– Погоди! Разве коллегия торговцев зерном не должна давать поручительство?

– В том-то и дело: Маркелы болтуны получше сплетников будут, убедят тебя в чем угодно, хоть в том, что у каждого светлый нимб вкруг головы, как у богов Домирья рисовали. Продают зерно они дешевле в два раза, но без поручителей. С поручителями цена получается как в Ниене, нет смысла тащиться к Маркелам в Гарму. А без поручителей – полцены! На эту дешевизну дурной народ и клюет. Правда, ходят слухи, что в последние годы дело хитрушников стало хиреть – не потому, что кому-то удалось притащить Маркелов в суд, таких было без малого с полсотни, но все они без толку заплатили стряпчим, а потому, что слишком многие узнали об их проделках. Дошел слушок и до меня – все эти годы меня колдобило, едва вспоминал о том пропавшем зерне. Вот я и прибыл в Гарму, чтобы всё разузнать на месте. В архиве получил копию договора, который сам когда-то и заключил на поставки в Элизеру. Но срок в пять лет миновал, ни одного флорина с Маркелов теперь не выжать.

– Поразительная история!

– Я и сам дивлюсь: столько лет они крутят-вертят свои делишки, но до сих пор уловляют глупцов в дырявые сети. Предложение продать зерно в два раза ниже обычной цены лишает покупателя разума. Свиньи они, эти Маркелы, и порода их свинская, а управы на них не найти.

– В два раза ниже обычной… – повторил я вслух, потому как вспомнил, что Чер-Ордис говорил именно про такую цену во время дознания, и что он хотел сэкономить деньги для казны. – Так значит, ты был с самого начала невиновен?

– Я был глуп, да и сейчас не шибко поумнел. К счастью, король не отдал меня под суд, а то бы вздернули на ратушной площади за воровство.

– К счастью, нет.

Я ощутил бесполезный укол вины: много лет мы ничего не делали, чтобы узнать правду и очистить имя Ордиса. Тот же Крон мог бы расследовать это дело за день или два. Но все поверили в вину Ордиса и милостиво его простили. А сам бывший комендант Элизеры долгие годы чувствовал себя виноватым без вины, но не мог очиститься ни перед королем, своим сеньором, ни перед магистром Кроном. А я, в год осады Элизеры еще мальчишка, и думать о нем забыл.

– Отвези копию твоего договора королю Эддару, он простит тебя и, может быть, наградит.

– Копию, чтобы очистить свое имя, я непременно отправлю. «Честное имя – это честное имя», – припомнил он Ниенскую поговорку. – А награды мне не надобно. Не за что награждать. Я подвел своего сеньора и чуть всех не угробил.

– Поразительно, надежность банкирских домов Гармы известна во всех городах Приморья, а торговцы жульничают без оглядки…

– Смотря какие торговцы. Если брать товар в торговом доме братьев Латуров, там тебя ни на фунт не обвесят, но и цены там такие, что за карман кусают. Дешевле зерно привезти из Флореллы.

– Я бы не стал платить за прибыток пятью годами изгнания. Но у каждого своя цена жизни.

Потом внезапно спросил Ордиса:

– Можешь показать мне копию договора?

Он помедлил, но достал из сумки аккуратно свернутый и перевязанный бечевкой свиток.

Я развернул, пробежал глазами наскоро текст. «Двести двойных мешков…» «Подписано от имени королевского дома…» Ага, ага! Вгляделся в подпись. «Чер-Ордис», «Секст Маркел». Шестой значит. Видимо, из братишек самый ловкий.

Вернул пергамент владельцу.

– Надолго ли в Гарму? – спросил Ордис.

– Месяц, может, меньше.

– Где ты остановился?

– В гостинице «Веселый бродяга», это в одном квартале отсюда.

– Знаю, – отозвался Ордис, – живу по соседству.

Он спешно поднялся, как будто не хотел продолжения разговора – вдруг я напрошусь к нему в гости.

Если честно, желания такого не было.

Я вышел из таверны – поискать настенную надпись по поводу городских сплетен.

И Гарма, и Ниен поднялись на развалинах бывших городов Домирья. Но если Ниен вырос на месте груды завалов, то Гарма буквально встала на фундаменты и стены поверженного города, сохранив прямоугольную планировку, свойственную полисам Домирья. Здесь даже восстановили водопровод и виадуки, а на перекрестках били фонтаны с проточной водой, в которых, как в колодцах, можно было набирать воду.

