— Выспишься в повозке, а еще лучше того — в поезде. Надеюсь, мы сегодня же вечером сможем уехать в Бухарест. Я этой страной сыт по горло…

Продолжая говорить, он сбросил свой теплый плащ, размотал шелковый шарф, который был у него на шее…

— Постой-ка! — вдруг произнес Адальбер. — Что это у тебя там? Поранился?

Альдо подошел к осколку зеркала, перед которым должны были бриться неосторожные путешественники, рискнувшие остановиться на этом постоялом дворе, и с изумлением уставился на крохотную припухшую ранку, алевшую у него на шее. Потом рядом с его лицом в зеркале отразились внезапно побледневшее лицо Адальбера и дрожащий палец, которым тот тянулся потрогать ранку.

— Как раз на уровне яремной вены!.. — почти беззвучно прошептал он.

Их взгляды встретились в зеркальном осколке.

— По-моему, самое время отсюда уехать, — сказал Альдо. — Чем скорее и чем быстрее, тем лучше! Здесь так легко сойти с ума…

И он поспешно замотал шарфом пораненную шею. Хорошо еще, что никто из местных этого не видел!

С чувством неизъяснимого облегчения путешественники снова сели в Восточный экспресс и двинулись в Париж. Альдо не хотел возвращаться в Венецию без Лизы, и, кроме того, ему хотелось посоветоваться с маркизой де Соммьер, которая во всех вопросах, связанных с Румынией, могла считаться непревзойденным авторитетом. Еще бы, ведь она по-прежнему поддерживала переписку с королевой Марией, с которой познакомилась в Англии почти одновременно с тем, как эта внучка королевы Виктории[59] стала женой короля Фердинанда. Кроме того, маркиза, сама неутомимая путешественница, то и дело наезжала по приглашению царственной особы то в Бухарест, то в Синаю… Следовательно, никто лучше ее не смог бы помочь племяннику разрешить загадку Илоны.

А пока, под стук колес поезда, Морозини, приближаясь к столице страны, которую считал своей второй родиной, то и дело заключал пари сам с собой, стараясь угадать, чем кончится дело: соблаговолит ли когда-нибудь достопочтенная Хилари Доусон отцепиться от Адальбера или так и будет ходить за ним по пятам. Пока что англичанка вцепилась в него намертво, и это обстоятельство невероятно раздражало Альдо. Сильнее всего Морозини выводило из себя то, что она то и дело уволакивала его друга в коридор для бесконечных разговоров с глазу на глаз и в то же время неизменно умудрялась втереться между ними, когда венецианец пытался хоть на минутку остаться наедине с Адальбером.

Накануне вечером в вагоне-ресторане, между осетриной и филе косули по-охотничьи, допив шабли и поставив на стол бокал, он бесцеремонно поинтересовался:

— Я думаю, ты в Париже не задержишься? Брови Адальбера поползли вверх.

— Тебе не кажется, что я и так слишком долго не был дома? Перелетной птице ужасно хочется вернуться в свое уютное гнездышко, — прибавил он, нежно улыбаясь сидевшей напротив него Хилари.

— Ты прекрасно знаешь, что мисс Доусон терпеть не может путешествовать в одиночестве. Неужели у тебя хватит жестокости позволить ей без твоей поддержки пуститься в плавание по неласковым волнам зимнего Ла-Манша?

Хилари вздернула свой хорошенький носик, что служило у нее признаком прилива боевого духа:

— Кто, собственно, вам сказал, что я хочу немедленно вернуться в Лондон?

— А разве это не так? Я-то думал, что вы стремитесь как можно скорее связаться с Британским музеем?

— Никакой срочности в этом нет. Мне очень хочется задержаться в Париже, походить по музеям, побегать по магазинам и все такое прочее! Адальбер обещал не покидать меня одну.

— И вам не приходило в голову, что у Адальбера могут оказаться, кроме этого, и другие дела?

— А вы-то сами? Я, кажется, слышала, что очень важные дела призывают вас… в Венецию? Но что-то не так часто вы там появляетесь, как можно было бы ожидать!

— Уж не должен ли я перед вами отчитываться?

