– Она носила «Санси»? – спросила взволнованная леди Ава.

– Анна Австрийская сочеталась тайным браком с Мазарини, так что вполне возможно, она его изредка надевала, – ответил Альдо.

– Вышла замуж за кардинала? Как это разрешили?

– Все было возможно тогда для церкви. Можно было стать кардиналом, но не являться священником. Регентша слыла красавицей, и, я думаю, Мазарини было приятно видеть ее с этим украшением. Во всяком случае, именно этот камень положил начало коллекции кардинала. После его смерти в ней насчитали восемнадцать бриллиантов, и с тех пор они называются «мазарены». Кардинал был очень привязан к своим богатствам, и в особенности к драгоценным камням, но по завещанию оставил все юному Людовику XIV. Было это в марте тысяча шестьсот шестьдесят первого года. «Санси» вместе с остальными «мазаренами» стал достоянием Французской Короны и пребывал в королевской сокровищнице до революции.

– Значит, его носила и Мария-Антуанетта? – еще больше взволновалась леди Ава.

– Вполне возможно. Но поскольку у нее было множество бриллиантов, думаю, она носила его очень редко. Во время революции сокровищница Французской Короны была разграблена. Я имею в виду настоящее ограбление. Сокровищницу временно поместили на Склад королевской мебели на площади Согласия в Париже, и три ночи подряд грабители выносили оттуда драгоценности.

– Все-все украли? – переспросила леди Ава чуть не плача.

– Почти. Но потом немалую часть нашли, в том числе и некоторые «мазарены».

– А «Санси»? Что случилось с ним?

– Рассказывать тут почти нечего. В тысяча семьсот девяносто шестом году «Санси» был заложен маркизу де Иранда в Мадриде взамен лошадей. Бриллиант не был выкуплен и остался у маркиза, тот подарил его Мануэлю Годою, князю Мира, фавориту королевы Марии-Луизы. В тысяча восемьсот двадцать восьмом году бриллиант был продан князю Демидову, который буквально через несколько месяцев умер. Драгоценность перешла по наследству к его сыну в тысяча восемьсот двадцать девятом году, и его жена с гордостью носила его вплоть до своей кончины в тысяча восемьсот шестьдесят пятом. Знатный индиец с непроизносимым именем Джамесетджи Джиджибой владел «Санси» до тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, а в этом году бриллиант снова вернулся во Францию благодаря ювелиру Люсьену Фализу. Он продал его вашему родственнику Уильяму Астору де…

– Дальше не стоит, – оборвала Альдо леди Ава, не утруждая себя излишней вежливостью. – Что дальше, я знаю и продолжаю надеяться, что «Санси» займет свое место среди моих украшений.

– Вы по-прежнему хотите иметь этот камень? – удивилась Лиза. И стала перечислять по пальцам то, что должно было смутить любого покупателя. – Желудок дворецкого, казнь Карла I Английского, казнь Марии-Антуанетты, казнь грабителей Дома мебели, смерть князя Демидова вскоре после…

– Зато мой кузен Уильям прекрасно себя чувствует. Сколько камень весит, вы сказали?

– Пятьдесят пять каратов.

– Чудесно! Он только выиграет, когда засияет на мне!

Альдо тяжело вздохнул:

– Осмелюсь вам напомнить, что у меня нет камня. Что я добропорядочный коммерсант, а не проходимец-грабитель.

– В Пон… Не помню, как это местечко называется, мысль о краже вас не пугала, и вы пообещали осуществить мою мечту. Цитирую ваши собственные слова: «Понадобится, украду из королевской сокровищницы в Лондоне». Вы говорили это или нет?

– Я был так счастлив, что мог сказать, что угодно! Но раз я поклялся, что у вас будет исторический бриллиант, то он у вас будет. Не было случая, чтобы я не сдержал своего слова. Но не ценой чести. Я никогда не был и никогда не стану… вором!

– Тогда постарайтесь во что бы то ни стало заполучить «Санси»! Теперь я знаю точно, что другой бриллиант мне не нужен!

