Николай Егорович обвёл руками аплодирующие трибуны.

— Посмотрите на всех этих людей. Это наши, советские люди. Рабочие, служащие, интеллигенция, пенсионеры, пионеры и комсомольцы, школьники и студенты. И даже солдаты с милиционерами присутствуют. И посмотрите, как им хорошо! Значит, девчонки всё делают правильно! Если советским людям хорошо, значит, всем хорошо!

— И давно вы стали на сторону… вот этого всего? — Тамара Ивановна презрительно кивнула головой на трибуны, на фигуристок, уже покативших со льда и всё ещё наслаждающихся минутами славы, дарящих воздушные поцелуи зрителям, которые воспринимаются с ещё большим восторгом.

Взгляд Тамары Ивановны упал на вип-зону, находившуюся как раз напротив их сектора, и увидела, как стоя аплодируют чиновники и даже директор Уралвагонзавода. Хорошо хоть веселящегося Ельцина не было, иначе она бы точно не выдержала этого зрелища… И тут Тамара Ивановна посмотрела на кисть Николая Егоровича, на которой из-под рукава пиджака и манжета белой рубашки совершенно бесстыже выступили японские электронные часы «Montana» в тускло блеснувшем хромированном корпусе и с таким же браслетом. Кажется, вместо них раньше были «Командирские».

Николай Егорович невольно спрятал часы, одёрнув пиджак, и уставился на негодующую Тамару Ивановну, которая всё больше и больше приходила в ярость.

— Я не хочу никаких встреч ни с Хмельницкой, ни с Соколовской! — непреклонно заявила она, блеснув непокорными глазами непримиримой коммунистки. — Я не хочу, чтобы наши трудящиеся разговаривали с ними! С ними должен разговаривать инспектор детской комнаты милиции!

И тут Николая Егоровича тоже прорвало. Эмоции от прокатов фигуристок, тщательно скрываемые, и эмоции от негатива, источаемого коллегой, прорвались, слились воедино и накрыли с головой.

— А вы что это себе позволяете, уважаемая Тамара Ивановна??? — негодующе возразил председатель совета ветеранов Уралмаша. — Кто вам разрешил ваши личные предпочтения выдавать за мнение всего рабочего коллектива??? Вы что, свой культ личности хотите установить в отдельно взятом заводе? Вы, как и я, должны выражать мнение ветеранов и профкома. А они, в свою очередь, выражают мнение всего многотысячного трудового коллектива! Я не пойду против пожелания рабочих и ветеранов, которые твёрдо сказали, что они хотят и желают видеть фигуристок на заводе. Это громадная честь для нас, сравнимая разве что с визитом Высоцкого в цеха. Так что советую своё мнение засунуть подальше!

Голос Николая Егоровича гремел всё громче и громче, вызывая недоумение как у присутствующих рядом ветеранов, так и у обычных зрителей, сидевших неподалёку. Потом, окончательно разозлившись, Николай Егорович махнул рукой и пошёл с трибун. Может… Удастся ещё встретить фигуристов и напомнить им, что завтра у них экскурсия по Уралмашу?

… — Ну вы задали жару! — засмеялся Левковцев, встречавший фигуристок у калитки и подавший им чехлы от лезвий.— Если нас не прибьют, всё будет хорошо. Вас тут запомнят надолго. Хорошо вы хлопнули дверью.

— Спасибо, — смущённо улыбнулась Арина, натягивая олимпийку. — Ну мы пойдём?

— Идите! — кивнул головой Левковцев. — И не забудьте про финальный выезд через час.

В коридоре теснилась очередь из фигуристов и фигуристок, и все они были крайне заинтересованы, что же там происходит на арене, почему не прекращаются аплодисменты и тянется время — на выход со льда давалось полминуты, и все укладывались в это время, кроме Хмельницкой и Соколовской. У них на это ушло минут пять, не меньше! И, судя по всему, публика не хотела выпускать их со льда!

Впрочем, почему не хотела, спортсмены, стоявшие в ожидании выхода на лёд, именно сейчас разглядели совершенно точно — эти несносные екатинские юниорки, выпрыгнувшие, как чёртики из табакерки, разметали прочь все условности и неписаные правила. Их одежда, как и макияж, да и манера держаться были вызывающими и… в то же время крайне притягательными. Таких людей называли… иконы стиля. Правда, в современное Арине время.

