— Добрый вечер, господа! Я скоро освобожусь. Жерар проводит вас в мой кабинет, — добавил он, незаметным жестом подзывая к себе высокого молодого человека, которого Вобрен два или три года назад определил ему в помощники.

Англичанин до мозга костей, хотя и родился в Бордо, Жерар Кандели обладал той же сдержанной элегантностью, той же учтивостью и такой же фигурой, что и Бэйли. Он был высоким и худощавым, черный пиджак и брюки в полоску подчеркивали стройность его силуэта. Зная, с кем он имеет дело, Кандели проводил князя и его друга в кабинет самого Вобрена. Это была комната средних размеров с высоким потолком, где были собраны предметы мебели, гобелены и безделушки, некогда украшавшие известные замки. Молодой человек предложил им сесть.

— Что-нибудь выпить? Или господа предпочитают чай?

Альдо и Адальбер испытывали одинаковое отвращение к национальному английскому напитку, и оба выбрали коньяк.

— Но мы не хотели бы мешать господину Бэйли, — извинился Морозини. — Возможно, нам следовало его предупредить о нашем визите?

Молодой Жерар рассмеялся:

— Не беспокойтесь, князь! В какое бы время вы ни пришли, господин Бэйли обязательно бы оказался занят с человеком, выдающим себя за клиента, который под предлогом возможной покупки пытается что-нибудь у него выведать! И он уйдет с пустыми руками во всех смыслах этого слова.

— Значит, господин в магазине не собирается приобрести этот прекрасный образчик севрского фарфора?

— Это бы меня сильно удивило! Весь день одно и то же. В магазин заходит человек, выбирает тот или иной предмет, просит подробно о нем рассказать, внимательно его рассматривает, а между делом задает вопросы, которые ему самому кажутся хитрыми. Только они не имеют никакого отношения к антиквариату, а касаются лишь исчезновения господина Вобрена.

— Но почему же Бэйли им отвечает? — проворчал Адальбер. — Куда проще было бы просто выставить этих субчиков на улицу!

— Вы абсолютно правы, но… Мы не знаем заранее, не окажется ли в этой веренице подлинный знаток и любитель антиквариата. А вот и господин Бэйли!

— Покупка состоялась? — поинтересовался Альдо.

— Если бы! — Со вздохом пожилой англичанин опустился на великолепный табурет с ножками в виде буквы «X», обитый алой шелковой узорчатой тканью. — Этот господин, как и все остальные, желал узнать, нет ли у нас свежих новостей. Должен признать, что действовал он весьма ловко! Но наша прелестная ваза его не интересовала. Спасибо, Кандели, — поблагодарил он молодого человека, передавшего ему стакан с виски. — Пора, видимо, последить за собой, а то после того злополучного дня я стал злоупотреблять нашей национальной панацеей!

— Разве это не чай? — улыбнулся Морозини.

— В обычной жизни это именно чай, без сомнения… Но только не в тяжелые минуты. У вас есть новости, господа?

— О Вобрене — нет. Мы знаем только, что в лесу, неподалеку от Фонтенбло, в болоте была найдена его лакированная туфля. А в его доме происходит что-то странное. Дворецкий уволился, признавшись кухарке, что пропали некоторые вещи, и он не хочет нести за это ответственность. Он уехал, но куда? Мы подумали, что вы, возможно, знаете его адрес. Иными словами, где можно отыскать Сервона?

— Я прекрасно вас понял, но у него нет другого адреса, кроме улицы Лиль. С тех пор как они с господином Вобреном вместе вернулись с фронта, Сервон постоянно жил в особняке.

— Но где-то же живут его родные? — спросил Видаль-Пеликорн.

— Мне об этом ничего не известно, — ответил Бэйли, подумав минуту. — Вам надо спросить у Берты, кухарки. Женщина всегда знает больше, особенно если она живет с человеком в одном доме. Если же — а это совершенно невероятно — она все-таки ничего не сможет вам сказать, то все данные о прислуге находятся в рабочем кабинете или в спальне господина Вобрена. Вам же известно, как он ценил порядок! Полиция, скорее всего, уже провела обыск и собрала досье. Так что у комиссара должны быть необходимые сведения.

— Нужно поехать к нему и спросить об этом, — сказал Альдо, вставая.

