Хотя небо было голубым, над городом висела пелена, над которой возвышалась только башня бывшей резиденции эрцгерцога со сверкавшими на солнце позолоченными цифрами и стрелками часов. Из тумана поднималась какофония клаксонов и резких громкоговорителей — проходила демонстрация против провозглашенной на хорватской территории так называемой независимой сербской республики Краина. «Этот город мой и останется моим, — думал Йосип, — что бы ни произошло».

Он был не очень голоден, поэтому упаковал остаток обеда обратно. Скормит его кроликам по пути вниз, в качестве прощального подарка.

Йосип встал и посмотрел вокруг. Он задержал взгляд на месте своего первого свидания с Яной и подумал: этого им у меня никогда не отнять. Потом поднял глаза на бронзовых героев, не долго думая, надел фуражку и решил не отдавать ее ни при каких обстоятельствах.

Йосип зашел в вагон и в последний раз спустил тормоза. Дорога пришла в движение, и он погрузился в туман, откуда ему навстречу уже скоро вынырнула другая кабина. Он обернулся и стал смотреть вслед пустому поднимающемуся вагону, пока мембрана из тумана не скрыла его из виду.

Впервые за двадцать лет можно было не думать о том, кто пополнит резервуар этого вагона.

Вернув Йосипу деньги, Андрей испытал облегчение. А добавив еще тысячу динаров сверху, даже сумел сделать доброе дело и теперь чувствовал себя вправе ходить к Тудманам в гости. Только вот Катарина уже так не радовалась. Девочки в ее возрасте быстро меняются, становясь капризными, как принцесса Монако Стефания — когда-то идеальная, теперь она водила шашни с телохранителями. Катарина закрывалась в своей комнате, откуда орала поп-музыка, и совершенно не интересовалась пазлами. Еще Андрея расстраивало то, что Лайка почти перестала его узнавать. Казалось, она совершенно забыла, что он спас ей жизнь, и даже ленилась встать. Тудмана, к которому Андрей, собственно, и приходил, почти никогда не было дома. Зато его жена сидела дома всегда, и ее поведение становилось все более странным.

— Тудмана здесь нет, — заявляла она. — Он где-то. Тудман всегда где-то. Он думает, что где-то лучше.

Одним этим странным и упрямым «где-то», совершенно не вязавшимся с ее обычной речью, дело не ограничивалось.

— Знаешь, как я встречаю его каждый вечер еще с самой нашей первой брачной ночи? Рассказать тебе, большой гренадер? — И чтобы Андрей не успел возразить, она тут же продолжила: — Я встречаю его так, как учили наши матери, как велит традиция. Задрав юбку спереди и засунув подол за пояс. В одной руке бокал вина, в другой — миска оливок. И с плетью в зубах. Это означает: ты — мой господин, я предлагаю тебе утолить голод и жажду, возьми меня, бей меня, делай со мной что хочешь. Так я поступаю каждый вечер, уже на протяжении сорока лет… но он меня не хочет. У него шлюха в Загребе, там ему больше нравится.

— Зайду я лучше через пару дней, — ретировался Андрей.

Из детской гремела «New Kids on the Block». Любица затушила окурок о пепельницу, положила руку Андрею на плечо и доверительно прошептала:

— Ты меня знаешь как приличную замужнюю женщину, Андрей. Всегда заботливую, всегда спокойную. Ты хоть представляешь себе, насколько мне бывает одиноко?

Слово «спокойная» совершенно с ней не вязалось, и Андрей недоумевал, откуда она это взяла. Хотелось поскорее исчезнуть.

— До скорого, — попрощался он и облегченно выдохнул, когда она не стала его задерживать.

Они сидели за кухонным столом в квартире Андрея на цокольном этаже. Перед ними лежала стопка запакованных календарей с фотографиями бабочек.

— Я потерял работу, — сообщил Андрей.

— Из-за чего? — удивился Йосип.

— Почты больше нет, — ответил Андрей. — Белград изолирует нас от остального мира.

Хорватия объявила независимость и тем самым вступила в войну с фактически сербской Югославией. Дубровник, Вуковар, Задар, Госпич и несколько других городов подверглись нападению. Не имевшие собственной армии хорваты могли распоряжаться только вооруженной полицией, а этого было недостаточно. ООН держалась в стороне.

