В какой-то момент мне показалось, что он меня ударит. До того его слова звучали зло, до того от него веяло презрением и ненавистью, что у меня глаза наполнились слезами.

– Даже не смей плакать! – прикрикнул он, взмахнув рукой, отчего я испуганно дёрнулась и отскочила в сторону. – Все знают, что слезам дариек нет веры! Я тебя пальцем не тронул. Я не сделал ничего, чего бы ты сама не добивалась!

Прижавшись к шкафу, я смотрела, как граф быстро выходит из комнаты, долго таращилась на запертую дверь, слыша скрежет металла и звуки копошения, доносящиеся из-за неё. Мне было и зло, и обидно, и больно, и радостно. Казалось, меня разорвёт от противоречия в своих чувствах и эмоциях.

Дикость! Меня, взрослую, самодостаточную девушку заперли в комнате, где негде ни пописать, ни руки помыть, посадили под домашний арест, как бунтующего подростка… И кто? Гусь ряженый! Муженёк… Да, теперь мне было прекрасно понятно, чем же граф не угодил Сэйме. На контрасте с бородачом в эмоциональном плане красавчик-граф проигрывал. Любовник Сэймы хотя бы знал, что женщины любят ушами, и не скупился на всякие милые словечки, комплименты и нежности. А этот? Таран! Деспот! Дикарь!

Это же уму непостижимо, у него жена на себя руки наложила, а он… Нет, здесь, конечно, имелось смягчающее обстоятельство – мой поцелуй с… Кто он там? Но можно же было как-то по-человечески поговорить. Что он заладил? Бородача казнить, дарийка, дарийка… Да он даже по имени жену ни разу не назвал! Мерзкий тип, мерзкий!

Выждав в какое-то время, я осторожно прокралась к дверям и попробовала их отпереть. Безрезультатно. Граф не солгал. Он действительно меня здесь запер. От этого осознания становилось действительно страшно. Ни воды, ни еды… На сколько меня хватило бы при таких обстоятельствах?

Не то чтобы я горела желанием погулять по чужому миру, от которого была уже в шоке, даже не видя его толком, но мне было важно знать, что у меня хотя бы есть возможность сбежать. Там уже можно и подумать, взвесить всё хорошенько. Что будет для меня лучше: сидеть взаперти или податься в бега?

Бросившись к тяжёлым шторам, я долго с ними возилась, пока не сорвала их к чёртовой бабушке. Уронив вниз и карниз, и тяжёлую, плотную ткань, я уставилась в окно ошарашенным взглядом.

Мне открывался самый нелепый вид из всех, что можно было только представить. Десять оттенков голубого. Неба и плещущихся волн. Где-то вдалеке на голубом небосводе виднелись белые облака. И… и всё!

Я не намерена была так легко сдаваться. В конце концов, мой разум мне подсказывал, что я не могла жить в замке или большом доме, стоящем посреди океана. Я отказывалась в это верить!

С меня сошло семь потов, прежде чем я смогла разобраться со ставнями и хитроумной щеколдой. Только я распахнула окно, как в него ударил порыв невероятно мощного ветра. Стекло чудом уцелело, встретившись с приколоченной снаружи ставней, но пошло трещинами.

Боясь закончить едва начавшуюся вторую жизнь так скоро, я вцепилась во вторую часть окна и, шумно сглотнув, выглянула наружу. Вниз.

– Мама… Мамочка. – прошептала, чувствуя, как пальцы начали неметь. Пришлось схватиться за подоконник.

Складывалось впечатление, что я находилась этаже на девятом. Я знаю, о чём говорю, ведь все свои двадцать два года я прожила в девятиэтажке и именно на девятом этаже. Внизу серыми глыбами виднелись чудовищные то ли камни, то ли скалы. Среди них чернели особо острые, торчащие из волн, словно шпили. Под самой стеной, внизу, растянувшейся далёко-далёко, как вправо, так и влево, тоже были свалены камни всех мастей и оттенков серого и чёрного.

Я попыталась представить, что я прыгаю из этого окна, и меня такая паника охватила, что в глазах потемнело. Чёрное пятно буквально застыло перед глазами, а потом как хлестнуло меня по лицу своим крыльями, что я там же на месте, чуть не умерла от разрыва сердца.

– Кр-р-кр-р. – упав передо мной на подоконник, чёрное пятно было мной идентифицировано как ворон.

