– Что, прости? – переспросил Алексей.

– Укололся, значит, дозу наркоты ввёл.

– А-аа…

– Проржался он, и заявляет: если я без сопротивления буду исполнять все его желания – тогда всё может закончиться благополучно, если нет – меня ждёт доза героина для укрощения строптивости. Выдвинул ультиматум, урод, закатил глаза и принялся с восторгом излагать, как будет меня трахать. Я поняла, что мне не выдержать издевательств, и решила убить негодяя.

Пока он смаковал, рисуя картины предстоящего разврата, я лихорадочно соображала, как сподручнее отправить изверга на тот свет. Хватануть по загривку чем-нибудь тяжёлым или воткнуть нож в сердце? Чувствую, нет, вариант не прокатит – он мужик здоровый, в одну секунду перехватит моё орудие убийства. Но, даже если и получится – труп, кровь, следы, отпечатки – всё, как в детективе, останется на месте преступления. Не могла я допустить, чтобы мой Димка осиротел. И тогда меня осенило: надо убить маньяка его же орудием – героином. Ввести лошадиную дозу и дело с концом. Сделать так, чтобы у следователя сложилось убеждение, будто смерть наступила в результате передозировки. И я начала с хитрости. «Чем ты меня отравил? – спросила я. – У меня конечности отнялись, и дышать трудно. Ты с инвалидом собрался заниматься сексом?»

«Не может быть», – не поверил он. – «Обычный хлороформ».

– Значит, не обычный, – выкрикнула я, а сама лежу, не шевелюсь, делаю вид, будто парализована. Тут он умолк, положил шприц на тахту, и отправился в ванную – там, видно, у него остался пузырёк с хлороформом. Я моментально спрыгнула с кровати, сорвала со стены старинное ружьё, и притаилась за дверью. Ну, а потом дело техники: шарахнула гада прикладом по затылку со всей моченьки – он и осел, закатив звериные глаза. Схватила шприц, выдавила из него всё содержимое до последней капельки. Получилась двойная доза. Одну он принял самостоятельно.

Полина оборвала свой жуткий рассказ, и в наступившей тишине Рудаков услышал, как у неё в горле прокатился какой-то хриплый звук. Волнение женщины передалось и ему. Он искоса посмотрел на Полину, пытаясь понять, что с ней происходит, и удивился: в глазах ни слезинки. Но вот сами глаза были неузнаваемы – они сделались неподвижными, словно помертвели. А вот подбородок, губы – дрожали. Алексей взял её ладони – они мелко тряслись.

– Бедная моя девочка, – прошептал он. – За какие грехи тебе выпала такая участь?

Полина сидела сгорбившись, и, казалось, не слышала его слов.

Звенящая тишина затянулась на несколько минут. Затем Полина, поборов волнение, выпрямилась и каким-то незнакомым охрипшим голосом рассказала о финале убийства:

– Потом я заполнила ванну водой, напустила пены, затем приволокла тело Гюнтера. До сих пор поражаюсь, откуда появилось во мне столько сил, чтобы перетащить здорового мужика в ванную. Наверное, у страха не только глаза велики, но и силы удваиваются. Как думаешь?

– Да, от страха человек способен на немыслимые поступки, – тут же подхватил Рудаков мысль женщины. – Ты утопила его в ванне?

– Нет, что ты. Такая нелепость сразу бы бросилась в глаза следователю. Я поплескала на тело мыльной водой, будто негодяй, вылезая из ванны, поскользнулся на кафеле и сам ударился о край головой. В тот момент я была уверена, что таким образом смогу навести следователя на ложный след о происхождении гематомы на затылке.

– Умно, – заметил Алексей. – А мушкет потом куда дела?

– О-о, все следы постаралась замести, как лиса хвостом, – немного повеселев, проговорила Полина. – Мушкет тщательно протёрла и повесила на прежнее место, пустой шприц сперва протёрла, а затем приложила к нему пальцы Гюнтера и оставила на раковине. Ручку в ванную комнату не протирала, поскольку дверь была открыта, и я этой ручки не касалась. На ней остались лишь отпечатки Гюнтера. Ну, а потом оделась и сбежала. Несколько километров прошла пешком и лишь потом поймала такси. Моих следов в доме не должно остаться.

– Видеокамеры в доме Гюнтера были? – спросил Рудаков. Его интересовали все детали, которые могли оказаться в распоряжение немецкой полиции.

