Бессонов останавливается резко. Даже не видя его лица, я уверена, что он хищно улыбается.

Дыхание учащается, и сердце гулко отстукивает сбившийся ритм.

– Хочешь со мной? – говорит вполоборота. Его глаза поблескивают яркими бликами, когда света-то в комнате и нет.

– Можно я пойду первой?

Спрашиваю, практически заикаясь. И очень надеюсь, что Влад не будет спрашивать почему.

Я помню запах его геля для душа, запотевшие створки лифта и пульсацию внизу живота от всех этих картинок и ароматов.

Не хочу, не буду.

Бессонов раздумывает несколько секунд. Слышу удары своего сердце, словно его поместили вместо настенных часов.

– Прошу, – отходит в сторону и рукой указывает дорогу.

Не помня себя, вскакиваю с кровати и бегом несусь в ванную комнату. По спине хлещут его острые взгляды, как дротики бросает метко.

Быстро сбрасываю с себя ночную сорочку, которая насквозь пропахла массажным маслом и, странно, Бессоновым. С остервенением кидаю его в стирку. Осталось понять, как запускать эту космическую машину.

Включаю воду и захожу в кабинку. Автоматом включается какая-то радиоволна, и замкнутое пространство наполняется попсовой мелодией.

Руками облокачиваюсь на плитку и тяжело дышу. Вода прохладная, а, кажется, там льется кипяток. Это все его взгляды, его немое присутствие.

Самое удручающее – все только начинается. Мне предстоит все это испытывать, пока не разведусь.

И пока не окажусь под ним с раздвинутыми ногами. Это бесит, раздражает, но уже… не пугает.

От бессилия бью по стене кулаком, злюсь.

Вдруг створки душевой открываются, обдавая прохладным воздухом все тело, что в момент покрываюсь крупными мурашками.

– Ты же не против? – уверенно заявляет Влад и делает шаг в эту самую кабину, закрывает створки и берет свой гель для душа, которой хотелось с жадностью вдыхать. Тайно.

Он абсолютно голый, как и я. Жар его тела ощущаю и не касаясь. У меня пропадает дар речи, в голове мысли смешиваются и превращаются в бульон.

Только взгляда отвести от него не могу.

Руки висят вдоль тела, а должна ведь прикрыться ими, потом наругаться, что вторгся в мое пространство без спроса. Возможно, и ударить.

Но я стою по стойке смирно. Прямо под его сканирующим взглядом. Он улыбается уголками губ, а в глазах чистая похоть, вожделение и кайф.

– Всегда хотел узнать, свои такие сиськи?

Тянет к груди руку и слегка касается ее, проведя линию от ключицы до заострившегося соска.

Резко выдыхаю ртом, не в силах сдерживаться. Ноги слабеют, тело мгновенно откликается на его руку, как будто он мой гребаный хозяин.

– Свои.

Мы смотрим в глаза друг друга. Между нами что-то натягивается прочно, что не в силах прервать эти взгляды. Опять повисает это напряжение, когда либо целуй, бери, либо мотай к чертовой матери из моего душа.

– Классные. Можно?

Что? Он спрашивать надумал?

Но, не дожидаясь ответа, обхватывает полушария обеими руками и сжимает их с немым обожанием.

А у меня от этого собственнического жеста выбивается весь воздух из легких. Мне приятно, руки его приятные, то, как сжимает приятно. Только силой не закатываю глаза от удовольствия. Бессонов ведь смотрит на меня, сразу все и поймет.

Не хочу сдаваться так быстро…

– Нравится? – спрашивает сдавленно, сокращая расстояние между нами.

В живот упирается его член, которым он уже готов меня таранить. Сжимаю ноги сильнее. Мне даже это нравится.

Внутри дикая пульсация и хочется уже как-то ее унять. Сделать, хоть что-нибудь чтобы не испытывать этого чувства.

– Я задал вопрос, Ника.

Наклоняется ко мне и коротко целует в основание шеи. От места поцелуя разбегаются разряды тока и мелко бьют по всем клеточкам, как сотни крошечных иголочек. Ладони потеют, стоять сложно, вся кровь устремилась вниз живота. Еще к щекам. Они горят, будто их натерли самым острым перцем в мире. Полыхают и щиплют.

– Нравится, – прикрываю глаза.

– А так?