Ордис не обманул, я нашел надпись недалеко от входа в таверну. Прямоугольник сильно выступал из стены между двумя окнами старой лавки. Слоев штукатурки было штук десять, не меньше, и беленую поверхность прямоугольника уже исписали до половины. В основном это были городские новости: заявления членов городского совета, похождения их жен, обещания рассказать о проказах каких-то личностей, надо полагать, весьма популярных в Гарме, но мне совершенно не известных. Гарантировали также сообщить грядущие цены на зерно и мясо. Последней строкой значилось «Проклятие Кенрика Магика». При взгляде на эту надпись в груди у меня поднялась темная мутная волна, сделалось трудно дышать. Дело в том, что проклясть кого-то могут только два человека во всей ойкумене – его родные отец и мать. Ни мой отец король, ни моя матушка меня не проклинали. Да, я наделал немало бед, и за мной числились дела не просто темные, а ужасные, но проклятия на меня никто не накладывал. Я посмотрел на значок, оттиснутый напротив надписи, – это было изображение проткнутого кинжалом языка. Проклятие родителей – тоже магия, и магия страшная.

Скорым шагом я вернулся в таверну и огляделся. Знак проткнутого языка отыскался над самым крайним столиком. Стул напротив сплетника пустовал, я направился к нему и сел, положив руки в кожаных перчатках на стол. Рябая от следов ножей столешница была липкой на ощупь. Я наложил заклятия на свои кожаные перчатки и потому ощущал прикосновения, будто голой кожей, но при этом перчатки скрывали силу в моих руках и серебряную проволоку, изобретение Механического Мастера. Пока я не снял перчатки, понять, что перед ним магик, обычный человек вообще не мог.

Языкатому сплетнику было лет тридцать пять, он уже начинал лысеть, длинные жирноватые волосы спускались до воротника, на круглом лице с пухлыми щеками топорщились короткие усики. Глаза у него были темные, живые, а губы полные, сочные.

– Сегер, знаток, – представился сплетник. – Судя по всему, ты, приятель, ко мне в первый разок заглянул, – приветствовал он меня панибратски, сразу перейдя на «ты» без положенного разрешения, как это принято в Гарме.

– Меня интересует… – я на миг задержал дыхание. – Проклятие Кенрика Магика.

Даже произнести эти слова было трудно.

– Два флорина.

Я выложил на столик монеты. Сегер ухмыльнулся и подмигнул мне, очень довольный собою:

– Спроси сам у Кенрика Магика о его проклятии.

Собственная шутка показалась Серегу забавной. Кто перед ним сидит, он еще не ведал.

Я медленно стянул с правой руки кожаную перчатку, размял пальцы, серебряная проволока, покрывающая мои пальцы, скрипнула, я ощутил ток магии от плеча к запястьям, и вот, будто взяв барьер, магия перескочила границу, прочерченную Перстами Судьбы, и устремилась к кончикам пальцев. А затем я повернул запястье и поманил пальцами Сегера. Рот его открылся и изо рта вывалился язык, язык этот стал вытягиваться, пухнуть, вот он уже заполнил весь рот, выворачивая челюсти, и выросши в длину, прилепился к краю крошечного столика. Язык был бледно-розовый с зеленоватым налетом больного печеночника. Сплетник не мог двинуться, сидел, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, и смотрел на меня выпученными глазами снизу вверх, как побитый пес.

– Кен-ри-ка Ма-ги-ка никто не проклинал, – проговорил я медленно, ощущая, как бешеная ярость изливается из меня с каждым словом. – Ты понял?

Сплетник моргнул.

– Верни монеты!

С трудом Сегер оторвал пальцы правой руки от стола, нашарил на поясе кошелек. Заглянуть в него он не мог, примороженный моей магией к краю столешницы, и вынужден был искать монеты на ощупь. Захватив, сколько смог, бросил на стол. Было там несколько флоринов и серебрушки поменьше, две или три монеты скатились на пол, гулко звякнув о каменный пол. Я повел рукой, и наваждение с языком исчезло. Сегер несколько раз судорожно вздохнул и закрыл ладонями рот, как будто боялся, что его сейчас вырвет.