– На мой взгляд, это было отличное приобретение, – сказал Дэн. – Обошлось в немалую сумму, но таланты… – Дилейни была уверена, что он хотел сказать “фееричны”, но она уже украла у него это слово. Подумав мгновение, он нашел альтернативу: – …просто звездные. Как ты думаешь, какой была цена?
– Таланты недешевы, – ответила она, и Дэн улыбнулся.
Это был единственный правильный ответ, поскольку логика в оценке отсутствовала. “Вместе” купила “Фактор 4”, компанию, образовавшуюся всего три года назад, с двадцатью двумя сотрудниками и отсутствием прибыли, почти за два миллиарда долларов.
– Хорошая формулировка, – кивнул Дэн.
Для любого продавца или покупателя в сфере высоких технологий покупка дешевле миллиарда не имела смысла. Дилейни следила за доходами “Фактора” и не знала ни об одном входящем платеже более 23 миллионов за все время существования компании. Тем не менее “Вместе” заплатила за нее 1,9 миллиарда. Практически то же самое было с прогорающей компанией по производству наушников, которая была приобретена за миллиард, и с прогорающей фирмой виртуальной реальности, за которую заплатили 2,8 миллиарда, и с прогорающим производителем ненасильственных видеоигр, который обошелся “Вместе” в 3,4 миллиарда. Казалось, что цифры выбирают исключительно за красоту и чудесный логический парадокс: то, за что ты заплатил миллиард, будет стоить миллиард, – смелая идея, не отягощенная тысячелетней практикой бухучета.
– Я не встречался с Виджеем и Мартином, – сказал Дэн.
Дилейни заметила, что он раскачивается, и поняла, что у гриба гибкая ножка. Ей стало интересно, так ли податлива ее лама. Она попробовала. Оказалось, что нет.
– Надеюсь, что у них сейчас романтический период, – продолжал Дэн, махнув рукой в сторону кампуса.
Где-то там теперь Виджей и Мартин. Оба очень нравились Дилейни, и она предполагала, что там они несчастны, как любые основатели, вынужденные продать свое детище, и что через пять лет, как только получат свою долю акций, с радостью покинут “Вместе” и смогут основать свои семейные фонды.
Однако миллиардные сделки поддерживали мир технологий на плаву, а наиболее сообразительные предприниматели понимали, что продаться “Вместе” гораздо проще и логичнее, чем оставаться независимой компанией и пытаться что-то заработать (сизифов труд) или вставать на опасный и непредсказуемый путь публичного размещения активов.
– Я знаю, что твоя должность неоднократно менялась. Можешь рассказать, какую роль ты играла в “Факторе”? Необязательно по порядку. Ты не против?.. – Он встал и показал жестом, что хочет поменяться с Дилейни местами.
Дилейни слезла с ламы и пересела на гриб.
– Моя роль была достаточно аморфна, – начала Дилейни и заметила вспышку восхищения в глазах Дэна. Еще одно слово, которое ему нравится.
С ним все просто, поняла она. Долгие годы “Вместе” с помощью своих алгоритмов автозаполнения вытесняла из языка тысячи слов, заменяя менее употребительные теми, что предпочитает большинство, и в результате огромные пласты английской лексики перешли в разряд устаревших. Когда ухо “совместного” улавливало слово вроде “аморфный”, оно удивлялось, как будто услышало смутно знакомую песню из давно минувших времен.
Дилейни обрисовала историю своей работы в “Факторе”. Она пришла в компанию как помощник руководителя, потом ее стали называть офис-менеджером, хотя делала она примерно то же самое, то есть практически все. Она заказывала закуски и обеды. Она управляла уборщиками, следила, чтобы все были накормлены, нанимала и контролировала садовников. Она организовывала все мероприятия, от коротких совещаний за обедом до выездов на модные курорты, и даже свадьбу Мартина на горе Тамальпайс (ей пришлось найти команду парапланеристов, которые согласились летать в смокингах). Все это она рассказала Дэну, ни в чем не приврав, но тем не менее постаравшись донести до него, что во “Вместе” она бы не хотела планировать вечеринки и договариваться о доставке обедов.
