– Не это ли ищешь?

Знакомый голос раздался позади. Человек с бездушными глазами и в невыразительной одежде, с которым ранее пререкалась, сидя на лавочке. И он, держа кошелёк девушки, подходил ближе. В лучшем случае Вирдж надеялась, что её прикончат прямо тут и выбросят под кусты, ибо ей от чего то не по себе рядом с ним. Без лишних церемоний, она выхватила свою вещь, и, проверив содержимое, прищурено глянула на мужчину. Насторожило ещё что все деньги на месте.

– Я чужого не беру, – ответил на её мысленный вопрос мужчина.

Он снова слегка улыбнулся. И тут все подозрения Вирджинии стали сыпаться, а на место раздражимости и настороженности пришло небольшое чувство стыда.

– Что ж, спасибо, – пробормотала с неловкостью в голосе Вирдж, припоминая своё недавнее поведение. – Простите за ранее, просто… Хреновый день.

– Понимаю, – лишь кивнул тот. – И с моей стороны тоже были крайне недопустимые и не вежливые слова.

Первая капля дождя капнула на нос Вирдж. А после дождь забарабанил по скамейкам и крышам, от чего по телу девушки пробежалась дрожь от прохлады.

– Я живу тут, не подалеку. Может… Переждёшь дождь у меня пока?

Вирджиния задумалась. Ну, завтра ей все равно грозит смерть, Так что если он действительно окажется маньяком, то терять особо нечего. Она не любит дождь. И через десять минут, она сидела на небольшой, объятой небольшим сумраком кухне, которую озаряла лишь лампа на столе. На кухне незнакомого человека, пока тот любезно заваривал чай. Вирджиния осматривала комнату, замечая на стене календарь с разными мелкими записями на непонятном для неё языке. Но различить смогла шестиконечную звезду.

– Тут уютно, – заговорила девушка.

– Хотя и очень пусто, – выдохнул  мужчина. – Я понимаю твои мысли, хотя я вовсе и не маньяк. Хотя со стороны можно подумать всякое. К тому же, я незнакомец, что тебе в отцы по возрасту годится..

– Тогда немного исправим данную ситуацию: я Вирджиния, – подумав, с небольшой улыбкой представилась она.

– Зера́́́х, – представился в ответ мужчина, поставив на стол две кружки, откуда исходил горячий пар.

– И я не против, если бы Вы были бы маньяком. Меня все равно завтра четвертуют, причём учитель психологически, а мать физически.

– Это связано с сегодняшним поведением?

– Ещё как! Я сегодня опоздала то всего лишь на пару минут, а меня уже готовы вести на эшафот, будто я совершила государственную измену!

– И каков вердикт учителя в данном приговоре?

Та долго думала, осторожно беря кружку в руки, и опустив на неё взгляд, все таки решила поделится проблемой:

– Короче, завтра я должна предоставить доклад на тематику Второй мировой. Основная тема при этом свободна для выбора, но я хочу выбрать такую, от которой у мистера Уильямса, нашего зануды-учителя, челюсть выпадет. Это единственное моё спасение.

Зерах пару минут смотрел на бедную ученицу. А потом, чуть улыбнулся вновь.

– Считай, что тебе сейчас повезло…

***

Апрель 1942

Жёлтая звёздочка.

Зерах наблюдал за ней, пришитой к одежде ребёнка, который шёл рядом с родителями по пути домой. Самому Зераху было около десяти лет, он был высоким и довольно худощавым мальчиком с пепельными волосами. От матери Зерах унаследовал бледную кожу и большие чёрные глаза.

Зерах учился в лицее и имел довольно хорошие отметки. У него было много друзей из-за доброго, чуткого и игривого характера. Любящие и понимающие его родители. Соседи и многие взрослые души не чаяли в этом мальчике. А его любимой книгой была повесть американской писательницы  Сесилии Джеменсон «Леди Джейн, или Голубая цапля». В ней маленькая Джейн в одночасье остаётся сиротой. В чужом краю, где у неё нет ни родных, ни знакомых, она попадает к недобрым людям. Единственным другом малышки становится редкая птица – голубая цапля по имени Тони. Однако отважная девочка не падает духом.