Бессонов ведет рукой от соска, который обвел по окружности, вниз. Очерчивает впадинку пупка, бедренную косточку и движется к лобку.

– Люблю, когда там остается тоненькая полосочка. Не люблю гладко выбритых. Как будто малолетку трахнуть собираешься, – шепчет на ухо, ласкаю пока только лобок.

Тело льнет к нему, подчиняется его движениям, голосу. Он словно зомбирует меня.

Кожу ошпаривает от касания его кожи, жесткие волоски на его груди царапают мою нежную кожу. Но это все только больше заставляет чувствовать себя какой-то порочной. Ведь испытываю восторг от происходящего. Жидкое наслаждение, что заменило собой кровь.

Указательным пальцем чуть надавливает на половые губ и находит клитор. Гладит его осторожно.

Его дыхание как у огнедышащего дракона. Опаляет. И выглядит он так же. Глаза черные-черные, будто сгоревший кофе, губы сжаты, но все равно я хочу их поцеловать.

И пахнет сейчас в кабине по-другому. Сексом и пороком. Вкусно.

– Хорошо? – спрашивает.

Признаться – значит принять поражение. Я хочу, чтобы здесь и сейчас Бессонов взял меня на руки, прижал к этому жуткому черному кафелю, и…

– Да, – на выдохе произношу.

И молю, не останавливайся. Только закрыть бы глаза, не видеть его обезумевший взгляд.

– На завтрак предпочитаю яичницу из трех яиц, овощной салат с заправкой из оливкого масла, мелко рубленых базилика и чеснока, два куска поджаренного в тостере черного хлеба и крепкий эспрессо, – говорит четко, даже дыхание не сбивается.

А потом отстраняется от меня, ополаскивается под душем, подмигивает, и… выходит, окатив меня невидящим взглядом с головы до ног.

– Ты как-то очень долго моешься, – говорит несколько с претензией, раздраженно.

Бессонов уселся за кухонный стол и что-то смотрит в ноутбуке, потом быстро вводит какой-то текст и глазами упирается в меня. Его удушающая энергия аж толкает назад.

Да и от такой наглости пошатнулась. Делаю медленный вдох, затем такой же длинный выдох и стараюсь взять себя в руки. Только что он стоял голым со мной в душе, упираясь членом мне в живот, рукой касался в таком месте, где до этого только муж меня и трогал. А сейчас сидит как в ни в чем не бывало и с недовольным лицом смеет спрашивать, почему я долго моюсь.

Запах твой с себя сдирала! Успокаивала взбесившееся сердце! Думала, в конце концов, о том, какой же ты козел, и как я тебя ненавижу.

– Ну, правда, – ухмыляется, – на шахте что ль всю ночь работала? Или вагоны разгружала?

Словно пытается вывести меня из себя своими провокациями.

– От тебя отмывалась. Не знаю, кого ты еще так лапал до меня, – начинаю дерзить и сама себе удивляюсь.

Я не говорила таким тоном с мужчиной, кажется, никогда. Сейчас либо осмелела, либо совсем с катушек слетела.

– Уф, колючая ледышка, – говорит и хрипло смеется.

Руки скрестил на груди. Языком проводит по верхним зубам, будто пересчитывает их количество, и скалится.

– Завтрак, Ника, – взглядом указывает на уже приготовленные продукты на столе.

Все, как и говорил: яйца, овощи, зелень, хлеб. А в стороне крафтовый пакет их сетевой пекарни. Такая же находится по пути в ресторан Игната, и я обожаю останавливаться там перед работой, заказывать капучино на миндальном молоке и съедать сливочный круассан с малиновым джемом. Вспоминаю, и слюна скапливается во рту, что вот-вот подавлюсь.

Приоткрываю пакет и вижу два своих любимых круассана, а в стороне светло-коричневый стаканчик. Не надо и крышку открывать, чтобы вдохнуть аромат молотых зерен с нотками миндаля. Уверена, внутри именно он – мой любимый кофе.

– И как ты узнал? – поворачиваться не хочу.

Моя спина под прицелом его глаз. Я чувствую передвижение его взгляда: шея, спина, задерживается на пояснице, потом спускается вниз и обхватывает пятую точку с какой-то жадностью. Господи, мы на расстоянии друг от друга, его большие ладони меня не касаются, но я все отчетливо ощущаю.