Прежде я от кого-то слышала, что залетевшая в дом птица… к покойнику.

– А ну… Пошла… Пошёл… – боясь отпустить подоконник, я принялась шипеть и покрикивать на ворона. – Улетай! Давай! Кыш! Брысь! Да свали ты уже!

Довольно крупный и упитанный ворон только и сверкал своими красными глазищами, очень жутко водя птичьей головой из стороны в сторону. Мне почему-то от этой птицы сделалось так же страшно, как и от графа.

– Уйди же. Лети. Здесь для тебя ничего нет.

Ворон странно втянул голову, да так, что его шея практически исчезла, спрятал клюв под крыло, а потом как плюнул в меня какой-то костью, что я и подоконник отпустила, и на попу присела.

Верещала я, как при своём пробуждении. Думала, сама оглохну от своего крика или свалюсь в обморок от недостатка кислорода.

– Кар-р! – очень зловеще каркнула птица.

Я аж заткнулась. Ноги под себя поджала, руки вперёд выставила и наконец-то увидела, что лежало на полу.

– Да ну? – охрипшим голосом прошептала я, метнув недоумённый взгляд на явно недовольную птицу. – Это не кость?

Ворон оказался не таким волшебным, как я себе уж было нафантазировала. Он не ответил.

Осторожно тронула сероватый и продолговатый предмет, совсем небольшой, на самом деле похожий на косточку, скажем, птицы, поменьше той, которая в меня плевалась и зловеще каркала. Твёрдый на вид, предмет оказался очень плотной бумагой, картоном, скрученным и свёрнутым в небольшую трубочку с распушившимися краями.

Почему-то разворачивать эту трубочку сильно не хотелось. Но казалось, что у меня не было выбора. Проклятый ворон будто ждал и нервничал, выхаживая взад-вперёд по подоконнику.

«И не сдует же тебя ветром вниз куда-то, а?» – зло подумалось мне.

Я не видела никакого смысла вести переговоры с пернатыми шантажистами, не желающими покидать мою территорию. Даже если это письмо, что тогда? Как я его прочту, если я языка не знаю? Как напишу ответ? Хотя с другой стороны, если я разговаривала и меня понимали, я понимала местных, вполне возможно, что я смогла бы на чужом языке и читать, и писать… Но а если это проверка от моего муженька?

В конце концов, я сдалась и с горем пополам развернула послание. Сначала я не видела ничего, кроме серого картона, а потом на нём стали появляться странные символы и закорючки, что непостижимым образом складывались в слова.

«Надеюсь, тебе есть чем порадовать своего отца? Что ты успела выяснить? Отправь с Рархом ответ, как можно скорее. У нас мало времени. И помни, выродок ничего не должен заподозрить о твоём даре».

Я прочитала очень странное послание отца к дочери несколько десятков раз. Замёрзла, как не знаю, кто, а противный ворон всё не улетал. И лапы у него не болели. Вон, сколько километража уже намотал по подоконнику.

Вздохнув, я попыталась сложить картон, придать ему прежний вид, но, видимо, для такого занятия требовался опыт и тренировки. Получившаяся у меня трубочка была шире вдвое.

До конца не веря, что это делаю, я заговорила с птицей:

– Рарх, да? Миленький, улетай, пожалуйста. – стуча зубами, взмолилась я. – Ты не видишь, что я здесь пленница? Не понимаешь? Мне нечего тебе дать. Мне нечего ответить. Улетай, пожалуйста. Я ничего не знаю.

Ворон остановился. Перебрал лапами, распушил оперение и каркнул так громко, что у меня сердце замерло.

– Да не знаю я ничего! Граф меня взаперти держит! Ты не видишь, что ли, что его здесь нет? Так ты сойди с подоконника, осмотрись! Что ты каркаешь на меня таким тоном?!

Птица зловеще прищурилась.

Я чуть чувств не лишилась, когда позади меня раздался скрежет, а ворон, взмахнув могучими крыльями, рухнул камнем вниз с подоконника.

Это была подстава всех подстав! Граф только-только графиню, вернувшуюся к жизни, "поприветствовал", застав её, целующейся с другим мужчиной, а графиня уже дел натворила. Окно почти расколотила, тепло из комнаты выпустила, письмо от странного папочки получила, полагаю таинственное, секретное, не сулящее графу ничего хорошего…