Видео по этому расследованию в первые дни посмотрело больше пяти миллионов человек — небывалые цифры для русскоязычного политического ютуба в 2015 году.

После успеха «Чайки» мы начали иногда выпускать видео о политических событиях, нашей работе, новостях, но системы в этом не было. Я ленился и, хотя чувствовал, что за ютубом большое будущее, не мог себя заставить записывать ролики регулярно.

Так было до тех пор, пока мы не выпустили очередное расследование про вице-премьера России Игоря Шувалова.

Его образ жизни не вписывался ни в какие рамки разумного. Мы находили у него дворец в Москве, больше похожий на владения какого-нибудь графа, десять квартир в помпезной сталинской высотке с видом на Кремль, гигантскую квартиру в Лондоне за одиннадцать миллионов фунтов прямо на набережной Темзы, виллы в Австрии и «роллс-ройсы».

Но новое расследование потрясло даже нас. Оказалось, что Шувалов увлекается разведением корги, которые тоже живут шикарной жизнью. Они путешествуют по миру с особым комфортом — на частном самолёте. Мы обнаружили бизнес-джет, изучили его маршруты и поняли, что на нём летает не только сам вице-премьер, но и отдельно — его питомцы, которых отвозят на международные выставки.

Это была такая показательная история, что для неё обязательно требовалось видео. Для съёмок мы наняли специального корги-актёра, очень милого пса, который послушно лежал у меня на столе, пока я рассказывал про Шувалова. Потом мы ещё несколько месяцев находили по углам офиса собачью шерсть.

Начиная с этого ролика мы стали делать видео постоянно — пару раз в неделю. Конечно, с телевидением всё равно сложно конкурировать (оно вещает круглосуточно), но мой канал становился всё более популярным. Еду в метро, а рядом какой-то человек смотрит моё видео на телефоне.

Я жаловался, как трудно начитывать сценарий на камеру, но ужас был ещё и в том, что наши видео становились всё более навороченными. Росли потребности зрителей, росла конкуренция — вслед за нами многие оппозиционные политики и журналисты стали записывать ролики, — и нужно было постоянно придумывать что-то новое.

Теперь мы всё чаще не снимаем видео в студии, а делаем что-то похожее на документальные фильмы. Однажды мы снимали расследование о прокуроре Москвы Денисе Попове. Он годами отвечает за преследование активистов, за задержания на митингах, штрафы, сажает людей за то, что они выходят на мирные протесты. Как и у любого российского коррупционера, семья у него живёт на Западе и ведёт там бизнес. Мы нашли у них в собственности фирму, которая владеет квартирами в Черногории и сдаёт их в аренду. Забронировали одну, поехали в Черногорию и сняли видео прямо в гостях у героя нашего расследования. Когда мы с балкона снимали потрясающий вид на море, на соседнем балконе сидела прокурорская подруга, которая управляет его владениями на месте. Мне пришлось записывать разоблачительное видео почти шёпотом, чтобы прокурор Попов не узнал о нашем расследовании раньше времени.

Это весело, но обычно требует огромной работы. Вот ты приезжаешь на место, ищешь точку для съёмки, красиво выставляешь кадр, читаешь на память абзац текста, а потом начинается дождь, приходится пережидать и начинать заново. Потом едешь дальше — и всё сначала: ищешь точку, выставляешь кадр, читаешь текст, надеешься, что не ошибся в цифрах. А если в сценарии есть ещё и шутки, это просто катастрофа. Шутку же надо сыграть, надо сделать специально усилие, рассказать её смешно. А она смешная, только когда ты её придумал и произнёс в первый раз. После того как ты произнёс её сто раз, хочется не смеяться, а рыдать. Несчастные мои монтажёры, вынужденные часами отсматривать десятки дублей!

