«Вижу, – говорит, – ты и вправду пострадала, и поэтому у меня для тебя будет хорошее предложение». «Какое?» – спрашиваю, а у самой от волнения сердце зашлось. Старушка чистенькая такая, опрятная, мне сразу, почему-то, подумалось, что бабуля хочет предложить мне пожить у неё некоторое время. И я не ошиблась. У неё пустовала квартира сына-моряка, который находился в дальнем плавании. Сговорились мы с ней, что расплачусь, как только найду работу. «И работу я тебе найду», – сказала она и устроила меня уборщицей в гостиницу, в которой ты остановился.

«Теперь понятно, почему Мамедова оказалась в «Дельте», – подумал Рудаков – спросил:

– И долго ты проработала в этой гостинице?

– Полгода. Пока не скончалась баба Лиза. Прилетел сын с Дальнего востока, занялся продажей своей квартиры и домом матери. Я упросила его продать дом мне, – Полина замолчала, вспоминая непростое для себя решение о покупке дачи.

– Ничего себе! И где тебе удалось раздобыть такую сумму денег? – поинтересовался Рудаков. – Неужели зарплата уборщицы выражается цифрой с шестью нулями?

– К тому времени я уже работала горничной, – поправила Полина и умолкла.

Она долго не решалась ответить на поставленный вопрос. Потом, преодолев внутреннее сопротивление, призналась:

– Я реализовала часть наркотиков.

– О-па-на! Как тебе удалось провернуть такую опасную сделку?

– О-о, это целая операция, которую я тщательно готовила! – с некоторой гордостью в голосе проговорила Полина. – Работая в отеле, я познакомилась с проститутками, от которых узнала стоимость одной дозы, прикинула, сколько это будет в объёме порошка, чтобы расплатиться за дом бабы Лизы. После этого вошла в доверие их сутенёра, ненароком закинула удочку, что у меня есть товар, который я хочу продать и показала ему пару граммов для убедительности.

«Так я и поверил, что ты нашла дурь на помойке, – съязвил он. – Говори уж начистоту, что умудрилась стащить порошок у куратора-раздолбая. Это не натуральный продукт, а синтетика, которая стоит дешевле. И ещё: сбыть чужой товар – большой риск, за такие дела откручивают головы. Поэтому я могу взять лишь за полцены. Уловила? Если не согласна – ищи дураков в другом месте. Может, на полицию нарвёшься, там быстро вычислят, откуда у тебя появился порошок и припаяют лет семь-восемь».

Выбора сутенёр мне не оставил. Если бы я не согласилась – он всё равно забрал бы у меня весь порошок силой. Сломать человека для него – раз плюнуть. В этот же день я развесила порошок, как в аптеке, завернула в бумагу, обмотала скотчем в точности, как у наркодельцов, ещё раз тщательно выверила свою легенду о том, где нашла свёрток. На следующий день, наглотавшись валокордина, отдала пакет сутенёру. К счастью, он не сподличал и сдержал слово. Я получила свои деньги, а через несколько дней стала владелицей этого дома. Сын бабы Лизы уехал навсегда на Дальний восток. Об этой покупке никто, кроме тебя, не знает. Я продолжала проживать в гостинице в одной из подсобок, переоборудованных под жилую комнату.

– Сутенёр не спрашивал, для чего тебе понадобились деньги?

– Спрашивал.

– И что ты ответила?

– Сказала, что деньги нужны на дорогостоящую операцию сыну в Германии. Он поверил.

– Повезло тебе с бандитом, – скривился Рудаков. – Дело могло закончиться совсем иначе, если бы на его месте оказался другой отморозок.

– Да, наверно… – Полина была полностью поглощена своими воспоминаниями и сейчас подходила к самой вершине необычной исповеди.

– А потом у меня обнаружили рак груди, – голос Полины дрогнул, она приостановила повествование, чтобы глотнуть побольше воздуха и сделать небольшую передышку.

Очевидно, этот эпизод жизни был самым тягостным воспоминанием во всей этой истории, потому что Полина впервые хлюпнула носом и утёрла накатившиеся слезы.

– Слова врача о страшной болезни буквально оглушили меня. Они прозвучали, как гром среди ясного неба, стали смертным приговором, отменить который было уже невозможно, – охрипшим голосом произнесла Полина. – Курсы химиотерапии и операцию по удалению груди провели бесплатно, а дальше – реабилитация дорогостоящими препаратами за свой счёт. Лежа в больнице, я прокручивала в голове все варианты, как можно раздобыть денег. Продавать дом мне не хотелось. И я вновь обратилась за помощью к сутенёру.

