– Знаешь, Люси, ты чертова лицемерка! Ты даже забыла о том, что сегодня мог быть день Рождения моего папы! Лучше бы вместо него там была ты!

Закончился он едва ли не плачем со стороны Вирджинии. Она бросила телефон в сторону, и, стоя посреди комнаты, посмотрела на опешившего мужчину. Губы дрожали, а на глазах были едва заметные слезы. Сейчас перед ним была лишь маленькая, позабытая всеми вокруг девочка, а не проблемный подросток.

– Сегодня день Рождения моего отца, а эта пародия на маму даже не пришла. Прямо как тогда, когда его отключили от аппарата жизнеобеспечения. Какая-то сволочь когда-то сбила его на машине…

– Я сожалею

Искренне прошептал Зерах. Мужчина хотел сделать что-то ещё, лишь как-то её утешить, но лишь набрал стакан воды, и протянул ей. А сам невольно вспоминал похожую историю. Он сейчас её понимал…

***

Июль 1943

Сегодня маленькому Зераху исполнилось одиннадцать лет.  Однако он вынужден отмечать уже вторую дату без торта, без подарков и без родителей, находясь при этом в самом ужасном месте, которое когда-либо могло быть создано человеком, чтобы умерщвлять других людей – концентрационный лагерь «Аушвиц».

Первое что увидел он при прибытии  – это «Ворота смерти», уже со внутренней стороны, а после их начинали делить на четыре группы. Те, кто входил в первую, а именно не пригодные к работе сразу же отправлялись в газовые камеры в течение нескольких часов, а именно старики, многие женщины, инвалиды и маленькие дети. Зерах чудом смог этого избежать, из-за связи в виде Гофмана. Следующая группа отправлялась на работы с невыносимыми условиями и дальнейшими издевательствами. Кто мог больше работать – вполне могли умертвить любыми доступными способами. И именно в этот момент семья Ривман разделилась, так как отца семейства отправили во вторую группу. Однако он был убит через семь месяца, после прибытия, в газовой камере. Ещё одна группа, состоящая в основном из карликов и близнецов, отправлялась в руки Йозафа Менгеле, который любил жестокие эксперименты над людьми, и был прозван «Ангелом Смерти». Последняя группа же состояла из женщин, прислуживающих нацистов, и носящих название «Канада», что было выбрано как насмешка над поляками- заключёнными, так как они раньше присылали своим родственникам подарки из Канады.

Судьба детей тут тоже была кошмарной. До мая 1943 года все новорожденные в лагере становились жертвами: их утопливали в бочках. В мае того же года светловолосых и голубоглазых детей изымали из объятий матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Судьба остальных детей была ещё более трагичной: они умирали мучительной, голодной смертью. Их кожа становилась такой же тонкой, как пергамент, а под ней просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости.

За год пребывания в этом месте, мальчик изучил его и понял, что сбежать отсюда получится лишь через трубу крематория. Но его пока данная участь избегает.

Зерах посмотрел на свой номер, «12464», который был буквально вырезан на обратной стороне его руки, пока думал о всем, что произошло. Данные номера носили все заключённые.

– Маленькая еврейская крыса!

Он вздрогнул от данного обращения. Кроме него, в бараке больше таких не было, да и давно стало понятно, что так назвали именно его. Гофман стоял у входа в барак, ледяным взглядом разглядывая заключённых.

– Живо ко мне!

Он уловил взглядом мальчика и приказал подойти. Тот послушался, и надзиратель потащил его за рукав куда-то из места пребывания других заключённых, а так же посторонних глаз. Не так давно Гофман стал надзирателем в данном лагере, напросившись о переводе. Связи установились хорошие. Но естественно, это все было ради собственных целей. И когда они оказались одни, то мужчина перестал играть роль жестокого нациста, немного смягчив взгляд.

– Не больно?

Он намекал на руку за которую тянул. Мальчик повёл плечом.

– Нет… Альфред, зачем ты меня позвал?

Тот задумался.

– Давай тогда не здесь.

И Зерах уже добровольно последовал за ним вплоть до части, в которой находится кухня, и где на удачу, в данное время никого не было. Те, кто должны были готовить и убираться должны будут придти в районе обеда. Большая часть кухонной утвари была отобрана у жителей ближайшей польской деревни.

