– Наркотики? – без труда догадался Алексей.

– Белый порошок, килограмма три. А потом и флэшку с видеозаписью обнаружила в своих вещах – Алексей положил её в мою старую сумочку, которой я перестала пользоваться. Он подарил мне новую, шикарную, в неё я и переложила свои вещи. Нашла совершенно случайно, когда собиралась подарить старую сумочку одной из знакомых.

– Просмотрела запись?

– Конечно. Штурман снят скрытой камерой, на видео отчётливо видно его лицо. Сначала он прячет чемоданчик, а затем уже ищет пропажу с растерянным видом.

– И где сейчас эта флэшка?

– Здесь.

– А наркотики?

– Тоже в этом доме.

– Боже мой! – воскликнул Алексей. – Ты ходишь по краю пропасти!

– Знаю, потому и перенесла в этот дом, – сказала Полина.

– Но, рано или поздно, тот, кому принадлежит этот груз, вычислит тебя, и тогда тебе не поздоровится, – предостерёг Рудаков.

– Вряд ли, – спокойно произнесла Полина.

– Откуда такая уверенность?

– Да потому что этот груз, как я сейчас понимаю, принадлежал Алексею.

– Алексею?!

– Да, Алексею. Пономарёв, как мне кажется, выполнял лишь одну функцию в перевозке наркотиков – помогал проносить груз через таможню. Но в какой-то момент между ними пробежала чёрная кошка, Пономарёв решил открыть свой канал сбыта, – с уверенностью проговорила Полина.

– Это твоё предположение или есть доказательства?

– Предположение, закреплённое действительностью, – усмехнулась Полина. – Отец Александра Пономарёва – второе лицо в Аэрофлоте. Любой из сотрудников компании считал за честь водить с ним дружбу. По словам Алексея, он один из немногих представителей Аэрофлота, которых никогда не досматривала таможня.

– А командира? – поинтересовался Рудаков. – Досматривали?

– Алексея проверяли. Правда, без особого пристрастия, как он выражался. Но проверяли, потому что Алексей уважал закон и без напоминаний сам предоставлял вещи к досмотру. А Пономарёв проходил вслед за Алексеем, его провожали заискивающей улыбкой. И ещё у Шурика в Шереметьево была крепкая дружба с начальником линейного отдела полиции. Да и не только с ним. У него в аэропорту, по моему мнению, все службы были повязаны.

– Значит, штурман загрузился в Шереметьево без согласования с лётчиком? – раздумчиво проговорил Алексей, задавая вопрос больше себе, чем Полине. – Хотел взять канал в свои руки, выводя таким образом командира из цепочки поставок, как лишнее звено?

– Возможно, потому что на видео две записи, – пояснила Полина. – Сначала он прячет чемоданчик, а затем ищет пропажу с растерянным видом.

– Тогда всё складывается, продолжил размышлять Алексей. – Твой Алексей снял на видео штурмана с наркотой сначала в Шереметьево, потом уже в полёте перепрятал чемоданчик и заснял контрабандиста уже в Берлине, в момент поиска пропажи. Пригрозил, что в случае неповиновения, пакет с наркотой и запись разговора будет передана сотрудникам полиции. Груз вернулся назад в Шереметьево, был вручён Пономарёву перед досмотром таможни, а потом вновь изъят.

– Не могу знать, так это было или не так, но Шурик вполне мог подстроить ДТП, чтобы забрать смартфон Алексея, избавиться от улики, и завладеть свёртком.

– Логично, если ему не было известно о флэшке. Ну, да чёрт с ними, с контрабандистами! Давай сейчас не будем ковыряться в деталях, – деловито проговорил Алексей. – Не для того я повстречался сегодня с тобой, чтобы строить версии за следователя.

– А для чего? – спросила Полина и с ехидной усмешкой уставилась на Рудакова. – Уж не собираешься ли ты переспать со мной?

От неожиданного вопроса Алексей смутился. Затем, справившись с конфузом, он ответил с вызовом:

– А почему бы и нет?

На несколько секунд зависла напряжённая пауза. Пытаясь снять напряжение, Рудаков пояснил:

– Хоть и десять лет прошло с последней встречи, а я по-прежнему пылаю страстью к тебе.