«Я дам тебе денег, непутёвая. Но взамен ты будешь гасить мою мужскую потребность натурой, когда захочу, – лыбясь, проговорил мне в лицо сутенёр. – А потребность эта горит во мне жарким пламенем круглые сутки». И заржал на всю комнату, как жеребец, точь в точь, как Гюнтер Краузе, – громко так, пронзительно.

«Я согласна», – сказала я. «Только вот устроит ли тебя моё тело без одной груди?»

«Как… без одной груди?» – опешил он. «А что у тебя торчит из-под кофточки? На понт меня берёшь, недотрога?»

И тут я расстегнула кофточку, спустила бюстгальтер с имплантатом, обнажила безобразный шрам. «Смотри, устроит товар?» – бросила я ему в лицо. У сутенёра округлились глаза, он стыдливо отвёл взгляд, тихо произнёс: «Ладно, чего уж там, помогу. Я же человек. Но не безвозмездно». Я вылечилась, а долг пришлось отрабатывать параллельно с основной работой – впряглась в роль «мамки», за свой счёт развозила девиц по точкам. Потом сошлась ближе с главным воротилой сексуслуг. Узнав, где я работала в Германии, он предложил организовать мини-бордель по образу и подобию немецкого «Артемикса». Так я стала администратором московского «Салона досуга», где процветают наркотики. В моём компьютере есть много чего интересного для правоохранительных органов. Правда, я, как радистка Кэт из «Семнадцати мгновений», всю информацию зашифровала. Метод шифровки только в моей голове. Поэтому без меня постороннему человеку вряд ли удастся докопаться до истины.

Полина рассказывала торопливо, будто спешила побыстрее закончить страшное повествование. Щёки её загорелись, глаза засветились каким-то нездоровым блеском, словно её неожиданно охватил приступ болезни.

Последние слова дались Полине с большим трудом, она произнесла их уже на выдохе и каким-то странным хриплым полушёпотом. Потом вдохнула полной грудью, словно освободилась от непосильной ноши, и опасливо покосилась на Рудакова.

Пауза длилась долго, прежде чем Полина спросила с надеждой в голосе:

– Ты ведь не сдашь меня полиции после этой исповеди?

Рудаков задумался на минуту, прокручивая в голове создавшуюся ситуацию.

– Не сдам – это однозначно, – успокоил он Полину. – А вот как тебя вытащить из дерьма без последствий – надо хорошенько обмозговать.

– Ты подумай, Лешак. Обязательно подумай. Ладно? Ты мудрый и смелый мужчина, я знаю. У тебя всё получится. Я прошу тебя, умоляю: вытащи меня из этой ужасной пропасти! Я очень хочу вернуться в Екатеринбург и навсегда забыть про весь этот кошмар.

– Я постараюсь, чтобы ты вновь стала счастливой, – ответил Рудаков.

– Спасибо тебе, – хлюпнула носом Полина и уставилась в чёрную пустоту окна.

На улице уже стало темно, а они вдвоём продолжали сидеть за столом, прижавшись друг к другу, не шевелясь, и не зажигая огня. Свет от восходящей луны узкой полоской сочился через окно и разбавлял комнатные сумерки. Этого было достаточно, чтобы различать лицо друг друга.

– О чём ты сейчас думаешь? – спросила Полина.

– Не поверишь, – отозвался Рудаков. – Размышляю о месте человека в жизни.

– Во как! – удивилась Полина. – А мне показалось, коришь меня за все грехи, которые я совершила.

– Кори, не кори – что от того? Жизнь вспять не вернётся, чтобы вновь предоставить тебе право выбора.

– Это точно, – с сожалением вздохнула Полина. – Бог всё продумал за каждого человека, когда даровал ему жизнь. И путь в этой жизни только в одном направлении. К младенчеству возврата уже нет.

– Только вот путь этот у всех людей, почему-то, разный, – с грустью заметил Алексей. – У кого-то дорога жизни прямая и широкая, а кто-то до конца своих дней должен идти по узкой тропинке с колдобинами. Вот я и размышляю: если Бог подарил жизнь, определил в ней для каждого человека своё место, то почему он не вложил ему в разум смысл этой жизни? Почему человек должен шарахаться из стороны в сторону, чтобы постичь хотя бы маленькую долю этого смысла?