Монстр меня кормит. Я съедаю почти все с его руки. Как собачка, как ручной щенок, а после я замечаю, как манжет его плотно застегнутой рубашки натянулся. Я вижу его широкое запястье, на котором несколько грубых полос. Это точно шрамы, словно следы от наручников или скорее… широких кандалов.
Это же определенно так больно! Как он меня ни лупил тем кнутом, никаких шрамов у меня не осталось.
Я не знаю, как так выходит, но я касаюсь его запястья пальцами.
– О боже… вам больно?
Поднос летит на пол, Монстр вскакивает, точно я его ударила. В его черных глазах какой-то ад, и он словно теряет этот контроль бесчувственного робота. Всего на секунду. Впервые.
– Не трогай! НИКОГДА меня первая не трогай!
– Зачем вы делаете со мной это, зачем весь этот ад?
– Ты не знаешь, что такое ад.
– А вы знаете?
– Знаю. Ты бы там и дня не вынесла, – Басит, и я вижу, как Шрам быстро одергивает рубашку и касается ладонями запястий по очереди. А после и шеи.
– Что с вами?
– Ничего.
Глава 10
Мы были похожи на птенцов, которых выращивали на убой. Такие себе бройлеры, которых надо было немного откормить, чтобы потом выгодно продать. Потому какая-то еда, одежда и место для сна у меня всегда были.
Довольно скоро я понял, зачем они все это делают. Это был просто бизнес. Нас начали продавать, а точнее, сдавать в аренду на ночь. Как игрушек.
В доме с нами жили несколько женщин и охранников, а еще приходили так называемые “гости”, которые выбирали одного из нас и возвращали утром.
Чаще всего выбирали девочек, но иногда были и мальчики, и я наивно думал, что до меня очередь никогда не дойдет.
Я не знаю, почему мне так везло, но уже позже пойму, что меня берегли и специально никогда не показывали гостям, веля скрыться в комнате. И не потому, что меня очень любил Господин Шакир Аль-Фарих, просто было еще рано.
Я был ребенком, да, чуть выше остальных, физически сильнее, но все же я был не сформирован как мужчина. Они хотели выжать из меня по максимуму, потому ждали, пока я подрасту.
Рядом с моей была лежанка Пьера. Он был из какой-то далекой страны, и мы общались с ним преимущественно жестами, иногда делились едой. Пьер был на два года младше, у него были яркие голубые глаза, светлые волосы и очень белая кожа. Он отличался от меня, но все же я считал его другом.
Еще был Пес. Красивая черная овчарка, которую я прикормил с улицы сухарями. Она тоже была моим другом, но я не был ее хозяином. Я был ее товарищем, братом – кем угодно, но не хозяином. Меня уже тогда воротило от одного лишь этого слова.
До двенадцати лет я все время учился с Ази и практически не выходил на улицу. Только вечером, пока охранники курили кальян, мог выскользнуть, чтобы покормить Пса. У него не было имени, впрочем, как и у меня, но это не мешало мне считать Пса роднее всех, кто был в моем окружении.
Однажды ночью я проснулся от хриплого дыхания рядом. Распахнув глаза, я увидел сидящего напротив Сулеймана. Да, этот жирдяй выжил после ста палок, у него оказалась крепкая спина.
Я прекрасно его помнил, так же как и ту девочку, Сурию. У Сулеймана была расстегнута ширинка, и он с остервенением дергал свой отвратный стручок маслянистой рукой, смотря на меня голодным похотливым взглядом.
– Иди сюда, цыганенок!
Он навалился на меня, больно придавив собой, и тогда я схватил заточенный кусок металла, который всегда был при мне, и вонзил Сулейману в брюхо со всей дури.
Я помню, что по рукам потекла его теплая кровь и я едва сбросил эту свинью с себя. Загорелся свет, на звуки пришли другие охранники, запищали дети. Я один только не кричал. Я смотрел на свои руки. Они были все крови. Так я впервые убил человека.
Сулейман сдох на месте, я распорол ему пузо настолько сильно, что у него вывалились внутренности. Помню, что девочки сильно плакали, они этого испугались, но мне не было страшно. Сулейман первым ко мне полез, я защищался.
