– Угу-угу, – Руй кивал. – Так вали, тут таких владетелей полная пахотная земля.

– Есть ещё одно указание, – законник опустил взгляд, будто бы терзаемый нестерпимым горем. – Я должен поведать вам, что отказ престол Альдеварра не примет.

Отец отстранился и заскрежетал зубами, так что и Эши решил шагнуть назад. Он не раз видел, как гнев застилает разум главы их семьи, но ещё не встречалось такого, чтобы Брейхи Бенезил дрожал от страха.

Эши набрал побольше воздуха в похолодевшую грудь, двинулся на законника, уже готовясь обличить этот воздух в слова… Но Руй его опередил.

– Тогда я пойду на вашу войну, нечего тут больше время тратить, – заявил старший брат, гордо тряхнув волосами.

Слова застряли в горле Эши и душили его, грязно выругался отец. Клавидар же растянул плотно сжатые губы в улыбке и кивнул, явно довольный таким исходом.

– Чего лицо гнёшь? – Руй вскинул руки к лицу. – Куда идём теперь, а?

– Сейчас ты мне не нужен, – бросил законник, отвернувшись, и подобрал шлем. – В день новолуния, после рассвета, явишься к гарнизону. Всего вам доброго, Бенезилы.

Полотно ещё долго трепыхалось в проёме, через который ушёл Клавидар. Три безмолвных взгляда устремились ему вслед, а после явились и испуганные мама с Итаки. Эши смотрел на них, не в силах выдать и звука. Но они и так всё понимали.

– Руй, зачем? – промолвила мать. Её лицо напоминало застывшую гипсовую маску.

– Дурак, – выдал, будто плюнул, отец. – Дурак!

Тело старшего брата вдруг выпрямилось, а взгляд его в недоумении заметался меж родителями.

– Зачем? – спросил он, выгнув брови. – Не затем ли, чтобы эти бледные черви отстали от вас, а? Пап, кто ещё дурак? Ты думал, что будет, если послать его в пасть Змею? Утрётся их император и всё? Хрен! Придут сюда с целым отрядом, заберут, что приглянётся! Ты бы знал, как они своё берут, если бы не только с караванщиками и папирусом общался!

– Руй! – воскликнул Эши, сжав кулак. – Не смей так с папой…

– Да помолчи ты, – старший брат отмахнулся и направился прочь из дома, лишь раз обернувшись в проёме. – Я твою жопу только что спас, Эш. И твою, сестрёнка, если ты понимаешь, о чём я. Так что остыньте: всё будет хорошо.

***

– Всё ужасно, – простонал Эши, перебирая скудную кучку монет на столе. – Хуже некуда…

– Что ты там бормочешь? – спросила Сайат, не отрываясь от останков крокодила за его спиной.

Жена разложила нижнюю половину туши прямо на полу поверх старой мешковины и пыталась отделить лапу от крепкого бедра размашистыми ударами топорика. Мясо старой животины уже залежалось, наполняя большую залу горьким зловонием.

Эши же молчал, не отрывая глаз от стола. Квадратные монетки с неразборчивым оттиском и толстой каймой дразнили его тем, как мало их осталось в семейной мошне. Отец никогда не допускал такого даже в те тяжкие сезоны, когда воды Ашамази отступали от берега под натиском солнечного жара и не давали наполниться оросительным канавкам по всей плантации. Посевы сохли и гибли, но казна Бенезилов никогда не пустела настолько.

– Ну и молчи, – Сайат явно надула губы в напускной обиде. – Тогда все хрящи тебе в тарелку пойдут.

Неудачливый глава семейства тихо усмехнулся и сгрёб монетки обратно в старый ларец. Скоро законники опустошат всё, что осталось от их запасов, и тогда даже хрящи станут в радость Бенезилам.

– Я до берега, – бросил Эши, протягивая руку за копьём. – Техеш утром что-то говорил про ещё одного крокодила.

«Про наш обед до следующего полнолуния».

– Ну-ну, вперёд, – угрюмо сказала Сайат. – Раз не хочешь с женой делиться печалями…

– Ты о чём? – плантатор встал в проходе, опустив копьё на пол.

– Мы же договаривались, что ты не будешь меня держать за дуру, – жена тихо всхлипнула. – Думаешь, я не знаю, зачем ты полдня в наших деньгах копаешься?

– Сайат…

– Опять мы на мели, да? Опять.

– Сайат.

– Насколько всё плохо? – она отложила топорик и развернулась, чтобы муж видел её покрасневшие глаза.

