Первым письмом, которое он написал после смерти матери, было письмо с номером, адресованное даме из Загреба.

Объявление о знакомстве гласило, что еще вполне молодая женщина ищет заботливого, приятного господина, возраст значения не имеет, воспитание приветствуется.

И вот впервые за много лет у Йосипа был секс, поэтому каждые шесть недель он ездил на автобусе в Загреб.

Особенно привлекательным в ней было то, что она всегда ходила на шпильках и проявляла живой интерес к истории развития канатных дорог.

Тот самый день. Андрей ведет наблюдение. Тудмана хорошо видно, ведь он единственный пассажир и везет наверх сам себя, чтобы насладиться обедом в тени памятника. Когда фуникулер останавливается и вагоны встают в начальную и конечную точки, почтальон снова садится на велосипед и медленно катится по улице Николы Теслы — широкой мощеной дороге с платанами, где находится нижняя станция фуникулера.

Накануне он вырезал буквы и слова и составил из них письмо шантажиста, точно как в сериале «Коломбо». Андрей провозился кучу времени — пришлось вырезать аккуратно, чтобы не повредить принцессу Диану. Снимки самого письма с номером не пригодились — к тому моменту ему удалось заполучить более веские доказательства.

Три недели назад он доставлял почту на площадь с автобусными остановками и на одной из них заметил Йосипа Тудмана в неизменной зеленой форме машиниста фуникулера и с букетом в руке. Это было подозрительно. Андрей сделал вид, что ничего не заметил, и промчался мимо.

Дома он решил не тратить время на еду — тарелка анчоусов на кухонном столе осталась нетронутой; сменил форму на сандалии, шорты, поло и соломенную шляпу, а еще прихватил с собой сумку с фотоаппаратом. В бутылку из-под лимонада налил простой проточной воды — день был жаркий, а прогулка предстояла долгая.

Если не подниматься на фуникулере или по крутой извилистой тропинке вдоль путей, то к памятнику героям на холме можно добраться, проехав вдоль побережья с юга, затем свернуть на первой горной развилке вверх и дойти до белой деревянной таблички в форме стрелы, указывающей путь к водохранилищу. Маршрут малопривлекательный, поэтому лишь немногие находили повод посетить стерильный водоем без рыбы, окруженный голыми известняковыми стенами.

За десять лет Андрей ни разу здесь не бывал. Он пристегнул велосипед к бетонной скамье для пикника, повесил сумку с фотоаппаратом на шею и пошел вправо вдоль побережья по кратчайшей дороге к памятнику и горной станции фуникулера. Если его предположения верны, Тудман со своей дамой из Загреба сейчас воркуют на постаменте.

Если же они предусмотрительно устроились за монументом, он сделает вид, что фотографирует насекомых в прибрежном тростнике. Маловероятно. В романтичном настроении вид на бухту и море гораздо предпочтительнее скудного куска суши. А уж этот жалкий хвастун Тудман и подавно захочет произвести впечатление; поэтому и понадобился фуникулер — не следовало государству отдавать его в частные руки. Тудман собирается положить к ногам дамы великолепную панораму города и набережной, будто сам завоевал их для нее. Ему еще повезло, что новые хозяева его не уволили.

Андрей осторожно поднялся по ступеням к памятнику, приготовил камеру, опустился на четвереньки и стал подкрадываться к постаменту. Если Тудман его застукает, он ответит, что делает художественные фото панорамы с бронзовыми сапогами и растоптанными фашистскими эмблемами на переднем плане. Кодак будет его оружием и алиби одновременно.

Все опасения оказались напрасны. Тудман и его спутница в платье с цветочным рисунком и белой шляпе сидели на нижней ступени в порочном объятии, не замечая ничего вокруг. Рядом стояли два бокала и бутылка игристого.

Андрей начал фотографировать. С каждым щелчком затвора его сердце замирало, но влюбленные будто не слышали и не замечали его, хотя женщина в какой-то момент повернулась к нему лицом — или тем, что показалось из-за плеча Тудмана.

Вставить новую пленку он не решился, но тех шестнадцати кадров, что уже сделаны, должно хватить. Тудман со спутницей целуются, чокаются, обнимаются. Женщина подтягивает чулки. Рука Тудмана у нее на колене. Дама у него на коленях.

