внимания, это мужской шовинизм. Они думают, что трахают, то есть совершают победный над женщиной коитус. – Тут и Зина поняла, почему все смеются, и тоже покраснела, как худая Клава. – Наивные, – говорила Мун Рос, – не понимают, что это женщина, позволяя совершать самцу пенетрацию, по сути, трахает его.