Несмотря на очень напряжённый график, эти поездки давали огромную отдачу. Люди ценили, что к ним приехал кандидат в президенты, часто выкладывали фотографии со встреч в инстаграм и тем самым расширяли мою аудиторию. Кроме того, мне были нужны голоса старшего поколения. Как до них достучаться без телевизора? Только встретиться лично.

Я ездил — а за мной ездила группа отравителей. Но если они скрывались, то были у нас и гораздо более заметные преследователи.

В Кремле быстро поняли, что даже без денег и доступа в СМИ мы ведём успешную кампанию, и перешли к наступлению. В каждом городе разворачивался стандартный сценарий: нанятые администрацией президента люди закидывали меня яйцами прямо в аэропорту. Потом часто и на митинге. Соскребать скорлупу с куртки было не очень приятно; через пару поездок я начал брать с собой дополнительный комплект одежды. Но это были мелочи. В Волгограде на штаб во время моей встречи с волонтёрами напали человек тридцать казаков и местных бандитов. Они попытались вытащить меня из помещения штаба — в буквальном смысле. Мои сторонники тащили меня за руки внутрь, казаки за ноги — наружу, а я думал: ведь так в древности людей казнили — привязывали к двум лошадям и пускали их в разные стороны. Эти ощущения трудно забыть.

Местная полиция тоже старалась: наши микроавтобусы регулярно останавливали на дорогах гаишники под предлогом «антитеррористической операции», и мы, уставшие, голодные и злые, были вынуждены сидеть часами, пока они проверяли наши паспорта. Другой распространённой тактикой борьбы с моими встречами было объявление, что здание заминировано. Мы тратили много усилий, чтобы найти подходящее помещение, а в последний момент к нам приходила полиция и требовала от всех разойтись — якобы они ищут бомбу. Ещё угрожали собственникам, и те отказывались сдавать нам помещения. Так моими трибунами для выступлений оказались такие экзотические места, как детская горка, лавочка и огромный сугроб.

Например, в Барнауле нас не пустили в заранее снятое помещение — арендодатель испугался большого скопления людей. Мы стояли на улице: я, моя растерянная команда и сотня волонтёров. Отменять встречу я не собирался. Было 20 марта, в Барнауле ещё лежал снег — проезжую часть расчистили, а на обочинах остались огромные сугробы. На один такой сугроб я и залез и оттуда провёл встречу с волонтёрами.

Впрочем, стоит упомянуть, что выступал я там не просто так, а с ярко-зелёным лицом. Перед встречей ко мне подбежал какой-то человек — как будто сторонник — и, когда я радостно протянул ему руку, плеснул мне чем-то в лицо. Глаза так жгло, что в первую секунду я подумал: «Кислота». Но это оказалась просто зелёнка. За исключением того, что лицом я напоминал что-то среднее между Фантомасом и Шреком, ничего страшного не произошло, и я очень развлёк всех, выступая в таком виде. После Барнаула я сразу поехал в Бийск — соседний город, где у меня была запланирована вторая встреча за день. Селфи со мной в этих двух городах были самыми модными.

Зелёнка смылась только через три дня.

В ход шли и другие методы. Например, в один прекрасный день к нам в московский штаб завалилась группа странных девиц. Мне, впрочем, повезло — меня там не было. Представьте: сидят люди, работают, всё спокойно, и вдруг с улицы врывается несколько женщин, одетых в латексные трусы, эротические костюмы полицейских, с дубинками, плётками и наручниками. Они нагло себя ведут, пристают к обалдевшим сотрудникам и снимают всё на камеру. И вот что с ними делать? Звонить в настоящую полицию странно, да и не поможет. Мои коллеги их как-то вежливо вывели. Конечно, потом видео, которое девушки снимали, появилось во всех прокремлёвских СМИ.

