– Осторожней со словами, ледышка. Я ведь могу принять твое предложение.

Бессонов обводит мое тело взглядом и закусывает нижнюю губу. Меня ошпаривает от такого жеста и такого взгляда. Он же под кожу проникает.

– Развод в обмен на тебя.

Что он только что сказал? Проблем со слухом никогда не было, но сейчас отчетливо слышу слова, от которых в ушах звенит и раздражает барабанную перепонку.

– То есть, в обмен на помощь в разводе ты просишь… – слова застревают в горле как косточка. Даже сложно сделать вдох.

– Тебя, – заканчивает просто и расслабленно.

Я уставилась в его глаза, будто никогда в жизни не видела этого человека. Из лап одного монстра рискую попасть к другому. И кто безжалостней – не знаю.

– Это жестоко. И неправильно, – говорю упрямо.

Влад горько усмехается. На секунду показалось, что он просто пошутил и сейчас возьмет свои слова назад.

Это предложение унизительное. Соглашаясь, я продаю себя в рабство. Возможно, оно будет похуже того месива, в котором варюсь сейчас.

– Что конкретно ты предлагаешь? – шепчу. Сама не верю, что вообще задаю такой вопрос.

Влад зеркалит мою позу. Он так же скрещивает руки на груди и хитро улыбается. Ведет себя самоуверенно и дерзко даже на чужой территории.

– Я обещаю тебе, что в течение полугода ты разведешься и больше не услышишь о своем муже ничего. Ну, если в сводку новостей не будешь заглядывать, чтобы вспомнить былое.

– В обмен на себя?

– Именно.

– Конкретней, Бессонов. Что я должна буду делать? – злость начинает разъедать мои разумные мысли. Перестаю себя контролировать, ведь рассуждаю о том, чтобы согласиться.

– Все, что я захочу, – размыто отвечает.

И снова этот взгляд. Не знаю, то ли спешить прикрыться, то ли… раздеться полностью. Жаркие волны как кипяток обжигают тело. Наши взгляды встречаются и завязываются морским узлом бесчисленное количество раз.

На одной чаше весов моя свобода, относительная, конечно, но и той буду рада, на другой – сдача своего тела в пользование татуированного типа.

– И… – намекаю на интим.

– Разумеется. Ты же не думаешь, что кто-то станет впрягаться в такие проблемы ради твоего красивого личика?

– Ты ублюдок, Бессонов. Хочу, чтобы ты знал – я тебя ненавижу.

Он разводит руками в разные стороны. Мол, вселенную я своими речами не открыла.

– Выбирай, Ника, либо с ним, – взглядом указывает на дверь, где несколько минут назад скрылся мой муж, – либо со мной.

«Убирайся вон!»

С такими словами я выгнала Бессонова из квартиры.

«Ну, как знаешь», – до сих пор крутятся у меня в голове его слова.

Никак не могу представить его руки на своем теле. Они ведь покрыты жуткими картинками, нет практически ни одного свободного места. Это страшит до онемения и спазмов в солнечном сплетении.

А целоваться с ним? Ощущать его вкус на языке, его губы на своих, чувствовать дыхание…

Теперь ругаю себя за то, что раздумывала о его предложении. Лучше своими силами избавиться от Уварова.

У меня есть бумаги, которые каким-то чудом украла из кабинета, когда последний раз была в доме. Нашем доме, где мы прожили два года. Целый год я и правда была там счастлива.

Насколько поняла, в тех документах важные данные, компрометирующего моего мужа. И это не про желтую прессу или подрыв репутации. Это больше – статья за неуплату налогов и еще что-то связанное с покупкой мелких строительных фирм, которые все как один, были на грани банкротства. Но, выкупив, чудесный спаситель Тарас Уваров спас их.

Осталось только найти человека, который поможет воспользоваться этими сведениями, а не передаст их Тарасу в обмен… Не знаю, что готов Уваров выложить за них, явно очень многое.

Ночью я практически не спала. Мне мерещилось, что квартиру снова взламывают. Сначала люди Тараса, потом сам Уваров. Как в детективных сериалах, он был в черных перчатка и с тонкой проволокой в руках. Под утро «пришел» Бессонов. Тот по-хозяйски зашел в квартиру и расположился в аккурат на моей кровати.