— И как теперь жить дальше?

Андрей пожал плечами:

Понятия не имею. Может, умереть за отечество?

— Глупая затея, мой мальчик. Мужчины нужны родине живыми, а не мертвыми. Чай остался?

— Заварю новый, — сказал Андрей.

— Послушай, мы в одной лодке. Оба без работы. Ты помог мне, теперь я помогу тебе. Давай одолжу тебе денег, — предложил Йосип.

— Одолжишь мне? — рассмеялся Андрей. — Перестань. Я еще должен дать тебе четыре тысячи динаров на погашение долга.

— Знаю. Но если ты и правда окажешься в тяжелой ситуации…

— Это смешно, Йосип. Так нельзя. Это странно.

— Я хочу помочь тебе и в помощи не нуждаюсь. А что у тебя с пенсией?

— Уже два месяца не получаю, — признался Тудман.

— Вот именно. Черт, пакетики закончились.

— Завари по второму разу, — предложил Йосип. — Так тоже вкусно.

Югославский флот блокировал все хорватские порты и их городок тоже. Хотя рыбная ловля сейчас была важнее, чем когда-либо, никто не решался выходить в море дальше чем на несколько сотен метров. Ходили рассказы о частных лодках, попавших под обстрел близ Карлобага то ли в качестве устрашения, то ли как учебная цель, и поскольку все прекрасно помнили нападение на моряков-новобранцев, от этих серых монстров, патрулировавших горизонт, лучше было держаться подальше. Низколетящие МИГи проносились над городком в сторону Задара или Дубровника. Их собственные импровизированные воздушные силы имели в своем распоряжении только несколько переделанных «Антоновых», которые в мирное время использовали для борьбы с лесными пожарами.

Шло формирование новых военных отрядов с громкими названиями вроде «Быки» или «Орлы», но состояло в них не более тридцати человек.

Городок пока оставался в стороне, но все знали, что приход к ним войны был лишь вопросом времени. И ждет их не оккупация, как когда-то при немцах. Этот враг хочет выгнать их навсегда. Неприметная белокурая дева Адриатика ждала, когда над ней надругаются.

Все менялось буквально на глазах. Те, у кого еще вчера была работа, сегодня уже сидели без денег, полки в магазинах постепенно пустели, почтовое сообщение прекратилось, мусор больше не вывозили, автобусы не ходили, туристы не приезжали.

А с другой стороны, все было по-прежнему: синее море, незыблемые горные массивы, бульвар с застывшими тропическими пальмами в бетонных кадках. Пеликаны вели себя как обычно, то же можно было сказать про уличных котов и, насколько позволяли обстоятельства, про самих жителей.

Именно это мнимое ощущение постоянства заставляло горожан верить, что и на этот раз обойдется, что их образ жизни имеет достаточный запас прочности, чтобы противостоять всему, что может преподнести мировая история. Но в душе все боялись.

Если даже романская базилика в Задаре, где у многих жили родственники, — а это менее двух часов езды — могла быть разрушена сербским минометным огнем, то от бомбы не был застрахован ни один дом.

Настроение царило странное. Здороваясь с кем-то при встрече, например, на бульваре, люди сомневались, увидятся ли они снова. Столь привычная картина, как играющие на пляже дети, заставляла задуматься, не в последний ли это раз. Небо этим летом казалось яснее обычного, будто нарочно, чтобы все хорошенько запомнили уходящие в прошлое сцены повседневной жизни — вдруг она никогда уже не будет прежней, но об этом предпочитали молчать, каждый думал, что так кажется только ему.

— Ты же наверняка знаешь, как это работает, — сказал Горват.

— Разумеется, — заверил его Андрей, отсоединяя шланг от резервуара. Ему не хотелось говорить, что обслуживать фуникулер его научил Йосип Тудман. Но начальство и так это знало.

— Дорога будет работать, — заверил Горват, когда Андрей разблокировал тормоз и вагон начал торжественный спуск. — Сейчас главное, конечно, не доход — туризма все равно больше нет. Дело национальной важности.