В это время из ворот дома вышел какой-то дряхлый старик; увидев по одежде и внешности Тан Ао и До Цзю гуна, что они чужеземцы, старик вежливо поклонился им и сказал:
– Я думаю, что почтенные гости прибыли к нам из какой-нибудь соседней страны. Если не погнушаетесь моим скромным жильем, может быть, разрешите попросить вас зайти посидеть и попить чайку?
Тан Ао, которому хотелось расспросить старика об обычаях страны Чернозубых, поспешно поклонился в ответ.
– Впервые удостоившись чести знакомства с вами, мы сразу же причиняем вам беспокойство; конечно, это дерзость с нашей стороны, – сказал он и вместе с До Цзю гуном вошел в дом старика. Здесь хозяин и гости снова обменялись приветствиями.
В доме их встретили две ученицы. Обеим было лет по четырнадцати-пятнадцати; одна была одета в красное платье, другая – в лиловое. Хотя лица у девушек были черные, но изогнутые красные брови, большие красивые глаза, осененные густыми ресницами, пунцовые, как вишни, губы, крошечные ножки, выглядывавшие из-под платьев, – все свидетельствовало о том, что они не простого происхождения. Поклонившись гостям, они вернулись на свои прежние места. Тан Ао и До Цзю гун ответили девушкам на их приветствие. Старик усадил гостей; девушки подали чай. Начались обычные расспросы, но старик был почти глухой, и гостям пришлось затратить большие усилия, чтобы он смог расслышать их вопросы и ответить на них.
Оказалось, что фамилия старика Лу и что он известный в этих местах ученый, очень уважаемый своими соотечественниками за умение передавать свои знания. Узнав, что и Тан Ао, и До Цзю гун в свое время оба сдавали государственные экзамены, да к тому же являются жителями Поднебесной империи, старик низко поклонился.
– Я слышал, – сказал он, – что Поднебесная империя – первое из всех государств, что это страна мудрецов и что люди там все одаренные. Хотя я давно уже мечтал выразить им свое уважение, но, к сожалению, все не доводилось лично повидать их. Благодаря сегодняшней счастливой встрече сбылась мечта, которую я лелеял всю жизнь. Простите меня, невежественного старика, к тому же еще тугого на ухо, за то, что я дерзнул запросто позвать вас к себе, высокие гости!
– Что вы, что вы! – вежливо возразил ему Тан Ао и тут же громко спросил: – Я слышал, что ваша родина – место, которое славится своим просвещением, вы же, сударь, умудрены опытом долголетней жизни, почему же вы не у дел?
– Наша страна, – ответил старик, – всегда следовала примеру Поднебесной империи и назначала чиновников путем государственных экзаменов. В детстве я лишился возможности учиться, да и по природе своей туп, не раз пытался приобщиться к свету, но знаний моих слишком не хватало; теперь мне уже восемьдесят лет, а я все еще просто сюцай. Я давно уже перестал гнаться за славой и забросил занятия науками. Я стар и хил, плечи мои не выдерживают груза, руки не поднимаются, кормиться мне нечем; вот я и обучаю нескольких девиц и живу тем, что, как говорится, «пашу языком». Хотя в нашей стране женщин и не выдвигают на службу путем государственных экзаменов, но у нас есть старый обычай, по которому через каждые десять лет мать императора в благоприятный день [249] устраивает торжественную церемонию экзаменов; все способные к литературе девицы из нашей страны допускаются на эти экзамены; по их сочинениям отбирают лучших и по порядку награждают либо почетными табличками, либо почетными шапочкой и поясом, либо жалуют их родителей, а иногда даже свекровь и свекра. Таков старый обычай нашей родины. Поэтому в семьях, где рождаются девочки – все равно, богатые эти семьи или бедные, – годам к четырем-пяти девочек отдают в школу и учат читать, с тем чтобы постепенно подготовить их к экзаменам.
Указав на девушку в лиловом платье, старик добавил:
– Эта девица и та, в красном платье, по фамилии Ли – обе мои ученицы. Сейчас мать государя уже назначила экзамен на следующую весну. Раньше обе эти девушки уже держали экзамен и, к счастью, заняли третьи места; есть кое-какая надежда на то, что и в будущем году им повезет; поэтому они сейчас очень усердно занимаются. Не скрою от вас, господа, это называется «в последний момент обнимать ноги Будды» [250], это зло, которым страдают все учащиеся, а тут еще надо учесть, что обе они совсем еще девочки из простых бедных семей!