Как я уже писал, стало понятно, что люди очень любят смотреть, а не читать. И тут меня ждало ещё одно мучение — инстаграм. Раньше я его терпеть не мог и считал, что его придумали исключительно для того, чтобы выкладывать туда селфи и фотографии отпуска на море. Это абсолютно не моё (хотя море я очень люблю), и с инстаграмом у меня долго не складывалось. Но я шаг за шагом начал осознавать его потенциал. И решающим фактором стали… женщины. Долгое время аудитория всех наших расследований и проектов на семьдесят процентов состояла из мужчин. Женщины меня не читали, не смотрели, и казалось, что они вообще не интересуются политикой. Но когда я начал вести инстаграм, сразу же выяснилось, что всем в равной степени интересна политика и все одинаково готовы делать что-то вместе — и женщины, и мужчины. Вообще, часто женщины оказываются гораздо круче: их сложнее напугать, они настойчивее, нередко радикальнее.

Сейчас у меня схватка с тиктоком. История как будто повторяется. Я всегда любил читать, но надо было начать писать. Я начал писать и, надо признаться, очень это полюбил, но всем понадобилось видео. Я стал их снимать. Только привык к видео — теперь нужен инстаграм. Постоянно кого-то просишь: сфотографируй меня так; нет, надо так; нет, с другого угла; нет, тут я странно выгляжу. И тут в моей жизни появился тикток. Когда я его листаю, мне иногда становится стыдно вообще за всё человечество. Но работает же! Куча народа узнаёт политические новости из тиктока. Поэтому теперь я ещё и танцую и иногда открываю рот под музыку. Часто, правда, ворчу, как старый дед, о старых добрых временах, когда люди читали книги, но тиктоки всё равно снимаю.

Моя отдушина — это твиттер. Это моя любимая соцсеть, я очень много туда пишу и всё там рассказываю: вот срочная новость, вот что я о ней думаю, а вот я поел пельменей. Со сметаной.

«Привет, это Навальный. Раз вы на меня подписаны, то вам сообщаю первому: я выдвигаю свою кандидатуру на выборы президента России». Такое письмо 13 декабря 2016 года получили около миллиона человек — те, кто был подписан на какую-то из рассылок Фонда борьбы с коррупцией.

Для меня не стоял вопрос, баллотироваться или нет. Я борюсь за то, чтобы быть лидером страны, поэтому мой долг и обязанность — участвовать в президентских выборах. Я знал, что люди ждут от меня этого решения, и не хотел их подвести.

Я решил, что объявление о выдвижении будет нетрадиционным. Никаких пресс-конференций — первыми о нём узнают мои сторонники.

К тому моменту я уже регулярно записывал ролики, правда, у нас даже студии пока не было — мы снимали в моём кабинете на фоне стены. В этот раз мы хотели, чтобы видео было «президентским». Мы сняли офис в одной из высоток «Москва-Сити» — на чужое имя, потому что запись шла в строжайшем секрете. Утром туда приехала съёмочная группа и привезла тонну аппаратуры. Сотрудники ФСБ, следившие за мной в режиме двадцать четыре на семь, наверное, с ума сошли от любопытства — зачем это, однако утечки нам всё же удалось избежать.

У меня за спиной было огромное окно с видом на заснеженную Москву, на столике сбоку — фотографии жены и детей. Я взял с собой несколько галстуков на выбор, разного цвета и ширины, и мы сошлись на синем широком. Когда видео вышло, я понял, что сильно недооценил важность этого выбора: «Полностью поддерживаю ваше решение баллотироваться, Алексей, но галстук очень немодный», — негодовали люди в комментариях.

Это короткое видео я записывал несколько часов. Я пробовал и с суфлёром, и без, чтобы добиться большей естественности. Но добился я разве что одного: зубовного скрежета, который издавала вся команда, когда я сбивался и в пятидесятый раз переговаривал фразу. Это было важное видео, и я волновался. Да и время на съёмку у нас было ограничено: тем вечером я должен был лететь в Киров.

Мой приговор по делу «Кировлеса» был признан незаконным Европейским судом по правам человека. Верховный суд России отменил его и сразу отправил дело на пересмотр. В начале декабря должно было состояться новое первое судебное заседание. Суд напоминал плохой ремейк и без того очень плохого фильма. Всё было прежним: тот же зал, те же обвиняемые, те же свидетели, дававшие те же показания, те же журналисты, только судья был другой и мы теперь не ездили на поезде, а летали на самолёте. Я опять стал мотаться между Кировом и Москвой.