Андрей и сам часто ходил к кораблю, надеясь увидеть интересную новую модель «ланчи» или «форда», но их и отсюда не пропустишь, если поедут мимо.

На Андрее были белые шорты и белая рубашка с короткими рукавами. В сочетании с повязкой на голове его длинная фигура смотрелась экзотично, даже царственно. И действительно, выглядел он так, будто давал аудиенцию: один за другим к нему подходили и поздравляли с выздоровлением даже те, кто и знать-то о нем вроде бы не знал. Престарелая дама, тянувшая за собой клетчатую сумку на колесиках, остановилась сказать, что ждет, когда он снова начнет развозить почту, — другие это делают совсем не так. Старик с дубленой бронзовой кожей, сдававший свою рыбацкую лодку для дневных прогулок, подошел к нему и подал руку. Андрей купался во внимании больше, чем когда-либо до аварии, и ему это нравилось. Казалось, будто город наконец признал его своим особенным сыном. Если бы не открытый вопрос об исчезнувших конвертах и английской купюре, он был бы, возможно, абсолютно счастлив. Голубое безоблачное небо над головой, лишь далеко на юге горизонт в легкой дымке, словно в ожидании дождя. Небольшая стая пеликанов осталась в этом году в городе, и теперь они неподвижно и безучастно глядели перед собой; стояли они, к счастью, не слишком близко. Фуникулер затормозил, и вагон на правом пути, по обыкновению, оказался наверху. Йосип Тудман своих привычек не меняет. Андрей поставил правую ногу в сандалии на трос, привязанный к дрейфующему причалу с чередой мелких моторных лодок. Трос натягивался или провисал в такт вялой качке в портовой бухте — казалось, он нажимает на педаль большого морского органа. Андрей увидел, что навстречу ему идет мальчик в пионерской форме и красном галстуке с зажимом в форме кольца. Мальчик тоже был в шортах. Он решительно взял под козырек:

— Здравствуйте, господин, где ваша собака?

— А ты знаешь мою собаку? Лайку? — улыбнулся Андрей.

— А как же, господин. Борзая из Англии. Я еще бросал оранжевый мяч, помните? Конечно, это было еще до того, как я вступил в пионеры. Теперь я уже командир звеньевой.

— Молодец, мальчик. Как тебя зовут?

— Димо, господин.

— Красивое имя. А когда ты давал клятву?

— Еще в прошлом году, господин. «За дом — грудью встанем!» Мы твердо стоим за идеалы нашей социалистической республики!

— Так держать! Я тоже успел за них побороться.

— Вы что, были на народно-освободительной войне?

— Нет, я же тебе не дедушка! Зато я играл нападающим за сборную по футболу на чемпионатах мира.

В определенном смысле ложь намного более интимная штука, чем правда, подумал Андрей.

— И победили немцев?

— Представь себе! Шестнадцать — один.

— Значит, один они нам все-таки забили? Как так вышло, господин?

— Вратаря ослепило солнце. Он прыгнул в другой угол.

— Вот незадача, господин. Все равно мы красиво их уделали.

— Точно. Будешь продолжать в том же духе, и родина сможет тобой гордиться так же, как и мной. Тоже станешь чемпионом.

— Правильно, господин. Я и собираюсь. Только в школе очень много задают, а отдельной комнаты у меня пока нет.

— Все у тебя будет. Продолжай в том же духе, тогда ты вырастешь и станешь таким же, как я.

— А какого вы роста, господин?

— Где-то два пятьдесят, мой мальчик.

— Ого! А где ваша собака?

— У одного друга. Но я ее заберу, и мы снова погоняем ее по пляжу. Договорились?

— Так точно, господин. Всегда готов!

Андрей ответил на приветствие, приложив два пальца к белой перевязи на голове, а мальчик развернулся на каблуках и зашагал прочь сквозь нехотя расступавшихся пеликанов.

Афиши перед витриной магазина Шмитца так выцвели, что никому бы и в голову не взбрело фотографировать на цветную пленку «Агфа». Дверь оказалась открыта. Андрею пришлось наклониться, чтобы не удариться головой. Старик Шмитц оторвал взгляд от разложенной на прилавке газеты.

— Андрей! Дорогой! — воскликнул он и пошел навстречу. — Дай-ка тебя обнять!

— Аккуратно, плечо… — ответил Андрей.

— Да что там, ты такой высокий — я едва до пояса дотянусь, — засмеялся Шмитц и прижался лицом к его груди. — Ты уже поправился? Я ужасно за тебя испугался.

