В мрачной комнате продолжало висеть молчание, а часы так и показывали девять вечера.

«Дура! Вот же дура! Ну почему я с Эриком-то не осталась? Праздновали бы сейчас в каком-нибудь ресторане мной же придуманную победу. Да блин, хотя бы взвесила все последствия, а не бежала сломя голову в этот гребаный клуб. И что я хотела этим доказать? Вот что? Что мой страх в кабинете ведьмы был исключением каким-то? Что я ничего не боюсь? Дура! Дура! Как же я ошибалась…» — прокрутив пролетевший за секунды в голове день, Эмили вновь перенеслась в мрачную комнату, где сейчас стояла перед роковым, как она считала, выбором, и уже точно понимала, что не просто боится, а испытывает нечеловеческий ужас.

«Нужно собраться… Собраться. Слишком поздно отступать, да и просто нельзя. Нельзя лишать себя смысла жизни, своих желаний, своего «я» из-за каких-то там общественных стереотипов, аморальности, стыда, нравственных принципов и этой долбаной школьной травмы со Стивом. Просто нельзя. А клятва? Клятва на могиле мамы? Я же обещала ей. Нет, решено, если это цена за спасение других, то так тому и быть. Пусть я пожертвую собой, телом, гордостью, но зато не позволю этим клубам, извращенцам и насильникам спокойно существовать. Не дождетесь. Просто не дождетесь. Я получу эту должность, я буду писать о вас правду, буду выводить на чистую воду и закрывать. Закрывать вас всех. Мама, слышишь? Я пойду до конца», — взвесила ситуацию Эмили и, смотря в глаза охраннику и своему страху, сделала уверенное движение вперед.

Шаг за шагом ее стройный силуэт, ранее сокрытый во мраке, медленно обретал черты и заполнялся багряным свечением лампы. Скрип потолочного вентилятора становился все громче, а раскаленные потоки воздуха, идущие от него, буквально высушивали катившиеся по щекам слезы.

— Вниз, — властно указал охранник на расстегнутую ширинку.

В этот момент ее лицо больше не выражало никаких эмоций: ни тревоги, ни ужаса, ни волнения. Не было ничего. Даже влажные дорожки, где совсем недавно текли блестящие ручейки, пересохли. В глазах царила пустота. Опустив взгляд, Эмили встала на колени и смахнула в сторону взмокшую от пота, цеплявшуюся за ресницы челку.

— Доставай, — охранник грубо закинул ладонь ей на затылок.

Не раздумывая ни секунды, Эмили осторожно запустила пальцы в ширинку его брюк и, высвободив член из плена трусов, медленно и аккуратно вытащила наружу. Робко подняв глаза, она посмотрела в равнодушное, но привлекательное лицо охранника, а затем прикоснулась к основанию члена. Нежно сомкнула пальцы вокруг и сразу ощутила, как его гладкая плоть начала расти в размерах.

— Гладь. — Охранник облокотился на кирпичную стену, придерживая Эмили за затылок.

Безоговорочно повинуясь, она не спеша провела кончиками пальцев по его затвердевшему члену. Багряный свет лампы ярко отражался в ее бесцветном маникюре и вспыхивал на ногтях при каждом поглаживании влажной от пота плоти. Плоти, непонятно почему искушающей, манящей, но в то же время отвратительной и грязной. Вспотевшей рукой Эмили застенчиво сдавила основание стоящего колом члена и плавно скользнула к головке, а затем не спеша вернулась обратно, полностью оголив ее.

— Быстрее, — наматывая на кулак волосы Эмили, прищурил глаза охранник.

Это доминирование, эта власть, эта грубость отзывались у Эмили унизительной, но в то же время возбуждающей болью, а ее густые, жалобно сведенные брови, словно моля отпустить, напряглись. Она хотела кричать, но не могла. Из ее уст вырывался лишь испепеляющий целомудрие поток раскаленного похотью воздуха. Он плавно переходил в звонкий, ласкающий слух стон, а затем снова утихал.

Пальцы Эмили скользили по всей длине члена и раз за разом описывали у мокрой головки круги. Пачкались в скользких выделениях и возвращались обратно, увлажняя спермой всю его горячую плоть.

— Еще. — Охранник небрежно потянул Эмили за волосы, заставляя смотреть на него.