Охранники поняли, что это я сделал, скрутили меня и повели в самую дальнюю комнату дома.
Там не было окон и даже пола как такового. Просто коробка с металлическим покрытием, чтобы было легче его отмывать.
Тогда они отлупили меня вдвоем, сломали мне руку, а утром пришел Хамит. Конечно же, он тоже понимал, почему я это сделал, но нападение на охранника было запрещено. Я нарушил это правило – ха, да я плевать на него хотел! На все их гребаные правила.
Тогда Хамит приказал этим двоим держать меня, достал большой клинок с золотой рукояткой и порезал мне лицо.
Это было сделано специально. Намеренно, для того чтобы я больше не был таким смазливым и не отвлекал своей рожей охранников от их службы. Чтобы на меня так не глазели, чтобы я никого не привлекал раньше времени и ублюдки охранники не пытались меня изнасиловать снова.
Метод и правда сработал. Меня начали шарахаться, так как мое лицо было обезображено, и первые две недели я не мог ничего есть, потому что через шрам тупо вываливалась еда. Я ослаб, я даже ходить не мог тогда и чувствовал себя овощем.
Эта сука Хамит распорол клинком мою бровь и всю мою щеку. Рану зашили только тогда, когда у меня началась лихорадка и я буквально подыхал от воспаления.
Тогда же по-тихому привели старого врача, и он штопал порез. Наживо. К сожалению, я был слишком диким и напуганным, чтобы выдержать такое без наркоза, потому один охранник фиксировал меня за горло, а еще двое держали руки и ноги, пока мне накладывали швы.
Я пищал и плакал, меня трясло от адской боли, отвращения и их жестокости.
Во мне сломалось тогда все: сострадание, жалость, мораль. Я чувствовал себя загнанным зверем, а не ребенком, а эти взрослые казались мне демонами.
Я понял, что я и правда для них всего лишь товар. И они могут делать с товаром все, что взбредет им в голову.
После “процедуры” меня облили холодной водой, и я перестал рыдать. Я пришел в себя и больше не плакал, а наоборот, тихо озлобился на них всех, я их ненавидел.
После этого мое лицо и шея постоянно были в крови, рана заживала долго, и я до сих пор помню этот противный металлический привкус.
Я тогда пытался заглушить его очень острой едой со специями. Да, было больно, но зато это обеззараживало рану и отвлекало меня от ощущения крови во рту.
Тогда же я поклялся себе, что когда-то убью каждого из них. Каждого.
Глава 11
Я его не понимаю. Стараюсь и каждый раз упираюсь в бетонную просто стену. Монстр мне напоминает шкатулку со ста замками, и пока я не вскрою последний – не узнаю его. Ни целей, ни боли, ни хотя бы того, почему он творит это именно со мной.
Между нами полумрак, холодный воздух и биение моего сердца. Я поглядываю на Монстра – и клянусь, не понимаю, что с ним такое. Он выглядит спокойным, расслабленным даже, вот только я знаю, что Шрам и сейчас носит невидимую маску. Один раз я ее уже пошатнула, когда коснулась его руки, и хочу сделать это снова. Я не верю, у меня в голове не укладывается, что можно быть настолько… Монстром.
– Вы часто говорите про ад, будто хорошо знаете его. И где же этот ад находится, по-вашему? Как выглядит это место? Что там растет?
Он реагирует. Пожалуй, это единственная тема, на которую Монстр хоть как-то идет на диалог. Притом без кнута, что меня очень даже радует.
– Там ничего не растет, там вода дороже золота, а если ходить без обуви, можно остаться без ног.
Это не прозвучало пафосно или как-то зловеще, чтобы меня напугать. Монстр при этом смотрел в одну точку, не отводя взгляда, и клянусь, я поняла, что он в этот момент вспоминал что-то. Он не выдумывал, а описывал конкретное место.
Замолкаю. Ничего, кроме арабской пустыни, мне на ум не приходит. Но это же так далеко. Монстр явно не из моей страны, он даже ест не так, как я привыкла.
Как он попал сюда, неужели я не первая его рабыня? Сколько жертв у него было до меня, сколько душ он уже загубил?