— Все нормально, не переживай.

Андрей похлопал старика по узкой спине и доброжелательно посмотрел на него сверху вниз. Порой он наслаждался своим необыкновенным ростом.

— А ты там был, когда все произошло? — поинтересовался он.

— Конечно. Я же сидел на террасе. Увидел тебя на земле и подумал: мой сын сейчас умрет. Ты всегда был для меня кем-то вроде сына. Я же первый навестил тебя в больнице, помнишь? Наверное, нет, ты был еще без сознания — тебе кровь переливали. Понравились мои гвоздики?

— Очень понравились, спасибо, — ответил Андрей, не припоминая никаких цветов. — А как дела в лавке? Иностранные купюры попадаются или только динары?

— Ну, иностранные купюры — редкость. Разве что немецкие марки иногда.

— То есть английских фунтов не бывает? — любезно продолжал допытываться Андрей.

— Есть у меня в кассе одна бумажка.

— Можно взглянуть?

— Конечно… смотри.

С купюры в один фунт приветливо улыбалась королева. «Пожалуйста, отнесите меня к мисс Джойс Кимберли, отель „Эспланада“», — будто бы говорила она. Андрей засунул ее обратно под зажим.

— Не очень-то я доверяю иностранным деньгам, — добавил Шмитц и указал на газету. — Когда вижу, что происходит в мире…

— А что там происходит? — мягко поинтересовался Андрей.

— Израильские солдаты спустили бойцовых собак на палестинских демонстрантов! Ты только взгляни на фото. Говорю же, им нельзя было иметь собственное государство. Пока существуют евреи, мира не будет.

— Да ладно, — слукавил Андрей, — думаю, они заслужили этот шанс. В конце концов, здесь их почти истребили.

— Именно что почти. Вот была бы у нас еще парочка лет, мы бы точно справились. Если уж им захотели дать шанс, почему именно Палестина? Почему не Мадагаскар? Гитлер им даже предлагал!

— Может, потому что они хотели вернуться на свою Святую Землю?

Сквозь толстые линзы очков сверкнул злой и уязвленный взгляд.

— Я тебе уже сто раз объяснял, Андрей. Если бы всем вот так просто захотелось вернуться туда, где они жили до переселения народов — а ведь это еще несколькими столетиями раньше евреев…

— …тогда мир погрузился бы в хаос. Да, я знаю, как ты на это смотришь.

— Если эти друзья евреев такие умные, пусть тогда отдадут кусок своей страны, а не забирают у бедных арабов. Выделите им часть Флориды! Там евреев и так много, да и пальмы найдутся.

— Идеальное решение. Слушай, насчет моей аварии… мне бы хотелось поблагодарить каждого, кто пришел на помощь. Я так понимаю, это почти вся терраса кафе «Рубин»… А кто что делал конкретно? Кто, например, занимался остававшейся в сумках почтой?

— Понимаю, мой мальчик, но я и правда уже не вспомню. Была такая неразбериха… Я сам хотел разнести остатки твоей почты, но ты же знаешь, как плохо я хожу… Думаю, этим занимался Марио.

— Кто?

— Марио. Ты разве с ним не знаком? Зять Тудмана. У которого вилла. Они вместе останавливали твое артериальное кровотечение. Никто не знал, что делать, и я тоже — так ужасно было видеть, как ты там лежишь, у меня слезы текли. Еще и скорая не приезжала целую вечность. Марио и Тудман — вот кто спас тебе жизнь.

— Их я тогда поблагодарю отдельно. А потом что? Я хочу сказать, кто взял мои сумки?

— Мальчик, я правда не помню. Мы все делали что могли. Кневич, Маркович, официант… Некоторые, правда, только мешались под ногами. Почему бы тебе не прийти в субботу днем на террасу? Все будут там.

— Так я и поступлю. Кстати, дорогой папа Шмитц… — Андрей склонился над щупленьким стариком, обнял его и поцеловал в седую лысую макушку: — Спасибо за цветы.

Марио — шеф местного агентства «Авис», сдающего в аренду машины. Он построил дом на склоне, чуть севернее фуникулера. Дом был одноэтажным, из плоской крыши торчали куски арматуры для нового бетона, которого никогда не будет, потому что хозяин запросил и получил субсидию на строительство дома в два этажа, но оказалось, что для себя, жены и семьи сына хватало и этого. На крыше установили большую телевизионную антенну, а на террасе — пластиковый бассейн для внуков.