Я проснулась в холодном поту, словно мне приснился кошмар. На часах было пять утра, когда открыла глаза. Заснуть мне так и не удалось.

– Алле?

Раннее утро, я только села завтракать. А аппетит уже пропал, стоило мне увидеть имя мужа на экране телефона.

– Ты с ним трахаешься, Вера? – голос Тараса хриплый, язык заплетается. Он пьян и пил всю ночь.

По позвоночнику пробирается ноябрьский холод, который неприятно сдавливает все клетки. Хочется зажмуриться и выдохнуть эту боль с криком.

– Нет, – приглушенно отвечаю. Желание скинуть звонок велико. Крепче сжимаю телефон ладонью. Так делать нельзя, Уваров разозлится и, чего доброго, опять приедет ко мне.

– Врешь, сука, ты мне врешь, – голос скрипучий. Он не просто пьян, он чертовски пьян.

Первый раз я видела такого Тараса ровно в тот день, когда решила от него уйти. Я сказала ему об этом, потому что терпеть больше не собиралась. У нас ничего не складывалось и не получалось.

В самом начале наших отношений мы имели общую цель и шли к ней. А потом… он свернул не туда. Его поманил мир больших денег, которые сыпались как из рога изобилия.

Могла ли вернуть его обратно? В семью? Не знаю. Наверное, как любящая жена должна была сделать все, чтобы ее сохранить.

Но я его больше не любила…

– Не вру, – отрешенно говорю.

– Вера, – растягивает мое имя. Раньше мне нравилось, как он сокращает его.

«Ты моя единственная вера», – говорил он. Я млела, таяла… Что еще положено молодой влюбленной девушке?

– Я так тебя люблю, сука, так люблю… А ты, дрянь, не хочешь этого понимать. Я ведь все для тебя делал. Для тебя! – кричит в трубку.

Как он, должно быть пьян.

В прошлый раз, когда выпил много лишнего, Тарас приехал ко мне домой и сыпал угрозами. Если я не вернусь к нему, мои родители исчезнут, что их никто не найдет, моя квартира сгорит, мне подложат наркотики и единственным способом не сесть в тюрьму будет обратиться к мужу за помощью.

Угрозы были страшные. Слезы лились из глаз, не прекращая, я забывала дышать, а сердце стягивалось рыболовной сетью.

Когда любишь – не угрожаешь.

Поэтому сейчас я молча слушаю его признания и молчу. Молчание вообще очень хорошая вещь. Ты не провоцируешь, не раскручиваешь бесполезный разговор или спор, не рискуешь сказать лишнего.

Потом, правда, от многих закрываешься. Это становится привычкой. О чем можно разговаривать с человеком, который постоянно молчит? Я научилась все эмоции хранить в себе. Слезы, грусть, отчаяние, страх – все проживаю только наедине с собой. В ванной, за закрытой дверью, включив горячую воду на полную мощность, что уже через несколько секунд запотевает зеркало.

– Помнишь, как мы познакомились? – чуть ласково спрашивает.

– Помню, – першение в горле ощутимое, пальцами обхватываю шею и чуть сдавливаю, чтобы унять это свербение.

– Лил сильный дождь. Холодный такой, осенний. Ты стояла на остановке одна, я ехал мимо, и… лужа там была глубокая, да?

– Глубокая, – отвечаю.

Мне искренне больно вспоминать наши первые дни. Потому что была счастлива, по-настоящему я чувствовала его вкус, его запах.

Счастье было как зефир – легкое, вкусное, воздушное. Лакомство. И оно, как я позже пойму, не может быть вечно. Смотришь, наслаждаешься, потом съедаешь. И все. Счастья больше нет.

– Я облил тебя из той лужи, – устало смеется, вспоминая все в точности, как было тем промозглым и ветреным днем.

– Было неприятно, – улыбаюсь. Как бы ни старалась сохранять холод в общении, стоит ему коснуться прошлого, словно снова зефиркой перед носом водит.

– Бежевый плащ, большая сумка через плечо. Ботиночки на каблуках…

Тарас откинулся на кресло, закрыл глаза и расслабился. Я четко это вижу перед глазами. На душе скверно, внутри гулкая пустота, в голове проносится только один вопрос: на пути от любви до ненависти точно знак одностороннего движения?