Мне очень любопытно было узнать, кто конкретно их подослал. Я попросил главу нашего отдела расследований, Марию Певчих, разобраться, что это за девушки и откуда они взялись. Найти их соцсети оказалось проще простого. Главарём их эротической банды была девушка из Беларуси по прозвищу Настя Рыбка. В Москве она занималась эскортом, а параллельно имела дело с кремлёвскими политтехнологами. В своём инстаграме, помимо обнажённых снимков, Настя выкладывала рассказы о том, как она соблазнила олигарха. И совместные фотографии с абсолютно реальным олигархом тоже выкладывала, причём в таком количестве, что было ясно: о подделке речи нет. Олигархом был Олег Дерипаска. Его личная жизнь нас мало беспокоила, и можно было бы забыть об этой находке, если бы не одно «но»: на одном из видео с яхты, где Настя Рыбка отдыхала с Дерипаской, Мария заметила действующего зампреда правительства Сергея Приходько. Он появлялся буквально на пару секунд, потом ещё несколько секунд было слышно его голос, но работа нашего отдела расследований как раз и заключается в том, чтобы с ходу опознавать таких людей. Приходько был очень влиятельным чиновником в сфере международных отношений, побывал советником Ельцина, потом Путина, потом возглавлял аппарат Медведева. И вот он катается на яхте олигарха Дерипаски в компании десятка проституток — пример коррупции как из учебника. Мы сняли расследование, и его посмотрело больше десяти миллионов человек.

На том коротком аудиофрагменте беседы Дерипаски и Приходько, который попал в инстаграм Насти Рыбки, слышно, что они обсуждают отношения России и США. В частности, Викторию Нуланд, тогда — помощника Государственного секретаря по делам Европы и Евразии. Незадолго до того, как мы опубликовали это расследование, в США как раз прогремела история о том, что глава предвыборного штаба Дональда Трампа, Пол Манафорт, получал миллионы долларов от Дерипаски, а сам рассказывал ему, что происходит в штабе. Этот эпизод стал одним из доказательств вмешательства России в выборы в США. Я тогда скептически к этому относился: ну какие рассказы? Вряд ли Дерипаска вообще общается с Путиным. А тут понял, что так это, видимо, и работало: вот же, прямо на яхте сидит чиновник путинского правительства и внимательно слушает. Так, благодаря глупой провокации этих девиц в нашем офисе, случился наш российский почти-Уотергейт. Стоит ли уточнять, что, в отличие от настоящего Уотергейта, последствий для участников никаких не наступило.

В общем, несмотря на все усилия Кремля, их план не работал. А такие атаки на нас только привлекали внимание, и наша поддержка росла.

27 апреля 2017 года, Москва. Выхожу из офиса — бум — ничего не видно, глаза жжёт нестерпимая боль. Первая мысль: «Теперь точно кислота». Останусь монстром до конца своих дней. Но, когда я отнял руку от лица, я увидел, что она зелёного цвета: фух, нет, снова зелёнка.

Один глаз ничего не видел. Сначала я попытался умыться, тем более что после барнаульского случая я стал большим специалистом по оттиранию зелёнки и у нас в офисе хранились на всякий случай и мицеллярная вода, и муравьиный спирт (лучшее средство), но получалось у меня неважно. Правый глаз был ярко-зелёным, выглядел ужасающе и болел всё сильнее. Мы вызвали врача, мне наложили повязку и сказали, что нужно срочно ехать в больницу. Но это был четверг — у меня передача, и если они хотят таким образом мне помешать, то у них ничего не получится: я выйду в эфир хоть зелёный, хоть одноглазый.

Вся моя одежда была залита зелёнкой. Я переоделся в толстовку из нашего магазина мерча и с зелёным лицом, с опухшим, неоткрывающимся глазом сел перед камерой.

В тот вечер мою передачу смотрело в прямом эфире несколько десятков тысяч зрителей, а в общей сложности — два миллиона человек. Однако глаз, который, как я про себя надеялся, должен был постепенно пройти, не проходил. На следующий день врачи сказали мне, что, вероятнее всего, спасти зрение не удастся. В зелёнку была специально подмешана какая-то ядовитая жидкость — у меня был ожог роговицы.

Несколько дней я сидел в комнате с зашторенными окнами — свет сильно резал глаза. Следующий четверговый эфир я провёл с чёрной повязкой, как у пирата: мне сказали, что от ярких эфирных ламп моему глазу точно придёт конец. Операцию можно было сделать в Испании — там есть оборудование, которого нет в Москве, но я не мог выехать из России: к тому времени мне уже шесть лет отказывались выдавать загранпаспорт.