Таким образом Руфа уже повзрослела, и все женихи ее постепенно отсеялись. Хорошо, хоть в подоле не принесла, а то бы мы втроем сели на шею Генриетте…

Но сначала я получаю от Дани информацию по жертве. Итак, что тут у нас может быть интересного. Успешная женщина, талантливая балерина, выгодный брак с сыном дипломата, путешествия за границу… Да, в молодости была чудо, как хороша – грех было бы с такой красотой иметь какую-то другую судьбу. А так… Ей действительно везло. Она из категории этаких «везунчиков», которым все достаточно просто дается.

Хотя о чем это я? Балет – это совсем не легкий труд, это адски тяжело, а что потом становится со ступнями балерин – смотреть страшно. А ведь могла просто напросто сесть мужу на шею и сидеть, свесив ножки. Нет, всегда любила это искусство, просто бредила им… Сильная женщина.

Внимательно рассматриваю фотографии Генриетты, хмыкаю про себя – мне просто не верится, что родив трех детей можно сохранять такую прекрасную фигуру. Да, ее ценили в театре, всегда ставили на центральные партии, но вот Офелии среди них нет. Что же она хотела сказать этим именем, черт возьми? Надо бы поинтересоваться у близких, что это могло бы значить.

Итак, дамочка работала до пятидесяти пяти, потом ушла на пенсию, потом муж умер, и она якобы обезножила. Конечно, все осталось ей по завещанию мужа. Наверняка, много кто на это обиделся, вероятно, трое деток и их вторые половинки мечтали погреть ручки о состояние папаши. Гурий, например… Не нравится мне этот тип, причем совсем. Но я не могу опираться только на свои ощущения. По мне, так трусоват он для убийства. И вообще – убить собственную мать… Хотя из-за денег и не такое делают. Так, Генриетта после смерти мужа приобрела эту роскошную квартиру и собрала всех под одной крышей. Зачем? Неужели ей не хотелось покоя и тишины? Или она желала посмотреть, что из себя представляют ее близкие? Возможно, врач, который помогал ей с обманом, что-то знает…

Женщина была очень властной по характеру, над всеми доминировала. Кстати, Гурий имеет право только на формальное управление корпорацией, а вот продать ее, или что-то, принадлежащее корпорации, он не может. Юрист, который заправляет там делами, обязан раз в три месяца все проверять, а потом отчитываться Генриетте. Надо бы с ним поговорить – все ли было в порядке в корпорации до смерти дамочки, а то вдруг Гурий проворовался, не даром же младшая сестра говорила о том, что «мама не давала Гурию разгуляться! На все денежки корпорации.». Кстати, дамы там очень странные – все сплошь домохозяйки, Манефа и Руфина что-то вроде экономок у сестры и тетки, каким домохозяйством занимаются остальные – и не поймешь. Ладно, Луша студентка и ядро толкает – все при деле, а остальные? Лампа вон тоже занимается, правда, говорят, ерундой – свободная художница. Но глядя на ее картины, испытываешь какой-то депрессняк, видимо, поэтому она особым успехом и не пользуется.

Так, с Генриеттой понятно, теперь что касается Манефы и Руфины – быстро пробегаю глазами информацию, предоставленную Даней. Боже, какая серая, скучная жизнь! Сидеть при сестре и ждать от нее подачек, получая ежемесячное содержание. Почему нельзя было быть более самостоятельными и самим строить свою судьбу? И действительно, чего сейчас будет с ними? Наверняка, Генриетта им что-то оставила, но вряд ли им будет этого хватать, а работать где-то они не привыкли. При такой блистательной сестре – и такая жалкая жизнь! Может быть, Манефа так и не смогла ей этого простить? И на старости лет решила обеспечить такой вот полет? В последний путь… Или Руфина… Она свою личную жизнь из-за тетки не смогла построить. Теперь сорок лет – ни семьи, ни детей. Кому сказать «спасибо»? Конечно, тетке, которая всех женихов отсеивала. Хотя в первую очередь надо бы себе – что не хватило смелости и сил уйти и жить самостоятельно. Кстати, Руфина по образованию тоже филолог, скорее всего, с подачи тетки. Непонятно, зачем родители Генриетты и Манефы так сломали жизнь младшей дочери? Чтобы вечно жила при сестре экономкой? А смысл? Да, их, богатых, фиг поймешь…

Поскольку Клим уехал, прошу одного из оперативников помочь мне с допросом – на себя беру Манефу, а Руфина достается ему. Сергей с радостью соглашается, а я очень рассчитываю на показания этих двух женщин.

