– Вот-вот… Давайте уйдем отсюда, я не могу ни видеть этого, ни слышать. Хочу домой…

– Вы не доедете сами. Я позову кого-нибудь из полицейских, хорошо?

– Не волнуйтесь за меня. Ключи от дома я оставил в галерее. Думаю, полицейский меня туда не пустит.

Он кивнул в сторону корпуса колледжа, возле которого дежурил агент ФБР. По-своему Уитон прав. Гейнс сюда никак не доберется, но с другой стороны, это то же самое здание, куда сейчас вход воспрещен.

– Я поговорю с ним, мистер Уитон. Обождите здесь.

– Спасибо. Может, вы сами возьмете мои ключи? Они в сумке, а сумка лежит в той комнате, где моя картина. Прямо на полу. Вы сразу увидите.

Я подошла к часовому.

– Мне нужно забрать личные вещи одного из заложников. Они в галерее.

– Приходите завтра.

– У вас рация на поясе. Вызовите Джона Кайсера.

Агент вызвал.

– Где Уитон? – услышала я голос Джона, который находился всего в нескольких десятках метров от меня.

Я поискала его глазами и нашла. Он махнул мне рукой. Я показала ему на Уитона, сидевшего прямо на траве.

– Войди в галерею вместе с ней, – приказал Джон часовому. – Уитона пока не отпускайте. Как заберете его ключи, тут же возвращайтесь сюда, к нам. Я выделю Уитону охрану. Фрэнка Смита по-прежнему нигде нет. Я больше не хочу никаких сюрпризов.

– Вас понял, – ответил тот, распахнул дверь в галерею и вежливо придержал ее для меня. – Меня, кстати, зовут Олдридж. Агент Олдридж, ФБР.

Я прошла внутрь и машинально подняла глаза на витражные окна. Как и в самое первое свое посещение галереи.

– Сюда, – показала я Олдриджу на неприметную дверку, за которой скрывалась последняя «поляна».

На месте одного из сегментов гигантской панорамной картины по-прежнему зияла дыра. Я направилась было туда, но агент Олдридж опередил меня.

– Ого, вот это да… – тихо проговорил он, оказавшись на «поляне».

В комнате не было электрического освещения, но через окна беспрепятственно проникал естественный свет, окрашивая картину в голубоватые сказочные тона. Как и в моем сне, лес казался живым – вот-вот одна из ветвей заденет мое плечо, а по лицу скользнет мокрая от росы листва.

– Нет, вот это я понимаю – живопись! – восхищался Олдридж, завороженно вертясь на месте, будто волчок.

– А вон и сумка, – показала я на тонкую кожаную папку, лежавшую в самом центре комнаты, и вдруг заметила, что пол покрыт тонкой парусиной.

– Черт, – вполголоса пробормотал агент, глядя на свои армейские ботинки. – Гляньте-ка!

На парусине под его шагами проявлялись темные пятна краски, проступавшей как сквозь промокашку.

– Что это? – растерянно произнес он.

– Похоже, масляная краска.

– Так тут, выходит, нельзя разгуливать! Она же еще не подсохла! А мы…

Он не успел договорить. По всему зданию прогрохотал выстрел, эхо которого отдавалось в наших ушах еще несколько секунд. Прежде чем я успела опомниться, Олдридж уже стоял рядом с оружием наготове.

– Стреляли снаружи, – сказала я. – Винтовочный выстрел. Дайте рацию! Быстро!

Он молча снял с пояса и протянул мне тяжелый черный передатчик.

– Говорит Джордан Гласс! Я вызываю Джона Кайсера! Джон, это я, отзовись!

В динамике заскрипело, и я услышала его голос. Он задыхался, словно в эту самую минуту взбирался на гору.

– Им пришлось открыть огонь на поражение, Джордан. Еще не знаю, жив он или нет. Мы поднимаемся на третий этаж. К тебе сейчас прийти не можем. Не выходи пока из галереи. Подожди там минут пять. Потом пусть Олдридж выведет тебя.

– Хорошо, будь осторожен!

Джон не ответил. Рация отключилась.

– Если стрелял Джимми Риз, – проговорил Олдридж с оттенком гордости, – того парня можно нести на кладбище. – Он приподнял свой ботинок и вывернул ногу. Вся подошва синела от свежей краски. – Интересно, что их спровоцировало? Наверное, тот парень запаниковал и сделал какое-то резкое движение. У Джимми рефлекс на такие дела, мозг отключается, работают только глаза и руки.

