– Твой срок не окончился, но тебя отпускают. Под поручительство и за выкуп я освобождаю тебя на три года раньше срока. Король-капитан Гармы Фрери подписал приказ о твоем освобождении.

– И я могу идти куда угодно?

– Да, можешь.

– Но почему такая милость? Разве палачи бывают милостивы?

– Я действую не из милости, а по закону. И еще. Твой отец, король Эддар, умер полгода назад.

– Мой отец… – я повторил эти два слова вслух, но сначала ничего не почувствовал.

Потом что-то колыхнулось внутри, не боль, нет, а похожее на холодный после осенней ночи камень чувство вины. Отец был высоким, намного выше, чем я сейчас, и в детстве, когда он носил меня на руках, я глядел на остальных свысока и воображал себя великаном. Он умел делать людей великанами – это я запомнил с детства. Боль все же пробилась сквозь тьму беспамятства, вцепилась в горло, не давая дышать.

– И… как он умер?

– Его убили.

И в этот момент я всё вспомнил, будто спала пелена с моей памяти. Всё-всё. Война с империей Игера, попытка лишить меня Дара. Лиам, Эдуард, матушка, отец. Лара… Мне показалось, что в грудь меня лягнул здоровенный бык – такая была боль. Я скорчился, вцепившись пальцами в край столика. Вцепился с такой силой, что задрожали чашки и кофейник, и сам поднос.

– Какое счастье… – пробормотал я.

– Счастье?

– Счастье, что ел только булочки и пил кофе, иначе бы меня вырвало на этот роскошный ковер.

Я отпустил край столика и стиснул кулаки. Легкое покалывание в пальцах, тянущая боль от плеч к локтям. Я вскинул руку в призывном жесте. Меня мутило от усилия, но Дар не откликался.

– Дар вернется, но не сразу, – долетел голос, будто издалека. – Это просто упадок сил.

Я схватил пустой кофейник и запустил в голову человеку, что сидел напротив меня. Он легко вскинул руку, и кофейник, отброшенный назад его магическим блоком, ударил меня в грудь. Больно, но не так больно, как от его слов.

– Мой тебе совет: не совершай больше глупости, Кенрик. Есть люди, которым ты дорог, они внесли выкуп в десять тысяч золотых. Это цена трех лет твоей жизни.

– Почему?..

– Что – почему?

– Почему ты называешь себя палачом, а не судьей?

– Судьи зачастую продажны. А палача нет смысла подкупать.

– Ты лжешь сам себе.

– Почему ты так решил?

Я не ответил. Мог бы, но не захотел. Мне было плевать на этого типа в черном и его проблемы. Я только что узнал, что у меня отняли двенадцать лет жизни, и что мой отец, лучший в мире человек после Лиама, мертв. Я вспомнил Лару и застонал от боли, как будто события многолетней давности случились только вчера.

Человек в черном сидел напротив напряженной позе и чего-то ждал. Он ждал вопроса.

– Кто внес за меня залог? – спросил я.

Двенадцать лет тому назад я сидел в таверне Гармы, поедал колбаски в остром соусе и смотрел в открытое окно, за которым распускалось странное дерево, все в крупных темно-розовых бутонах. Только бутоны эти пестрели не на тонких ветвях, которые выглядели жалкими засохшими прутиками, а на стволе и на мощных скелетных ветвях. Френ уже покончил со своей порцией жареных колбасок и, прихватив кружку темного пива, направился в угол посмотреть, как пара бездельников играет в нарды.

Два парня в истертом дорожном платье, тупо напивались за стойкой, поднимая уже четвертый или пятый тост и всякий раз произнося одно и то же: «За Ниен!» Один из них был без руки, у другого уродливый плохо заживший шрам пузырил небритую щеку.

Ниен! Я всякий раз вздрагивал, когда они в полупустой таверне выкрикивали свой тост.

Из Ниена я выехал один – если не считать за спутников моего пса Ружа и миракля моего убитого брата Лиама. Френ нагнал меня по дороге – когда я уже подъезжал к столице Гармы. Сказал, что король Эддар отправил его сопровождать Второго наследника в пути. Думаю, он сам и напросился в эту поездку – Френ всегда был моим человеком, сколько себя помню, он оберегал меня и защищал, скромно удаляясь в тень, когда я больше в нем не нуждался.