— Поздравляю! — улыбнулся Савосин, стоявший в самом конце очереди. — Похоже, вам удалось удивить всех.

— Спасибо, — небрежно ответила Соколовская. — Если не расстреляют, будет хорошо. А ты чего тут стоишь? Тебе только через час выступать.

— Да как-то волнительно… — смущённо пожал плечами Савосин. — В раздевалке сидеть одному — ни то, ни сё, здесь хоть в компании.

Арина вдруг поняла, что Егор остался совсем один. Одинокий чемпион. Ни поговорить, ни отвлечься… Знакомое чувство, когда сидишь на лавочке в раздевалке, листаешь смартфон и думаешь: «Ну скорей бы уже всё это кончилось…»

— Смотри, ноги забьёшь от долгого стояния, — предупредила Арина. — Там свет очень тусклый. Иногда вообще ничего не видать. А тебе ещё кататься последним — на льду будут изъяны.

— Люська, если мы не пойдём отдыхать, у нас тоже забьются ноги, и мы свалимся прямо здесь! — заявила Соколовская. — Нам ничто не мешает прийти потом и поболеть за него.

Ноги действительно прихватило, стало трудно стоять, и Арина, неловко ковыляя, как на ходулях, пошла за Соколовской в раздевалку. Нужно срочно сбросить коньки, хотя бы на время. До проката Савосина оставалось ещё порядочно времени, и можно было отдохнуть и перевести дух перед финальным заездом.

В раздевалке Арина с одногруппницей стали объектами пристального внимания коллег по спорту, разглядывавших удивительно смелую одежду и авангардный макияж. Терзали их, конечно же, вопросы, кто и как надоумил 14-летних девчонок сотворить такой перфоманс.

— Ой, а кто вас так научил делать? — простодушно спросила Александра, танцовщица-юниорка, занявшая третье место.

— Никто, — усмехнулась Соколовская. — Мы сами.

Арина почти не разговаривала ни с кем, хотя и была обычно довольно общительна, — ноги действительно затекли и забились, плюс ещё охватило чувство эмоционального опустошения, которое всегда бывает после мощного эмоционального всплеска. Скинув коньки, она размяла бедренные и икроножные мышцы ног, затёкшие ступни и села на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув ноги. Тут же незаметно задремала под монотонные разговоры, словно придерживаясь популярной директивы: в любой непонятной ситуации — спи. Разбудила её Соколовская, похлопавшая по плечу.

— Вставай! — усмехнулась одногруппница. — Замотина пошла кататься, значит, через одного Егорка стартует. Скоро отмучаемся. Давай стрелки обновим по быстрому.

Перед тем как надеть коньки, Арина размяла ноги, попрыгав и поприседав, потом натянула ботинки и завязала шнурки. Отёк со ступней спал — ботинки наделись хорошо. На скорую руку подкрасив стрелки себе и Соколовской, Арина пошла в служебный коридор, куда уже начали собираться все откатавшие фигуристы. Перед дверью стоял Савосин, так никуда, похоже, и не уходивший.

— А вы можете ещё и помочь мне! — улыбнулся Савосин, увидевший одногруппниц. — Есть идейка улучшить номер. Под конец программы я подъеду к калитке, подхвачу вас обеих на руки и сделаю круг в центре катка.

— Хм… — недоверчиво хмыкнула Соколовская. — Ты хочешь сказать, что поднимешь нас обеих?

— Подниму! — заверил Савосин. — Тебя на левой руке, а Люду на правой.

— И зачем? — уже заинтересованно спросила Соколовская.

— Это будет наш персональный финальный выход! От группы! Я смогу! Я сделаю! — в лице Савосина сквозила уверенность.

— Тренер знает? — коротко спросила Арина.

— Ой… — махнул рукой Савосин. — Мы ему скажем. Сейчас.

— Это может быть опасным для тебя! — предупредила Арина. — Подумай!

Однако Савосин думать не хотел — это был его праздник, на который он попал нежданно-негаданно, и закончить его он хотел так, как задумал…

Парень-юниор, занявший первое место, докатывал свою программу под музыку Рахманинова, когда Савосин обратился к Левковцеву, стоявшему у входа на каток.