Я хотела ему что-то ответить, но язык отказался повиноваться. Известие, что Гейнс, скорее всего, унес тайну моей сестры с собой в могилу, повергло меня в ступор. Все, чем я жила последний год, вся моя недавно вспыхнувшая отчаянная надежда мгновенно угасла, убитая одиночным выстрелом снайпера. Ноги подкосились, и я упала на колени. Грудь сдавило, стало трудно дышать.

– Эй, что с вами? Вы в порядке?

– Сейчас, сейчас…

– Стой! – вдруг крикнул Олдридж, направив дуло пистолета на проем в панораме.

Там стоял Роджер Уитон, на лице его застыла гримаса душевной боли.

– Ну вот… Они его убили… – проговорил он. – Я услышал, как он что-то им крикнул… И пошел посмотреть… В эту самую минуту снайпер выстрелил… И попал ему прямо в голову…

– Не волнуйтесь, – сказала я Олдриджу. – Это бывший заложник. Мы пришли сюда как раз за его ключами.

Агент ФБР опустил пистолет.

– Джон считает, что Гейнс еще может быть жив, – без тени уверенности произнесла я.

Уитон только покачал головой и провел рукой в испачканной кровью белой перчатке по стволу нарисованного дерева.

– Эй! – крикнул ему Олдридж. – Не надо трогать полотно! Парень, который нарисовал все это, вряд ли обрадуется, если вы заляпаете ему всю работу.

– Думаю, он не станет возражать, – печально усмехнулся Уитон.

– Это он нарисовал, – сказала я Олдриджу, кивнув в сторону Уитона.

– Да? Ну тогда… А ничего картинка… Впечатляет!

– Спасибо.

– А что это вы в перчатках?

– Они защищают мне руки.

– Я думала, вы уже закончили свою «поляну», – повернулась я к Уитону и оперлась ладонями о накрытый парусиной пол, чтобы подняться.

– Трудно было остановиться, все хотелось что-то добавить. Но теперь я, кажется, закончил.

Я почувствовала влагу на ладонях и увидела на них красно-желтые разводы. Даже если предположить, что это просто стекшая краска… Нет, ее не может быть так много. Должно быть, Уитон рисовал что-то и на полу, а потом прикрыл парусиной, чтобы изображение просохло. Стало быть, пол – тоже часть картины. Ему показалось недостаточно одних холстов. Он хочет создать у зрителя полную иллюзию пребывания на лесной поляне.

– Слушайте, Роджер, может, нам с Олдриджем не следовало тут разгуливать? – спросила я, показывая ему свои ладони. – Я так понимаю, краска на полу еще не просохла. Но мы не знали…

Уитон только сейчас обратил внимание на проступившие пятна краски на парусине.

– Встаньте на цыпочки и отойдите к краю комнаты, – попросил он.

– Мне тоже? – подал голос Олдридж. – Я тут наследил, похоже… Что же вы не предупредили нас, когда посылали за ключами?

– Нет, оставайтесь там, где стоите, – приказал Уитон.

Он двинулся через комнату причудливым зигзагом, будто сапер на минном поле, ориентируясь по только ему ведомым вешкам. Добравшись до Олдриджа, художник взял его за руку и повел ко мне. Потом мы все трое, двигаясь за Уитоном шаг в шаг, отошли к краю.

– Я думал сделать всем сюрприз, но вы его раскрыли, – виновато улыбнулся Уитон. – Рассчитывал, что краска к этому времени уже подсохнет.

– А можно взглянуть, что там?

– Почему бы и нет?

Рация Олдриджа вновь скрежетнула, и комнату наполнил громкий голос Джона:

– Дэниел? У нас все чисто. Заложница жива, мы ведем ее вниз.

– Понял, – ответил Бакстер.

– А что значит «все чисто»? – спросила я Олдриджа.

– Это значит, что преступник убит наповал одним выстрелом, – ответил тот.

– Я же говорил вам, Джордан… – пробормотал Уитон. – Стойте здесь и ждите.

Он двинулся в противоположный конец комнаты, присел там на корточки и приподнял край парусины.

– Возьмитесь за покрывало со своей стороны. Нам надо свернуть его.

Я повиновалась.

– А теперь идите влево, – сказал Уитон. – Только не уроните! Будьте осторожны.

Мы стали медленно сворачивать парусину, словно участвуя в торжественном открытии памятника.

– Черт, мы все-таки испортили картину своей ходьбой… – огорчился Олдридж. – Или вы слишком рано постелили тут это покрывало.