– Еще я немного общалась с соискателями. Ну, знаешь, просто проверяла их на нормальность, – добавила она и улыбнулась Дэну, надеясь, что он оценит эту попытку найти общее в их рабочих задачах.
Он улыбнулся в ответ, но чисто символически – она явно задела за живое. Такое с ней уже бывало. Те шестеро или семеро “совместных”, с которыми ей довелось встречаться раньше – в баре или у общих знакомых, – были в целом нормальными людьми, идеалистами и прекрасными специалистами в своем деле, и, как правило, с радостью разливались соловьем о своей работе и жизни. Однако для каждого существовала черта, которую нельзя было переходить. Они могли двадцать минут мило болтать о многих странных и непонятных извне сторонах жизни в компании или о ее иногда позитивном, но куда чаще катастрофическом влиянии на мир, но в тот самый момент, когда Дилейни уже казалось, что ее собеседник может свободно высказываться и думать все что хочет, какая-нибудь одна затронутая тема, одна фраза внезапно оказывалась чересчур, и новый “совместный” друг мгновенно закрывался и переходил в защитную позицию. Так, например, категорически нельзя было произносить слова “монополия” и “оболванивание”. Любое сравнение, даже в шутку или по пьяни, между Эймоном Бейли – одним из основателей “Сферы” – и Джимом Джонсом, Дэвидом Корешем или Китом Раньером[2] воспринималось как нечто совершенно неуместное и признак дурного тона. Упоминание о Стентоне, еще одном из “трех волхвов” компании, который покинул “Вместе” и вступил в сатанинский союз с государственно-частным предприятием в Китае, становилось для разговора губительным. Что можно и чего нельзя говорить о Мэй Холланд, теперешнем генеральном директоре “Вместе”, вычислить было очень сложно.
Десять лет назад Мэй начала работать в “Сфере” в отделе связей с клиентами, потом стала одной из первых в компании полностью прозрачных личностей, транслируя в Сеть всю свою жизнь, и благодаря абсолютной преданности “Сфере”, а также молодости, привлекательности и харизме очень быстро начала подниматься по карьерной лестнице. Недоброжелатели считали ее не слишком умной и чрезмерно осторожной. Фанаты – которых было значительно больше – вдумчивой, по-хорошему амбициозной и разносторонней. Правда, оба лагеря сходились в одном: за все годы, проведенные в компании, лично Мэй не принесла ей ни одной значимой идеи. Даже после слияния с “Джунглями” она как будто не понимала, что все это значит и как можно объединить компании с максимальной выгодой.
– Сколько людей работало в “Факторе”? – спросил Дэн.
Дилейни знала, что Дэну это известно, и если сейчас окажется, что она сама не помнит точного числа, то он решит, что либо ей плевать на коллег, либо она не умеет считать.
– Двадцать два с половиной, – ответила она. – Половина – потому что один молодой папочка на момент приобретения работал неполный день.
– Как ты считаешь, отдыху там уделялось достаточно внимания? – Дэн снова задергал молнию.
Дилейни рассказала, как они устраивали пикники, как три раза в год выезжали на курорты (а она это все планировала), как однажды в теплую июньскую пятницу Виджей и Мартин отправили всех на тихоокеанский пляж.
– Мне это нравится, – сказал Дэн. – Но, учитывая, что ты работала в таком маленьком коллективе, как думаешь, тебе понравится в такой большой компании, как “Вместе”? Нам бы хотелось, чтобы наши сотрудники хорошо абсорбировались в сообществе.
– Думаю, у меня получится, – ответила Дилейни. Абсорбировались.
За последние три года в кампусе “Вместе” произошло девятнадцать самоубийств, что коррелировало с общемировым всплеском, и никто не хотел о них говорить – в основном потому, что никто толком не понимал, почему это происходит и как этому можно помешать. Даже число “девятнадцать” было спорным, поскольку в кампусе не было местных новостей, не было журналистов, их полностью вытеснили соцсети, рекламный апокалипсис и, в первую очередь, война с субъективностью. Информация об этих смертях складывалась лишь из слухов и поспешно удаляемых сообщений жителей побережья Залива, которые видели вынесенные на берег мертвые тела. Этот способ “совместные” выбирали часто – бросались в море, которое их окружало.