Тот самый день. Андрей выставляет на велосипеде режим обычной езды и осматривается. Никого. Он в рабочей форме, поэтому можно бросить конверт в почтовый ящик киоска, не вызвав ни малейших подозрений.

Фуникулер и Памятник скрываются за кронами платанов. Ни души. Каждая припаркованная машина Андрею знакома.

Он не считал свой поступок таким уж плохим. В конечном счете Тудман женат и растит дочь, а тогда нечего искать отношений на стороне. Вдруг необходимость заплатить три тысячи динаров послужит своего рода предупредительным выстрелом? Сначала он хотел потребовать две тысячи, но поразмыслил и счел, что понесенные расходы компенсировала бы сумма в три тысячи динаров. Тем более что Тудман без них обойдется — помимо пенсии, у него еще доход от фуникулера.

Дело даже не в деньгах. В его жизни должно что-то произойти, нужно покончить со всеобщим отрицанием его существования. Мир ему задолжал. Когда письмо упадет в чугунную щель зеленого почтового ящика, пути назад уже не будет, впервые в жизни он совершит необратимый поступок.

Еще никогда Андрей не спускался по улице Миклоша Зриньи так быстро: он несся вниз по кольцу, объезжая проулки и закутки Старого города, прямиком в порт. Промелькнули заправка «Агип», руины турецкой крепости, пыльные пальмы и длинная череда пустующих лачуг для рабочих, повторяющая очертания ступеней склона, будто позвоночник большого мертвого животного. Педали можно было не крутить; он сел прямо и вытянул вперед ноги с раздуваемыми на ветру штанинами, будто катился с детской горки. На последнем повороте перед бульваром пришлось затормозить. Он прислонил велосипед к решетке и, как обычно, тщательно пристегнул его. Велосипед — государственная собственность и требует ответственного отношения.

Андрею хотелось увидеть, как Тудман будет спускаться после обеда, еще не подозревая, что его ожидает. Об этом знал только он, Андрей.

Он купил мороженое и пошел на пирс. Для этого времени года стоял необычно жаркий, безветренный ясный день. Лишь далеко на юге, где береговая линия вырисовывалась менее четко, виднелись облака.

Прогулявшись до мола, Андрей сел на ограждение. Полвторого. Прибоя почти нет, внизу в прозрачной воде снуют рыбки — кажется, им нет никакого дела до качки, подхватывающей весь их косяк.

Андрей выбросил остатки вафельного рожка в воду и улыбнулся, увидев, как рыбки то стремительно нападали, то совершали короткие отходные маневры, будто каждая тонущая крошка — глубоководная бомба, которую нужно обезвредить. При этом рыбы всем косяком продолжали раскачиваться вверх-вниз, как неразумные дети в огромной люльке, не имеющие представления о большом мире вокруг.

Он посмотрел на часы и оглянулся. Фуникулер по-прежнему стоял на месте, а метрах в четырех от Андрея возник большой пеликан.

С пеликанами, каждый год прилетающими в его родной городок, он был знаком, но всегда их недолюбливал. Странные, чуждые для здешних мест существа. К тому же Андрей сохранил неприятные воспоминания о том времени, когда остался без работы, пока не получил место почтальона: ему тогда удавалось раздобыть немного денег, сдавая кровь, а эмблемой донорской службы был пеликан. Что-то связанное с христианством.

— Кыш! — крикнул он и замахал руками.

Пеликан остановился и пристально посмотрел на него выпуклыми глазами. В птице было странное достоинство, свойственное порой самым уродливым и глупым созданиям.

— Вали в свою Африку! — огрызнулся Андрей и встал. Он обошел пеликана по большой дуге — птица была внушительных размеров — и направился обратно в порт.

В первом конверте, проштампованном в Риеке, оказались фотографии с ним и Яной. Яна — женщина его мечты, та самая, что сделала его счастливее, чем он был когда-либо за последние пятнадцать лет. Если бы не сопроводительное письмо, он мог бы просто любоваться снимками и даже с гордостью продемонстрировать их ей — фотографии памятного рандеву на его фуникулере. В тот первый раз, когда Яна приехала сама после долгих месяцев его автобусных путешествий ради свиданий в Загребе.