Возможно, я был нужен в Ниене моему отцу королю и старшему брату, Первому наследнику. Возможно, просто необходим. Но я спас Ниен слишком дорогой ценой и не мог там больше оставаться. В нашем родовом замке я убил собственное нерожденное дитя, моего Лиама Кенрика, как я его мысленно называл, а моя возлюбленная нанесла мне смертельный удар, вонзив кинжал под ребра. Я выжил лишь благодаря своей магической силе. Замок, все стены, все вещи, всё-всё было пропитано моим отчаянием и моей болью. А жители столицы праздновали победу над армией Игера. Ниен веселился и блестел огнями каждую ночь. Ниенцы строили планы, в хмельном веселье пытались забыть недавние смерти, но мое горе ежеминутно возвращалось ко мне. Как лурсы запечатывали в основание стен свою силу, сцеживая по каплям кровь на блоки фундамента, так моя кровь, кровь магика, пролившись на каменный пол королевского замка, пропитала камни до самого основания, до подвальных сводов и потаенных казематов. День проходил за днем, неделя за неделей, а боль не ослабевала.

Сначала я не понимал, что со мной творится, и с помощью Дара пытался выдавить темное отчаяние, что переполняло мою душу, но оно вспыхивало с еще большей силой. Я создавал миракли и закачивал в них свою боль, как прежде закачал в уродливого фантома излишки магической силы и спрятал его в Драконьем камне. Но миракли распадались, не выдерживая тяжести человечьих страданий. Тогда я создал призрак Лиама в надежде, что копия моего брата сможет меня спасти, как спасал когда-то живой Лиам. Этот миракль устоял, но он забирал из меня светлые воспоминания и счастливые образы, связанные с детством и юностью, где был Лиам и было много света, оставляя всю боль при мне, делая мою жизнь окончательно беспросветной. А я уже не мог его распылить, потому что мне казалось, что в этом случае я убью память о любимом брате. Тогда я бежал. Я оставил свое отчаяние в Ниенском замке. Мне мнилось, что оно сидит там, замурованное в стенах в виде сотен крошечных нерожденных младенцев, они прячутся в пустотах меж камней, свернувшись клубочком, как дети в материнской утробе. Их зеленоватая кожа блестит от влаги, глаза закрыты, безгубые длинные лягушачьи рты плотно сомкнуты, а тонкие пальчики слегка шевелятся. Серовато-зеленые перекрученные пуповины в пурпурных разводах сосудов, петляя под кладкой пола, в стенах, вдоль оконных рам, тянутся к моей комнате, туда, где меж каменных плит еще чернеет моя кровь.

Рано поутру я оседлал Красавчика и, ни с кем не попрощавшись, покинул королевский замок.

Первую милю я мчался галопом, мой несчастный пес Руж выбивался из сил, поспевая следом, а миракль Лиама летел, вцепившись в мой плащ. Потом я взял себя в руки и решил не мучить жеребца и преданного песеля. К концу дня, когда Ниенский замок исчез из виду, боль уже не так сильно когтила душу. Миновало еще несколько дней в пути, уже белоснежная Элизера скрылась за грядой холмов, и только тогда я почувствовал наконец, как проклятье истаивает, отпускает.

Когда-то в детстве, играя с Лиамом на чердаке в Элизерском замке, я умудрился глубоко вогнать себе под ноготь занозу. Я кинулся к Марте на кухню – матушки в тот день не было в замке. И пока Марта швейной иглой извлекала занозу, я мужественно терпел боль. Но когда окровавленная щепка была извлечена на свет, я разразился горючими слезами. Так и сейчас, ощутив освобождение, я почувствовал, как слезы сами текут из глаз. Я оплакивал свое такое возможное счастье: Ниен, Лара, наш будущий сын. Сдернув кожаную перчатку, я стер слезы, царапая серебряной проволокой, еще не вжившейся в кожу ладоней, веки, и продолжил свой путь в Гарму.

Гарма была уникальным городом. Флорелла, Ниен, Виен, не говоря уже о Златограде, ни одну из столиц она не походила изначально. Расчерченный заранее крест накрест военный лагерь Домирья лежал в ее основе. Дома без окон или с окнами под самой крышей. Двери, окованные медью, улицы прямые, но узкие, большие квадратные площади рынков, где с утра до вечера стоял непрерывный гомон, маленькие темные храмы – лишь затем, чтобы повесить венок предку-покровителю. Миракли-наблюдатели в сторожевых башнях на стенах, много спешащих по делам нарядно одетых людей, но движение не хаотичное, а упорядоченные. Утром – все в мастерские, в торговые конторы, в лавки. На рынки, на реку, в речной порт. Вечером по домам или на площадь, где царит веселье – фокусники радуют жителей незамысловатыми представлениями, в комическом театре большие деревянные куклы в пышных платьях и ярко раскрашенными лицами отпускают едкие шуточки в адрес известных людей в городе. Днем – размеренная расчерченная запланированная жизнь. А с вечера до утра – веселье и хаос на улицах и площадях бьется шумным прибоем о запертые двери мрачных домов. И посреди города замок самого Короля-капитана – множество разновеликих башен, связанных мостиками, переходами, пристройками, нависающими над головами. Торжество хаоса посреди строгого прядка.