– Не поверю. Десять лет назад я была юной красавицей, преданной только тебе. Ты восхищался моей красотой, говорил неоднократно, что не находишь во мне никаких изъянов, – проговорила Полина с печалью в голосе.

– Да, это действительно так, – подтвердил Алексей. – Твоя фигура и тело безупречны и по сей день. А лик Джоконды не входит ни в какое сравнение с твоим лицом.

– Ой, Лешак, не потерял ты способности умасливать женщин своим красноречием, – усмехнулась Полина. – Но, соблазняя дам, ты не утруждался заглядывать в их души.

– Во как!

– Да. Прекрасная внешность женщины не всегда совпадает с её внутренними качествами. В своих помыслах я и тогда была далека от совершенства, а сейчас… сейчас я извращённая и изуродованная стерва. Вот кто я сейчас. Насколько я помню, ты раньше брезговал такими женщинами…

Полина ухватила бутылку с вином, и сама наполнила бокал.

– Не наговаривай на себя, Полюшка, – сказал Алексей. – Твоя душа по-прежнему прекрасна.

– Нет, Лешак, это не так. Просто ты многого ещё не знаешь. Я ведь исповедалась перед тобой лишь об одном эпизоде своей жизни, о других потрясениях тебе неизвестно.

– И чего я ещё не знаю?

– Многого. Ты не знаешь о моей внутренней слабости, которая является виной неблаговидных поступков. Тебе неведомо и о страшной болезни, которую мне пришлось преодолеть. Да что тут говорить? Произошло столько трагических событий, которые у обычной женщины не случаются и за всю жизнь.

– Вот и расскажи мне о них, а я внимательно выслушаю, – попросил Алексей тихим голосом, больше похожим на шёпот, и развернул женщину лицом к себе.

Их взгляды встретились, они долго смотрели друг другу в глаза, словно искали в них то, чего не видели прежде.

– Давай, выпьем, Лешак, – обречённым голосом проговорила Полина. – А потом уж я исповедуюсь перед тобой до конца…

– После смерти Стремусова я была в полном отчаянии: ни жилья, ни работы, с мизерной суммой денег в объёмной сумочке, которую подарил мне Алексей, – промокнув губы салфеткой, заговорила Полина, поставив на стол пустой бокал. – Этих денег было недостаточно даже, чтобы приобрести билет на поезд – Алексей не успел пополнить мою банковскую карту. Стать его законной женой я не успела. Что делать, куда податься? Возвращаться назад в Германию, где меня могли арестовать и осудить за убийство? Такой сюрприз меня не прельщал.

– А обо мне ты, конечно же, не вспомнила? – с укором спросил Рудаков. – Гордыня не позволила?

– Почему же не вспомнила? Вспомнила в числе первых. Только вот достучаться до тебя не смогла.

– Это как?

– Все твои реквизиты остались в Германии, думала, не пригодятся никогда, – Полина усмехнулась невесело. – У меня появился другой мужчина – зачем ворошить прошлое?

– А знакомые твоего лётчика? – усомнился в пояснении Рудаков. – К ним не могла обратиться?

– Алексей не успел познакомить меня с ними – слишком короткий срок я пробыла в Москве. Да и, как мне казалось, не очень-то и спешил выводить меня на публику. А к Пономарёву я обращаться не стала – каким-то скользким он мне представлялся.

Объяснения Полины показались Рудакову неубедительными, но он не стал докапываться до истины, поверив ей на слово.

«Не хочет раскрывать причину – значит, есть на то основания».

– Три дня провела на вокзале, рассчитывая наскрести денег на билет до Екатеринбурга, – продолжила Полина.

– На вокзале наскрести деньги? – изумился Рудаков. – Каким образом?

– Очень просто, – усмехнулась Полина. – Как все попрошайки. Написала на картонке крупными буквами, что обокрали в поезде, нужны деньги на билет. Устроилась на бойком месте и выставила этот плачевный плакат перед собой. Люди шли мимо и бросали мелочь в мой берет. На третий день удалось насобирать почти всю сумму. И тут подходит ко мне старушка, оценивающим взглядом смотрит мне в лицо, бросает десять рублей и присаживается рядышком. Слово за слово, стала выпытывать, что за беда приключилась со мной. Сама не знаю почему, но я рассказала ей всё, как есть, и даже всплакнула – видно душа потребовала разрядки.