И Зерах не должен падать духом, учитывая положение его и его народа.

Зераху было не повезло родится в тот год, когда канцлером в Германии стал человек, по вине которого преследование евреев в Европе только усилилось и вскоре начнут приобретать более жуткие оттенки. Им нельзя было покидать дома с того, когда был установлен комендантский час. Начались эмиграции, и это не остановилось, даже когда началась война. Сами возможности переехать в другую страну, за исключением короткого периода открытой границы с Советским союзом, во время раздела Польши, свелись практически к нулю.

А вот внутри самой страны дела складывались по-разному, в зависимости от сторон самого населения.

На улицах городов больше не встречались нищие и бездомные. Для бедных семей возводили новые дома и целые жилые комплексы, уровень преступности был минимален. Рецидивисты быстро выявлялись и отправлялись в лагеря. Коммунальные услуги обходились недорого. Промышленность начала массовое производство доступного семейного автомобиля Фольксваген. Частный сектор процветал. С началом войны в Европе в Германии трудилось более семи миллионов иностранцев. Граждане Дании, Нидерландов и Франции приезжали по своему желанию. Никто из них не испытывал унижений, остальные же были пленниками. Война есть война.

Культурная жизнь в стране бурно развивалась. Каждый год на экраны выходило не менее ста фильмов, режиссированных немцами. Театры не пустовали. Спорту уделялось большое внимание, а Олимпиада в Берлине в 1936 году прошла на высоком уровне.

В мирное время большинство немцев поддерживало правительство Третьего Рейха. Недовольных было немного: в основном, это были евреи, утратившие своё влияние, продажные политики и коррумпированные профсоюзные лидеры. Это общественное бремя надо было ограничить ради процветания немецкого народа. Германия при фюрере была создана для трудящихся собственными силами; для паразитов в ней не было места.

И среди наиболее нежелательных паразитов были евреи.

Ведь самый страшный кошмар для непонимающего многого маленького мальчика начался весной в начале сорокового года…

Субботний обычный денёк. В гости неожиданно пожаловали сразу несколько человек, которые были близкими друзьями семьи: господин Эйб Штерн и его супруга, работница пекарни Хельга Вебер, заправляющий мясной лавкой Ицхак Кляйн, работник бухгалтерии Томас Кох, и домохозяйка Дара Минц, в своем дорогом пальто.

– Ну и денёк… Меня едва не разорвала нацистская собака, – пожаловался с улыбкой Кох, демонстрируя штанину с отсутствующим куском ткани.

– Не оскорбляйте животное, гер Кох, – хмыкнула Дара.

– А самих нацистов сравнивайте с мхом. Мох же оскорблять можно? – говорил Ицхак, поправляя съехавшее гетсби, и берясь за подтяжки.

– Вещи надо называть своими именами, – вмешалась в разговор Хельга, а потом глянула на господина Штерна. – Вам удалось все передать тем бедным людям?

– Я отправлял того, кого легче всего не заметить, и удалось подкупить охранника. Все прошло как надо, – отвечал на вопрос Эйб, пока Зерах бросился в объятья своего отца, главы семейства, стоящего у окна.

– Я сделал как просили, аба, – ребёнок поднял на взрослого свой взгляд.

– Отличная работа малыш, – мягко погладив его по голове, мужчина обратил внимание на гостей. – Не ожидал, что вы придёте именно сейчас… Договаривались ведь на ночь.

–Мы решили на этот раз собраться у вас, – пояснил Томас

Глава семейства лишь тепло улыбнулся, разведя руки в стороны.

– Что ж… Раз все собрались, то все вместе и отметим шаббат.

Собравшиеся начали занимать свои места за столом, атмосферу заполнили слабые ароматы пряных блюд. Лишь в такие моменты Зерах чувствовал, как напряжение в ней ослабевает; рядом сидели люди, которые были знакомы ему с давних пор, своих глазах они прятали тепло и заботу. Он, как завороженный, следил за тем, как Натан ставит на стол свечи и медленно зажигает их, произнося молитву. Его голос был тихим, но каждый звук как будто заполнял пространство светом.