— Всего две недельки, дядя Андрей, или одну, или денек…

— Я заберу собаку попозже, хорошо, Любица? — крикнул он в сторону кухни и направился к выходу.

— Да, да, — напевая, ответила она, — только если снова придешь в форме!

Целую неделю накануне Дня нации народ встречал множество гостей, а на этот раз Социалистическая Федеративная Республика отмечала двадцатилетие, поэтому фуникулер ожидала новая волна интереса. Юных пионеров из окрестных деревень расселили в молодежном лагере, гостиницы оказались переполнены ветеранами, а напарник Йосипа Анте Драгович, пожилой мужчина с висячими усами и огромными ушами, получивший эту должность как член партии с сорокалетним стажем, сейчас обслуживал другой вагон. Без собственной формы, но зато в запасной фуражке Йосипа. Он был глухонемым.

Каждые четверть часа Йосип и Анте пересекались в середине маршрута, но никогда не здоровались, в отличие от усердно махавших друг другу пассажиров.

Стояли чудесные безоблачные весенние дни, поэтому перед кассой собралась непривычная очередь.

Лицо Анте с обвисшими усами было, по обыкновению, сурово, и даже Йосип при исполнении держался сухо и формально — ничто не выдавало в нем потаенного чувства гордости. Пассажирам разрешалось громко смеяться, разговаривать и показывать друг другу достопримечательности: турецкую крепость вдали, бледные очертания островов на горизонте, купола церкви Святой Анастасии, нефтяной танкер, но Йосип держал руку на тормозном рычаге и смотрел прямо на рельсы. Может, для пассажиров это всего лишь веселое развлечение, но несправедливо думать, что полные вагоны и непрерывная занятость ничего не значат для него лично. Никто не знал, что вне этих популярных дней он порой неделями был своим единственным пассажиром, когда поднимался к памятнику героям пообедать и спустя час ехал вниз. И что в начале и в конце дня приходилось сначала подняться, а потом спуститься по крутой тропинке, чтобы пополнить водяной балласт верхнего вагона. Йосипу Тудману нравилось, что так много людей видит его в роли начальника фуникулера. Он открывал и закрывал двери, решал, кому войти, а кому еще подождать своей очереди, отточенными движениями присоединял и отсоединял водяной шланг и наслаждался восторгом, который выказывала молодежь, оценив гениальность механизма водяного балласта спустя почти столетие после строительства фуникулера.

Строго говоря, его форма уже не была служебной, но он все равно носил свою ленточку ордена Югославской народной армии. Многие старые ветераны, которым он почтительно предлагал места с лучшим видом — задние скамейки при подъеме и передние при спуске, — были увешаны медалями. Открывая или закрывая двери, он всегда отдавал им честь, и те, кто был помоложе и лучше видел его маленькую ленточку, обычно отвечали на приветствие.

Чудесное время. Вот бы пригласить Яну увидеть его во всей красе, но он не решался. При всех великолепных чертах характера она не относилась к тому типу женщин, что способны устоять перед соблазном публично похвастаться приятельскими отношениями с начальником фуникулера, и, разумеется, такая светская львица из Загреба была бы в этом обществе слишком заметной. А приди ей в голову надеть нейлоновые чулки… А она уж точно на такое способна! Зато он согласился, чтобы Шмитц, который хорошо зарабатывал на снимках пассажиров — те оплачивали их заранее, получали квитанцию, а на следующий день забирали фотографии в его ателье, — проявил пару удачных кадров с ним, эти снимки он ей и покажет.

По прогнозу в течение дня обещали дождь, но на радость Йосипа небо было ясным, и зазубренные серые вершины гор четким контуром возвышались на фоне безупречной синевы. Солнце стояло уже низко и слепило с моря широкой сверкающей полосой, когда с последней группой пришел Марио. Очередной повод для Йосипа радоваться, что он не пригласил Яну. Марио — неисправимый бабник и точно начнет к ней приставать.

Еще в этой группе Йосип заметил своего бывшего командира, легендарного полковника Николу Модрича, под командованием которого сражался на горных перевалах у города Сень. Шмитц тоже прибыл наверх со штативом и всем остальным, потому что такой высокий гость просился на фотографию у памятника героям.

Сердце Йосипа забилось сильнее, когда полковник позвал их с Марио присоединиться к групповому снимку на мраморных ступенях. Если бы только Яна видела…

Марио, который приехал в добротном темно-синем костюме, но без галстука, повязал галстук Шмитца.