Но на набережной Орфевр они потерпели неудачу. Дивизионного комиссара, как и инспектора Л скока, на месте не оказалось.

— Нам остается только завтра утром отправиться в булочную на улицу Лиль за круассанами! — подвел итог Альдо.

Поразмыслив, они решили, что Мари-Анжелин — это идеальная кандидатура для разговора с кухаркой Вобрена. Она всегда с блеском выполняла подобные поручения и к новому заданию отнеслась с энтузиазмом. Ровно в семь часов, едва рассвело, автомобиль марки «Тэлбот», взятый Альдо накануне напрокат, остановился в нескольких шагах от освещенного магазина. Фары погасли. Пассажиры автомобиля отлично видели все, что происходит в булочной. Булочница стояла за кассой, а молодая девушка обслуживала покупателей. Это была в основном прислуга, пришедшая купить главную составляющую первого французского завтрака. Булочная явно процветала. И в этом не было ничего удивительного, если прислушаться к запаху сливочного масла и свежего хлеба, витавшего над улицей. Друзьям пришлось ждать еще около четверти часа, как вдруг Альдо воскликнул:— Вот она! Это Берта Пуарье!

Мари-Анжелин торопливо направилась к булочной. Судя по всему, кухарка Вобрена была в округе знаменитостью. Ее поторопились обслужить, а разговор с булочницей только подтвердил, что владельцы магазина с сочувствием относились к неприятностям, выпавшим на долю их постоянной покупательницы. Когда Берта наконец вышла, неся корзину, в которой горой лежал большой бумажный пакет, Мари-Анжелин подошла к ней.

— Это вы госпожа Берта Пуарье? — спросила она. План-Крепен говорила негромко, но кухарка, только что выудившая из корзинки теплый круассан с намерением откусить его, подскочила и посмотрела на нее круглыми глазами:

— Да, это я…

— Простите меня за то, что я подошла к вам на улице, но у меня не было другого выхода. Я мадемуазель дю План-Крепен, кузина князя Морозини. Он попросил меня узнать, известен ли вам адрес Люсьена Сервона.

Берта успокоилась, положила круассан в корзину и скрестила руки на животе.

— Его адрес? Но, госпожа, он уже много лет живет на улице Лиль!

— Но куда же Сервон направился после того, как уволился с работы? Он вам не говорил?

— Разумеется, я его об этом спросила. Должна же я дать ему знать, когда хозяин вернется. Но Сервон сказал, что сообщит о себе господину Бэйли. А ему необходимо срочно уехать, и ничего больше он мне не скажет! Вид у него, честно говоря, был испуганный. Он еще добавил, что и мне следует поступить так же…

— И что вы об этом думаете?

— Ну, видите ли, мне особо нечего бояться. Я имею дело только со старой дамой: по утрам мы составляем меню. Ей нравится, как я готовлю. Да и тем остальным, похоже, тоже!

— Как она держится с вами?

— Обычно. Вид у нее свирепый, но это из-за ее лица. А вообще-то она умеет приказывать и не быть при этом неприятной. Я вам так скажу: я простая женщина и понятия не имею, кто все эти люди, но она настоящая дама. А я в этом разбираюсь!

— А остальные члены семьи?

— По правде говоря, я их почти не вижу, если не сказать совсем не вижу. Молодая дама выходит из своих покоев только к столу. Знаю только, что молодой господин часто покидает особняк, а старый проводит время в кабинете.

— А Сервону уже нашли замену?

— Пока нет. Они попросили в посольстве — оно у нас по соседству — прислать им кого-нибудь, чтобы человек поработал у них, пока они не уедут в Биарриц. Но пока никто не пришел. Из новых только двое. Это слуга старого господина, который обслуживает обоих мужчин, но он мне не нравится. Со своими густыми усами и глазами пьяницы он смахивает на революционера. И еще есть горничная, но она тихая как мышка и почти всегда молчит. Работает она хорошо, больше ничего сказать не могу… Простите меня, госпожа, но я должна идти. Они вот-вот встанут, и мне бы не хотелось, чтобы усач отправился меня искать.

— Вы совершенно правы! Простите меня. Только одно слово: Сервон не намекнул, какие именно вещи пропали?