– И еще я слышал, что у вас, принимая гостей, ставят рядами всякие изысканные блюда и яства, пускают пыль в глаза так, что дальше уже некуда! Расставят столы и стулья, хозяин и гости усядутся, и вот, кроме десяти и больше сортов фруктов и холодных закусок, – после того как раз-другой обнесут вином – несут всякие тарелочки и блюдца; на юге это называют «закуской», а на севере – «горячим». Уж самое меньшее четыре или восемь блюд притащат, а то бывает от десяти до двадцати. Тут, конечно, и сладости есть; и вот только после всех этих закусок начинается сам обед; еда богатая, тарелки огромные, блюд подается восемь-десять, а то и больше. Хотя хозяин и старается угощать все новыми и новыми яствами, но гости сыты, еще не доев закусок, и когда подают настоящий обед, это уже выходит только для видимости, знаете, как при жертвоприношениях. И что особенно удивительно, ведь совсем не считаются с тем, вкусное блюдо или нет, лишь бы дорого стоило!

– Так как ласточкины гнезда [209] очень дороги – за одно это блюдо можно купить десять других, – то оно обязательно является главным в угощении. И им не противно, что вид у него, как у лапши, а вкус, как у воска. Такие большие затраты сделаны, а для гостя это все равно, будто бы он тарелочку лапши съел да выпил полчашки куриного бульона; но хозяин думает лишь о том, что все, что гость ел, стоит втридорога. Ну разве это не смешно? Когда хозяин, принимая гостей, подает одно-два изысканных блюда и тратится на них, это неизбежно, и если блюда вкусные, то так и надо. Если же хозяин потратил много денег, а у гостя ощущение такое, будто он ел воск, то такое расточительство совершенно непонятно.

– У нас в стране очень много ласточкиных гнезд, стоят они гроши и заменяют беднякам хлеб; ведь бедняки не знают, что из этого можно сделать изысканное угощение. На рынке один шэн [210] зерна идет за целый дань ласточкиных гнезд. Из-за того, что это блюдо пресное, безвкусное, куда хуже риса, его едят очень редко. Только в бедных семьях собирают ласточкины гнезда, чтобы запасти на случай неурожайного года. Вот уж не думал, что это у вас считается отменным блюдом! Видно, вкусы у всех разные. Мэн-цзы говорил: «Я люблю рыбу, и медвежьи лапы мне нравятся». Рыбу он любил, потому что она свежая, а медвежьи лапы, потому что они жирные. Не понимаю, почему у вас славятся ласточкины гнезда: они ведь безвкусные, противные, как воск. Если говорить о питательности, то ведь на пиру это не ко времени, к тому же мясной пищей скорее можно насытиться, чем ласточкиными гнездами. Если же гнаться за красотой, чтобы похвастаться своим богатством, то не лучше ли положить на тарелки золотые слитки? Допустим, что ласточкины гнезда и дорогое блюдо, так разве можно таким образом похваляться своим богатством? Просто удивительно, чтоб у людей был такой узкий кругозор, они так ценят это блюдо, что по обычаю считают его основным яством, причем сам хозяин его ставит на стол. У вас это проявление уважения к гостям, а по-нашему, так это все равно как если бы хозяин сам подавал гостям блюдо с лапшой – смешно и противно! Хорошо, что у вас очень дешевы тыквы, а если бы они были бы дороже других блюд, так наверняка их подавали бы как главное блюдо. И хозяин на пиру торжественно вносил бы в комнату блюдо с тыквами и ставил бы его на стол – да разве гости не стали бы давиться от смеха?

– Если не думать о том, красиво ли это блюдо на вид и вкусно ли оно, а ценить его только за то, что оно дорого стоит, то через некоторое время вам уже нечем будет хвастаться на пирах и придется поджаривать в масле жемчуг, варить яшму или золото или запекать серебро.