Так три несгибаемых пожилых мужчины — все в солнечных очках из-за низкого солнца, отбрасывавшего им под ноги тень фотографа, — позировали перед памятником самим себе.

Когда вагон спускался, приближаясь к месту пересечения, Йосипу не давала покоя только одна вещь, а именно конверт с деньгами во внутреннем кармане кителя, который после дежурства нужно было оставить под проклятым бетонным блоком на обочине улицы Миклоша Зриньи.

Вагоны неизменно элегантно разошлись, встав ненадолго каждый на собственный путь. Анте не поздоровался, Йосип тоже.

В другом, поднимающемся вагоне сидел Андрей.

Он специально выждал, когда настанет черед Анте, и выбрал место у окна с видом на север, чтобы Тудману труднее было его заметить.

В его внутреннем кармане лежал конверт с деньгами, который по указанию шантажиста он должен был оставить где-то у высоковольтной мачты на холмах.

Тот апрельский день 1988 года стал началом их зависимости друг от друга.

Андрею выдали новый велосипед, и он снова вышел на службу. Йосип каждые шесть недель ездил к Яне, успокаивая себя тем, что ежедневные упражнения по подъему к памятнику героям, чтобы пополнить балласт верхнего вагона, приносят хоть какую-то пользу: поддерживают его в форме для возлюбленной, пусть и не юной, но все же намного моложе его.

В первые месяцы того года начались и первые серьезные политические беспорядки не только в Косово, где росло сопротивление сербской экспансии, но и в самой Хорватии; ситуацию усугубляло то, что следующим председателем президиума снова стал серб, хотя по регламенту полагалось назначить уроженца из другой части республики.

Оба мужчины все меньше переживали из-за того, что оказались жертвами шантажа. Более или менее свыкнувшись с невольными ежемесячными тратами, они возмещали убытки, требуя новый платеж у собственной жертвы. Так возник своего рода денежный круговорот. Суммы, которые они друг у друга вымогали, росли вместе с инфляцией, что казалось вполне естественным и в некотором смысле даже успокаивало, свидетельствовало о том, что визави — надежный и трезвомыслящий деловой партнер.

Андрей все так же ездил в казино в Риеку, где постоянно останавливался в трехзвездочном отеле — получше уровнем, чем в тот первый раз, когда он отдавал в проявку фотографии. Доверенную ему почту он на всякий случай больше не вскрывал, и этого дополнительного дохода ему явно не хватало. Особенно учитывая новое дорогое увлечение — эксклюзивный односолодовый виски. Бутылочки, предназначавшиеся для Марио, он выпил сам, и все вкусы так ему понравились, что он купил себе в Риеке по целой бутылке каждой марки. Самое простое решение — требовать больше денег у Тудмана. Делал он это без охоты — в шантаже Тудмана с самого начала не было ничего личного, к тому же этот человек, возможно, спас ему жизнь. По сути, во всем виноват преступник, который шантажировал его самого за ошибки, совершенные когда-то в прошлом, хотя чувства вины Андрей уже давно не испытывал. В профсоюзной газете даже напечатали статью, избрав его работником месяца за то, что после тяжелой производственной аварии он так быстро приступил к работе. Порой его приводил в ярость тот факт, что подонок воспользовался его немощным состоянием, пока он лежал в больнице с жуткой травмой. Выяснить, кто это был, так и не удалось. Даже когда субботним днем Андрей появился в кафе «Рубин», чтобы поблагодарить всех своих спасителей и проставиться, отчеты о происшествии оказались до такой степени запутанными, тщеславными и противоречивыми, что, когда речь заходила о том, кто, что и когда делал, показания расходились, не приближая его к разгадке ни на шаг. К тому же мужчины не особо хотели погружаться в детали. Они все были его спасителями и помощниками, но, конечно, Марио и Тудман, остановившие кровотечение, сыграли главные роли. Последнего, кстати, в тот день не было, о чем Андрей знал заранее, поскольку фуникулерщик опять уехал на автобусе в Загреб. Никогда ранее не посещавший их кафе, теперь Андрей, по сути, оказался включен в круг завсегдатаев, куда, вероятно, входил и его Иуда. Новые приятели интересовались мнением Андрея о футбольных матчах и фестивале «Евровидение» и от всего сердца приглашали заходить чаще.