– С днём Рождения, малыш.

Первое что услыша Зерах, при попадании в данное помещение. Альфред протянул ему маленькую коробочку, и тот, нерешительно, но взял её. Однако решил пока спрятать, дабы открыть в другом месте. Он вообще не ожидал поздравления, от чего пребывал в удивлении.

– Спасибо…

– На этом сюрпризы не кончились, – продолжил Гофман. – Думаю, что ты захочешь кое-кого увидеть… Отсюда будет удобнее это сделать.

Интерес возник сам по себе, после данных предложений. Зерах следовал за мужчиной, словно маленький щеночек, вплоть до забора из наэлектризованной проволоки, где на той стороне тощую, и такую же побритую, женскую фигуру. Черты лица оставались все такими же узнаваемыми, но вот огонёк в тёмных глазах окончательно погас. Мальчик бы бросился в объятья к женщине, не будь между ними проволоки.

– Има, – так он называл мать, едва ли не плача, когда застыл на мгновение. – Има! – бросился он ближе к ней. – Има… Абы больше нет. Он…

– Я знаю, милый, – хотя она и улыбалась, в голосе ощущалась эта эмоциональная разбитость. – Я знаю…

– Я так рад, что ты жива, има, – ему всё-таки удалось просунуть свою тонкую ручку к матери.

Та взяла её в свою невероятно тонкую и холодную ладонь. Другую же она сжала в кулак и хрипло закашляла. Если раньше выражение лица матери постоянно было уставшим и напряжённым, то теперь она была просто измучена всем этим заключением. Она буквально таяла на глазах. Мальчик постоянно видит вокруг себя такие лица, и уже успел привыкнуть, но когда это была мама – возникала тяжесть на душе.

– Ты получил моё кольцо?

Вдруг спросила она. Так вот, что находится в коробочке.

– Я сомневаюсь, что смогу это пережить…

Она вновь закашляла, прикрывая рот ладонью.

– Что? – сердце мальчика пропустил удар. – Има… Ты должна держатся… От пленного солдата, я слышал, что союзники разрушили железную дорогу противника. Победа может быть уже близко.

Это событие получило название «Рельсовая война», в которой был предложен план по уничтожению железных дорог одновременным массовым ударом, с целью тем самым сделать невозможным быстрое восстановление противником железнодорожных путей.

– Каждый говорит всякое, но не факт, что это может быть правдой, – возразила спокойным тоном Анаэль. – Зерах. мальчик мой, ты должен оставаться сильным. Ради нас с папой.

Она вновь закашлялась. Послышался недовольный возглас позади, со стороны женщины. Та оглянулась, но потом в последний раз посмотрела на своего сына.

– Я тебя люблю. Береги себя, мой сын…

– Има… Има подожди! – пытался окликнуть уходящую мать мальчик, из чьи глаз брызнули слезы. – Мама!

Воспоминания о том, как при выходе из поезда, его разлучили с отцом, которого он больше никогда не сможет увидеть, ещё были свежи, и пульсировали болезненной раной. Ночь. Холод. Лающие собаки и орущие в полумраке, озаренным лишь редким светом прожекторов, с места охраны, нацисты. И он, что пытался вырваться и побежать к отцу, надрывал глотку в крике. Теперь аналогичное происходило и с матерью.

– Мама!

Он почувствовал, как сердце сжалось в груди, но не мог угомониться. Внутри закипало нечто большее, чем страх – это была ярость, в которой смешивались потеря и надежда. Он прижал ладонь к проволоке, словно мог преодолеть преграду, если сильно постарается. На другой стороне, стараясь сохранить самообладание, она снова засмеялась.

– Я вернусь, Зерах. Обещаю. Ты должен ждать. Ты должен быть смелым, как твой отец. Он бы гордился тобой.

Он просто кивнул, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Мама всегда знала, что сказать, чтобы утешить. Но в глубине души он понимал, что эти слова лишь временная пелена на его ранах. Взгляд его блуждал по шершавой поверхности проволоки. Он хотел закричать, закричать так, чтобы весь мир услышал их горечь.