Конечно, они приходят вместе, и их тут же разводят по допросным.

– А нельзя нас вместе опросить? – тихо спрашивает у меня Манефа.

Я поглядываю на нее исподлобья, перебирая бумаги. Простое лицо, унылый, потерянный какой-то взгляд… Да, на фоне деятельной и яркой Генриетты она смотрелась не лучшим образом.

– Вы боитесь, что ваша дочь может сказать что-то лишнее? – спрашиваю у нее.

– Нет…– она, по-моему мнению, как-то нервничает, теребит старинную брошку-бижутерию у ворота кофточки – просто так было бы лучше, наверное.

– Давайте здесь я буду решать, что будет лучше. Скажите пожалуйста, Манефа Аверьяновна, почему вы жили с сестрой? Почему ваша взрослая дочь жила подле вас и своей тетки?

– Ну, так хотел отец… Умирая, он…

– Я знаю – останавливаю ее – просто, меня интересует вот что: неужели вам никогда не хотелось жить отдельно, самостоятельной жизнью, иметь семью, больше детей, а там и внуков?

– Таков наш семейный уклад и ценности – мы так привыкли.

– Скажите, в день смерти вашей сестры, утром, в начале девятого, вы где находились?

– У себя в комнате – мы с Руфочкой живем вместе.

– Что-то подозрительное слышали?

– Нет, абсолютно ничего. Обычно в это время и до обеда никто не шарится по дому – все занимаются своими делами по своим комнатам.

– А как в вашей семье завтракают и когда?

– У горничных расписано, кому и во сколько подать завтрак. Мужчины, которые работают, завтракают раньше всех, где-то в семь утра. С ними завтракают и студенты. Мы, женщины, завтракаем в девять тридцать, с нами же завтракала Генриетта. Только Евлампия не ест со всеми, как бы Генриетта ей не приказывала спускаться к завтраку. Она проспать может до двенадцати, и потом прямо на кухне что-нибудь перехватить. Она вообще избалованная особа – любимая дочь Генриетты.

– Вот как?

– Ну, младших всегда любят больше…

– Судя по вашей биографии, это не всегда так.

– Я – исключение.

– Скажите, Манефа Аверьяновна, вы не были в обиде на сестру из-за того, что отец оставил все состояние ей?

– Меня вполне устраивает моя роль в этой семье. Каждый должен быть на своем месте.

Я пристально смотрю на нее – ну монашка монашкой! А так ли ты проста, благостная женщина, как хочешь казаться? Чопорная, вся правильная… Глаза только какие-то жесткие, цепкие…

– А какова ваша роль в этой семье, а, Манефа Аверьяновна?

– Я руковожу хозяйством, домработницами, решаю все вопросы, связанные с различного рода хознуждами.

– А ваша дочь?

– Делает тоже самое. Вы не представляете, сколько забот в такой большой семье, в том числе и хозяйственных.

– Скажите, в последнее время в поведении вашей сестры было что-то странное?

– Нет. Все было, как обычно. Ничего нового. Я приходила к Генриетте пожелать ей доброго утра, и она в очередной раз рассказывала мне про один и тот же сон, который ей снился на протяжении почти уже десяти лет. Как она парит по сцене в пуантах и пачке – молодая и красивая.

– Да… – задумчиво говорю я – полеты наяву или во сне… Скажите, ваша сестра когда-нибудь упоминала при вас имя Офелия?

– Мне кажется нет – говорит она после того, как ненадолго задумывается – а почему вы спрашиваете?

– Манефа Аверьяновна, давайте здесь вопросы буду я задавать, хорошо. Скажите, вы подозреваете кого-нибудь в убийстве вашей сестры?

– Да вы что? Как можно? Никто не мог этого сделать – все очень любили Генриетту!

– Да? Разве? Ну, вот например Евлампия Александровна обмолвилась, что невестка, жена Гурия, ненавидела ее.

– Лампа порой несет такую чушь, что слушать противно! Не слушайте ее – она, как художница, очень далека от реалий жизни.