– Когда-то один из сановников Поднебесной империи написал «Трактат, ратующий за пять блюд», в котором запрещалось предаваться мотовству на пирах и предписывалось ограничивать пир пятью блюдами. В нем говорится, что ни мотовство, ни скупость не нужны, нужна лишь золотая середина; это установления древних, которым потомки должны следовать. У нас до сих пор этого строжайше придерживаются, у вас же, к сожалению, это не получило широкого распространения. Если бы благородные мужи, благоразумно пользующиеся дарованными им благами, распространяли бы повсюду этот трактат «О пяти блюдах» и почаще увещевали бы своих земляков, говорили бы им, что на пирах не должно быть излишеств, что в частной жизни еда должна быть скромной и умеренной, что надо вернуться к простоте и скромности древних, то многим не пришлось бы роптать на то, что дома у них во всем недостаток. Хотя мои рассуждения могут показаться неразумными и не ко времени, но, может быть, впоследствии найдутся благородные мужи, которые воспользуются ими?

– Я слышал, – сказал У Чжи-сян, – что у вас на родине есть монахини и сводни. Если им удастся завлечь в свои сети неопытную женщину или девушку, то они всегда причиняют ей зло: или деньги у нее выманят, или что-нибудь из одежды выклянчат. Если их жертва разберется в их подлости, то, боясь, как бы глава дома не узнал, держит язык за зубами и покрывает их грехи. Но это бы еще не беда. Самое страшное, когда такие сводни повадятся в дом, подружатся с его обитательницей и начинают изыскивать способы, чтобы развратить ее, свести с мужчиной и получать деньги и от него, и от нее. Начинают всякими способами подбивать на грех; или сладким вином дурманят; или бесстыдными речами волнуют ее воображение; а как только женщина начнет прислушиваться к их речам, они ей расхвалят какого-нибудь мужчину: он-де и богач, и смельчак, нет ему в мире равных; или говорят про другого: красавец, какого свет еще не видел, и таким вот образом заманят ее в храм или поведут на поклонение горам [211], ведь у них способы у всех разные. Короче говоря, стоит им пустить в ход свои хитрости, так будь ты само целомудрие, нетронутая, как яшма, чистая, как лед, тебе от них не уйти. Доходит до того, что, переодев мужчину в женское платье, они тайком проводят его в женские покои неожиданно для хозяек; занимаются всякими мерзостями, о которых и говорить-то противно. Бог знает, сколько женщин и девушек было обесчещено таким путем! Хорошо еще, если никто не узнает, что репутация дома подмочена. А если все раскрывается, если все узнают об этом позоре, а только глава семьи, все еще как слепой и глухой, живет, будто во сне. Каково это? Ведь беда несомненно идет от того, что женщина невежественна и неопытна, но за то, что глава семьи не смог заранее принять мер предосторожности, не предостерег ее, не наставил на путь истины и довел дело до того, что у него на голове стала красоваться зеленая косынка [212], кого же, как не его, винить?

– Я слышал, что в «Книге обрядов» [213] есть такое выражение: «Пусть слова женщины не выходят за порог дома, а слова мужчин – не входят в дом». Видите, какое значение древние придавали женским словам; а уж что говорить, когда эти монахини да сводни со всех сторон подговаривают и науськивают, да разве обойдется тут без скандала? Доходит до того, что женщина совершенно открыто идет в храм или на поклонение горам, и нечего уж тут спрашивать, чем она там занимается!

– Если бы муж такой жены, относящийся к числу мудрых людей, выследил этих распутниц, дома постоянно увещевал бы жену, показал бы ей, что эти монахи и сводни ее враги, заранее предостерег ее от них, не разрешил бы впускать их в дом, так разве тем удалось бы пустить в ход свои уловки!

– И еще говорят, что у вас на родине издавна называют мачеху второй матерью. И вот эти вторые матери смотрят на детей от первой жены как на корень всех бед и всячески их преследуют: или мучают их непосильной работой, или оставляют их без присмотра, когда они тяжело больны, или морят их холодом и голодом, или постоянно ругают и бьют. Так жестоко обращаются с ними, что и передать нельзя. А ведь для ребенка такая жизнь – сущий ад! Особенно тяжело детям в бедных семьях. В богатых, там если нянька или родня присматривают за детьми, то мачеха не может уж слишком лютовать; но вот стоит ей самой родить ребенка, как она мечтает захватить для него все имущество, строит всякие планы, интригует. Ночью, в постели наговаривает мужу на его детей: или скажет, что его дочь непослушна, или наврет, что сын во всем ей перечит, что он обжора или лентяй, плохо себя ведет, безобразничает, иногда даже наговорит, что мальчик связался с ворами или что дочь – распутница. Словом, всяческими способами губит детей.