– И вы думаете, я брошусь выполнять вашу прихоть? Вся полиция мира уже на ногах, и я ради того, чтобы вы поразили великолепием своего убора высший свет, должен окончить свои дни за решеткой? И в мыслях такого не имейте! Я обещал вам знаменитый камень, и вы его получите, разумеется, тоже из «мазаренов». И уверен, не пожалеете. А «Санси» вернется к леди Астор и будет украшать ее и никого другого.

– А вот это мы еще посмотрим!

Леди Риблсдэйл внезапно гордо вскинула голову, осушила чуть ли не залпом свой бокал шампанского, а остаток плеснула прямо Альдо в лицо. Он побледнел, как смерть. Еще минута, и мужчина вцепился бы гостье в горло. Удержала его Лиза и сказала с непередаваемой иронией:

– С леди такого бы не случилось.

– С леди из семьи Астор случается и похлеще! – ответствовала своенравная гостья. – Подумайте хорошенько. Найдете бриллиант, сообщите!

Задрав подбородок к потолку, леди Ава прошествовала по Лаковой гостиной к двери в сопровождении неодобрительно молчащего Ги Бюто.

Ава Риблсдэйл покинула гостиную и дворец Морозини, а вечером того же дня и Венецию, сев на Симплон-Орьент-экспресс. Это был как раз один из трех дней, когда Восточный экспресс, направляясь в Константинополь, проходил через Венецию. Анжело Пизани, которому было поручено не спускать глаз с леди Авы, удостоверился, что она села именно в этот поезд.

– Похоже, я правильно поступил, приехав на автомобиле. Иначе мы бы попали прямиком в ее объятия, – зевнув, сказал Адальбер, проспавший всю вторую половину дня.

– Может, это было бы не так уж и плохо, – задумчиво подхватила Лиза. – По крайней мере, мы бы точно от нее избавились. Леди Ава предоставила бы вам миллион возможностей выкинуть ее в окно.

– Она влезла бы обратно, – мрачно заключил Альдо. – Насекомые этого вида на удивление живучи.

– Вот и они!

Бросив карты, сидевшая за пасьянсом Мари-Анжелин дю План-Крепен вскочила, едва не опрокинув ломберный столик, за которым так уютно устроилась. Шум разбудил и маркизу де Соммьер, она тихонько дремала в своем белом мягком кресле, похожем на трон со спинкой веером, пока ее не отвлекли.

– И как я только ничего не услышала?

– Мы не прислушивались и думали о другом, – ласково отозвалась Мари-Анжелин, не забывая почтительного множественного числа, которое употребляла на протяжении многих лет по отношению к своей престарелой родственнице, у которой жила, исполняя множество самых разнообразных обязанностей: секретаря, чтицы, наперсницы и… главного по новостям. Она приносила их с избытка после утренней мессы в церкви святого Августина, где встречались все окрестные кумушки, составившие орден, священной главой которого молчаливо признавалась дю План-Крепен, чьи предки участвовали в Крестовых походах.

– Да! Они приехали! Я уверена!

План-Крепен бросилась со всех ног через анфиладу гостиных, которая соединяла зимний сад, где они сидели, с вестибюлем. Старичок дворецкий, которого звали Сиприен в самом деле только что открыл дверь и впустил промерзших до костей путешественников.

– Когда наконец конструкторы автомобилей предусмотрят хоть какое-то отопление в своих изделиях? – ворчал Адальбер, не желая расставаться с шубой, которую упорно пытался снять с него Сиприен.

– Да не так уж было и холодно. От мотора все-таки шло какое-то тепло, но нет ничего лучше, чем кресло возле горящего камина, – вздохнул Альдо.

Когда он оказался в мягком тепле зимнего сада, то лучшего для себя и пожелать не мог.

Хотя Альдо и Адальбер отдохнули несколько часов в уютной гостинице, как только пересекли швейцарскую границу, до Парижа они добрались не в лучшем состоянии. От холодного влажного воздуха бронхит Альдо расцвел с новой силой, а Адальбер, утомленный долгой дорогой, чихал в унисон со своим побратимом[494], как называла мужа и его друга Лиза. Словно назло, погода, которая могла бы быть приятной, была из рук вон скверной. И если друзья все же добрались живыми до столицы Франции, то только благодаря двум термосам с горячим кофе, сдобренным… В общем, чем-то очень полезным.