Взгляд ее теперь был насильно прикован к его властному взору, а потные ладони, хлюпая, терлись о член. Эмили вкладывала в каждое движение всю свою решимость и волю. Вкладывала все. Через силу она подавляла тот ужасный стыд, что хоть и на миг, но миг, казавшийся вечностью, неустанно давил и пытался сломить ее дух. Эмили чувствовала, как тело охранника постепенно окутывает дрожь, как оно содрогается от этих резких, сдавливающих край головки круговых движений, и продолжала.

Пальцы охранника все сильнее сжимали взъерошенные волосы Эмили и грубо тянули к себе, принуждали покорно вжиматься щекой в его пресс. Стук бешено пульсирующего сердца мужчины эхом проносился по всему напряженному телу Эмили и с каждым новым ударом намекал на то, что это он… он в ее власти, но никак не она.

Это налетевшее, как цунами, откровение, этот взрыв сознания возбуждающей волной промчался по всем эрогенным зонам Эмили и непроизвольно вылился в громкий пронзительный стон. Стон, что заставлял охранника теперь уже не просто трястись, а с криком начать извергаться. Брызгать горячей спермой в ее подбородок, а затем струями бить о выставленную в спешке ладонь. От пальцев Эмили неприятная липкая жидкость стремительно разлеталась по комнате и падала мелкими каплями на ее джинсовку и пол. Руки охранника все сильнее прижимали голову Эмили к животу и уже не оставляли ни единого шанса вырваться или уклониться от летящих, как из фонтана, потоков эякулята, что теперь так бессовестно пачкали ее лицо.

Но нет. Нет в мире ничего вечного, и, конечно, оргазмы тому лучшее подтверждение. Тело охранника постепенно обмякло, а пальцы разжались, медленно высвобождая журналистку из своих страстных оков. Последняя капля спермы, что так вальяжно стекала по ее руке, последний вздох… И уже с чувством отрезвляющего отвращения к себе Эмили, скользя щекой по прессу и ногам охранника, скатилась вниз. Ее руки стыдливо закрыли голову, а взгляд уперся в растресканный бетон. Часы показывали девять часов пять минут вечера.

— На входе покажешь, — швырнул ей синий браслет охранник и, застегнув ширинку, настораживающе спокойно вышел из комнаты.

Скрип потолочного вентилятора продолжал давить, а Эмили все так и сидела, уткнувшись лбом в холодный пол. Из ее глаз сочились обидные слезы, тело пронизывала словно клеймящая грязным пороком дрожь. То, что произошло сейчас, окончательно и бесповоротно затмило все ее прошлое. Затмило все. И если еще каких-то пять минут назад она думала, что самым унизительным в ее жизни был истеричный хохот Лукреции, то сейчас она была готова слушать этот смех каждый день, лишь бы не осознавать, не жить с этим чувством, что ее использовали как вещь. Как сраную вещь, что покорностью заслужила от хозяина заветную похвалу, которая теперь, словно нашествие саранчи, выедала на корню все ее достоинство, самолюбие и честь. Разрушала, казалось, навсегда, возникшую иллюзию о доминантном положении в этой пищевой цепочке похоти и разврата.

Медленно встав с пола и утерев лицо, Эмили осторожно подняла браслет и удрученно уставилась на него. Ее сознание отказывалось понимать, что она не проиграла, а наоборот — победила. Что все ее мечты стали еще ближе, а цели только сильнее укрепились. Ведь теперь она не просто знает, а на своей шкуре почувствовала, как тут поступают с заблудшими наивными девушками. Как ломают их личность, стирают индивидуальность и превращают в послушных марионеток. В безвольных овечек, думающих, что они имеют тут власть, что сами решают, когда и с кем, а на самом деле… На самом деле все давно решено за них, и этот выбор, что они делают каждый день, — просто миф. Иллюзия, обольстительно ласкающая эго. Она намертво прибивает ржавыми гвоздями к нарядному гобелену собственной важности и медленно, словно паук, высушивает, оставляя после себя лишь оболочку, когда-то гордо носившую титул «человек».

«Сколько же девочек проходит через эту сволочь каждый день, сколько, блин, их эта тварь испоганила?! — спрашивала себя Эмили, смотря на демоническое свечение красной лампы. — А сколько же еще будет… Не-е-ет! Теперь-то я точно не уйду… — Она крепко сжала в руках браслет. — Особенно сейчас… Сейчас, когда я вошла в этот первый круг Ада, когда прикоснулась к этому пламени, к этой лавовой реке из сломанных душ и ошметков достоинства», — вспомнила она еще одну цитату из книги, которую читала утром в метро, и, надев на левую руку синий браслет, решительно вышла из комнаты.