Заметив, что в глазах друга уже вспыхнули опасные зеленые искры, Адальбер решил, что ему следует вмешаться в разговор, принявший неприятный оборот.

— Все, хватит, успокойтесь оба! Милая Хилари, надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что, находясь в вашем обществе, я испытываю большое удовольствие…

— Удовольствие? Я-то надеялась на нечто большее…

— С некоторыми словами стоит подождать, не произносить их слишком поспешно. Прибавлю к этому, что я буду счастлив уделить вам столько времени, сколько вы захотите… но немного позже. Я уже говорил вам о том, что у нас с Морозини есть поручение, которое мы должны выполнить, — продолжал он, словно не заметив убийственного взгляда, брошенного на него Альдо, — и наши недавние приключения должны были бы убедить вас в правдивости моих слов…

— Вы прекрасно знаете, что я готова разделить с вами все… — выпалила она с такой горячностью, что тотчас, кажется, об этом пожалела; во всяком случае, если судить по тому, что она вспыхнула до самых корней своих белокурых волос.

Растроганный Адальбер взял ее лежавшую на столе руку, поднес к губам и коснулся мимолетным поцелуем.

— Ваши слова доставили мне бесконечную радость, — прошептал он, — но вам уже немало пришлось рисковать, и я позабочусь о том, чтобы в дальнейшем вы не подвергались никаким опасностям. Возможно, нам вскоре придется снова уехать из Парижа, и, не стану скрывать, мне было бы спокойнее, если бы вы ждали меня в Лондоне…

Она взвилась, словно подброшенная пружиной.

— Лучше бы вам наконец сказать откровенно, что вам не терпится от меня избавиться!

И, не дожидаясь ответа, она стрелой пронеслась через весь вагон-ресторан. Адальбер немедленно вскочил, чтобы ее догнать, но Морозини его удержал.

— Погоди минутку! Что именно ты ей рассказал насчет того, что мы ищем?

— Ничего, кроме того, что она сейчас сама тебе сказала… Клянусь честью! Мне кажется, она считает нас парой тайных агентов и находит всю эту историю очень увлекательной…

— И еще… Прости за нескромный вопрос, но в каких вы, собственно говоря, сейчас отношениях?

— Во всяком случае, не в таких, как тебе представляется! Она порядочная девушка. Она думает скорее о браке.

— А ты?

Видаль-Пеликорн пожал плечами, что можно было истолковать и как полную неопределенность в этом вопросе, и как выражение фатализма, потом вздохнул и наконец, поскольку все предыдущее нимало не прояснило для Морозини его намерений, ответил:

— У меня никогда не возникало желания жениться. Я слишком дорожу своей холостяцкой жизнью, но что правда — то правда: стоит мне на нее взглянуть, и я уже не так в этом уверен.

— Ну, тогда беги к ней мириться. Это твоя жизнь, а не моя, и я не имею права в нее вмешиваться. Если потребуется, передай ей мои извинения!

Инцидент был исчерпан, но Морозини по-прежнему пребывал в сомнениях. Когда поезд прибыл в Париж, Хилари попросила Адальбера найти для нее такси, чтобы отвезти ее в «Ритц», и после холодного прощания Альдо наконец, к величайшему своему удовольствию, расстался с англичанкой. Правда, Адальбер вызвался ее проводить до гостиницы.

— Потом заскочу домой, — сообщил он Морозини, — и приеду к тебе, жди меня на улице Альфреда де Виньи…

— А если тети Амелии нет дома? Ты же знаешь, ей вечно не сидится на месте…

— Тогда приезжай ко мне, будем ждать, пока она появится. Остается только надеяться, что она не отправилась в Америку или в Южную Африку!

Но госпожа де Соммьер вопреки их ожиданиям оказалась дома. Сиприен, старый метрдотель, при виде Альдо расплылся в улыбке до ушей и проводил в спальню, где маркиза завтракала в постели, а Мари-Анжелина читала ей вслух «Фигаро». Точнее, страничку светской хроники в газете, а еще точнее — объявления, помещенные под рубрикой «Кончина».

— В моем возрасте, — говорила тетушка Амелия, — не помешает знать, кого следует вычеркнуть из своей записной книжки…