Обратясь к девушкам, старик сказал:
– Сегодня такой счастливый случай: к нам прибыли двое мудрецов; если в книгах, которые вы читаете, есть какие-нибудь непонятные места, почему бы вам не попросить у них разъяснений. Разве плохо будет, если расширите свои знания?
– Да разве эти талантливые девицы нуждаются в наших поучениях? – спросил До Цзю гун. – Я, правда, не очень разбираюсь в вопросах науки, и у меня сохранились лишь кое-какие обрывки прежних знаний.
Услыхав это, девушка в лиловом поклонилась и сказала:
– Я слышала, что Поднебесная империя с древних времен является родиной талантливых людей. Вы живете в огромной стране, многое видели и знаете, занимаете почетное место в ряду ученых и, конечно, прочли и изучили много книг. А я живу в захолустье у берега моря, по природе своей глупа и видела мало, каждый раз, когда читаю каноны мудрецов, никак не могу доискаться до их конечного смысла. У меня давно уже накопилось много неясностей, но я не могу просить столь высоких ученых просветить меня!
До Цзю гун подумал:
– Судя по манере говорить, эта девица далеко не простушка; видно, что она уже несколько лет занимается изучением канонов. Жаль только, что она так молода; но, может, и найдутся один-два вопроса, о которых с ней можно потолковать. Если она хоть что-нибудь смыслит в канонах, то и мне будет приятно побеседовать с этой черномазой девицей из заморской страны. Но необходимо как-то вовлечь ее в беседу. Лишь бы она хоть что-нибудь смыслила в сочинениях, можно было бы разговориться с ней!
Вслух же он сказал:
– Прошу вас, барышня, сядьте; к чему излишняя скромность! Хоть я и учился и одно время даже зарабатывал преподаванием на жизнь, но все же не сумел стать знатоком канонов и сейчас помню лишь очень немногое из того, что изучал раньше, остальное же давно уже выветрилось из моей головы. Пожалуйста, скажите, что вам непонятно, и, если только я сумею, ни одного вопроса не оставлю без ответа.
– Мы давно забросили книги и запустили свои занятия, – добавил Тан Ао, – так что я серьезно опасаюсь, что нам не хватит знаний, чтобы ответить на ваши вопросы. Мы, наоборот, думаем у вас поучиться.
Услышав это «поучиться», До Цзю гун невольно фыркнул; хотя вслух он ничего не сказал, но про себя подумал: «Это же просто две заморских девчонки, какая там у них может быть особенная ученость; зачем же Тан Ао так перед ними скромничает? Ясно, он их чересчур высоко ценит!»
В это время девушка в лиловом поднялась и сказала:
– Говорят, что при чтении книг самое трудное – это разобраться в иероглифах, а при изучении иероглифов самое трудное – узнать их произношение. Если же не разобраться в произношении, то и смысл будет неясен. Вот, например, в классических канонах часто встречается знак «дунь», который читается по-разному. В разных текстах его надо читать по-разному, а у нас его часто читают ошибочно, так как некому нас поучить, вот почему мы не знаем, кого слушать. Вы, столь просвещенный мудрец, конечно, сможете объяснить нам это во всех подробностях?
– Прошу вас, сядьте, барышня, – ответил ей До Цзю гун. – С изменением звучания этого знака «дунь» меняется и его значение. В «Книге песен» он значит «спокойно», а в другом месте этой книги его надо понимать в значении «густо растущий», и еще раз он встречается там, но уже в смысле «разукрашенный»; в «Книге перемен» он встречается в значении «усугублять»; в «Летописи династии Хань» [251] он встречается в названии местности – Дуньхуан; в одной из фраз «Книги чжоуских обрядов» [252] он значит «реформировать», «совершенствовать»; в «Комментариях Цзо Цю-мина» [253] он значит «непроницаемый», а в «Книге этикета и обрядов» [254] он значит «сосуд»; в словаре «Эр-я» [255] он встречается в обозначении года под циклическим знаком [256] «цзы», и, наконец, у него есть еще значение «честный». Кроме этих десяти разночтений, в классиках других не встречается, в других же книгах их еще меньше. Очень удачно, что вы обратились именно ко мне за разъяснениями, так как другие не вспомнили бы, пожалуй, и половины.