– Плохо, – Эши выпустил копьё и дал ему завалиться на пол. – Мы сможем попросить твоих родителей помочь?

Глубокие складки пересекли лоб Сайат, затрясся её острый подбородок – предвестники скорых слёз в усталых глазах. Наверняка, она вспоминала о том первом разе, когда Эши, покорно склонив голову, просил её отца о долге. То презрение, с которым на него тогда взирал старик Кош, он не мог забыть и сам. Пожалуй, род Бенезилов едва ли знал много более позорных дней.

Понять Коша было можно, невзирая на ту боль, которую испытывал Эши. Уже давно, едва Альдеварр вцепился в земли вокруг Ашамази, Брейхи Бенезил вознамерился укрепить связи с другими семьями Ашмазира. Он ответил скорым согласием на сватанья Клавидара к Итаки, которые больше походили на всё более жаркий шантаж. Когда же окреп и Эши, отец предложил Кошу, гончару из добротного района столичных ремесленников, выдать вторую дочь за наследника своих плантаций.

Кто бы из них подумал, что от угодий останется жалкий лоскут, а старший рода Бенезил на коленях будет просить об одолжении?

– Ещё раз просить отца? – Сайат уткнулась лицом в ладони. – Опять долг, да?

– Мы выплатим его, как и в тот раз, – уверил Эши.

Он бросился к жене с распахнутыми объятиями, но та сразу отпрянула.

– В тот раз ты расплачивался целый год, – припомнила она сдавленно. – Я ничего не понимаю… Ты же недавно продал папирус на рынке, неужели этого не хватит, чтобы откупиться от законников?

– За полцены продал, – Эши хотел вздохнуть, но от напряжения получился протяжный рык. – Бахру не взял товар, потому что ехал в Левианор. Говорит, там им папирус не нужен…

– Да Змей бы пожрал его! Что, на всём рынке не нашлось других караванщиков?

– Нашёлся. Но за полцены.

– Ты даже не торговался, да?

– Они упрямые! – прикрикнул Эши и тут же пожалел об этом.

– Значит, и пытаться не надо? – похлипывая, сказала Сайат.

Эши отвернулся и потянул себя за волосы на затылке, пока боль не пронзила череп. Горечь не давала ему думать: она зарождалась на языке, проникала в горло и покрывала сердце жарким пламенем. Терзала она и язык, заставляя Эши бороться со словами, произносить которые не следовало.

– Что… Что я должен был сделать, по-твоему? – выдал он сквозь зубы. – Послать законников нахер?

– Понятия не имею, – гнев зарождался и в голосе Сайат. – Сделать хотя бы так, чтобы на столе было что-то кроме тухлых крокодилов. Как знать, Эши, если бы я не жрала помои, может, и дети наши не выходили б из меня кусками мяса и кровью?

Злоба смешалась с отчаянием, и вместе они захлестнули его душу похлеще песчаной бури на стыке сезонов. Эши замахнулся, ударил ладонью по стене и скорчился от боли в запястье. Казалось, что хрустнула каждая кость от пальцев до плеча. Он закусил губу, тихо простонав.

Эши хотел взглянуть на жену, её веснушки и аккуратную улыбку, но Сайат отвернулась, чтобы он не видел её слёз.

– А если я скажу, что есть один способ заработать, но он такой же ненадёжный, как тот, кто его предлагает? – тихо спросил Эши.

– Тогда я бы спросила, почему ты хотя бы не пробуешь, – рука Сайат взметнулась, чтобы вытереть слёзы на щеке.

– Потому что это не то, чем я хотел бы заниматься. Не так я хотел прокормить нашу семью.

– А голодать в надежде, что кто-то заплатит за чахлый папирус, ты хотел? – жена вздохнула. – Ты ведь понимаешь, что никакой семьи не получится от такой жизни?

Эши повёл головой и сощурился. Он не знал, говорила ли Сайат о нерождённых детях или собственном намерении просить старейшин Ашмазиры освободить её от брака. Так или иначе, ему это не понравилось.

– Солнце моё, – Эши протянул руку, но дотронуться до неё не решился. – Я боюсь того, что придётся сделать ради того, что предлагают эти люди.

– Значит, и мне знать об этом не обязательно, – Сайат наконец обернулась: глаза её налились кровью, а лицо осунулось и блестело от слёз. – Деньги есть деньги, дорогой. Это наша жизнь. Делай, что должен, чтобы она продолжалась.