– В доме точно не было, всё просмотрела. Вероятно, Гюнтер очень опасался огласки тех оргий, которые вытворял.

– А твоё похищение этим фашистом камеры не зафиксировали?

– Гюнтер не дурак – заранее выбрал место без видеонаблюдения, я проверяла.

– Когда стало известно о пропаже этого подонка? – поинтересовался Рудаков.

– Отец спохватился только через две недели, так как его сын часто пропадал бесследно и надолго. А тело обнаружили спустя несколько дней. Вот и конец жуткой истории, – завершила повествование Полина, её рука потянулась к бокалу с вином.

– Может, хватит на сегодня? – спросил Рудаков, заглядывая ей в глаза.

– Ты видел меня пьяную хоть раз? – вопросом на вопрос ответила Полина.

– Нет.

– А хотел бы?

– Тоже нет. Пьяные женщины безобразны и отвратительны, – улыбнулся Рудаков. – С ними лучше не иметь никаких дел.

– До поросячьего визга не дойдёт, можешь быть уверен, – заверила Полина. – Слушай дальше. Ужастиков больше не предвидится.

Она сделала один большой глоток, заела виноградом и продолжила рассказ.

– У Алексея в Берлин было два рейса за неделю. И каждый раз он находил время на встречу со мной. Он был настойчив в своих устремлениях ко мне, но настойчивость проявлял в галантной форме джентльмена: дарил цветы и подарки, водил в ресторан, гулял со мной, если позволяло время. Я отчётливо понимала, к какому финалу ведут наши встречи и решила прекратить этот стремительно развивающийся роман. Однако, неожиданная встреча со следователем внесла коррективы в мои намерения. Кто-то из проституток донёс в полицию о моих матерных словах, брошенных в лицо негодяю, меня вызвали в полицию в качестве свидетеля. В ходе изощрённого допроса я почувствовала, что следователь что-то нарыл, и мне стало страшно. После этого я вела себя с Алексеем более податливо, и когда он предложил вернуться в Россию и стать его женой – я сразу согласилась.

Через месяц я была уже в Москве, а через два месяца случилось несчастье – Алексей погиб в ДТП. В полиции мне сообщили, что он не справился с управлением. Но я не поверила такому заключению. Алексей имел большой водительский стаж, никогда не превышал скорость, не имел нарушений. Да и в тот злополучный день он никуда не спешил – отправился в аэропорт задолго до времени вылета. Правда, меня это удивило. Никогда прежде он не выезжал заблаговременно.

– Ты думаешь, это было убийство? – спросил Рудаков.

– Думаю – да.

– Почему?

– Незадолго до происшествия, Алексей проговорился, что уличил своего штурмана в контрабанде, – сообщила Полина.

– Того самого, которого он вытащил из борделя?

– Того самого, Шурика Пономарёва, – подтвердила Полина. – Сказал, что собственноручно изъял какой-то незаконный груз и спрятал у себя, как вещественное доказательство. Ещё он сказал, что заснял штурмана на видео, когда тот прятал этот груз в багажном отсеке.

– Что за груз, не говорил?

– Сказал, что пустяшная вещь, он подержит её у себя некоторое время, пока этот придурок не раскается и не поклянётся, что больше не будет подставлять близкого друга перед таможней. Свёрток я обнаружила в квартире Алексея после его смерти, когда собирала свои вещи – явившиеся на похороны родственники попросили немедленно освободить квартиру и дали на сборы ровно сутки. Барахло пристроила к знакомой старушке на первом этаже, сказав, что заберу, как только закончится ремонт моей собственной квартиры. Всё это я соврала – никакого жилья на тот момент у меня не было. Меня, как шлюху, бесцеремонно выставили за дверь, не удосуживаясь выслушать, кто я такая и как очутилась в квартире Стремусова.

Свёрток лежал в красивом чемоданчике, которого я ни разу не видела в руках Алексея. В нём-то и находился свёрток, обёрнутый какой-то странной бумагой. Картон – не картон, фольга – не фольга. В общем, толстая бумага, пропитанная зернистым раствором серебристого цвета. Я сразу догадалась, что это и есть та самая пустяшная вещь, о которой обмолвился Алексей. Разворачивать пакет я не стала и положила его обратно в чемоданчик. Когда у меня появился свой угол, я вспомнила о нём. Вскрыла – и ахнула!