Винни стала один за другим перемещать снимки из альбома в сканер, аккуратно отклеивая их от страниц. На задней стороне оставались бледно-желтые полоски.

– Знаешь игру “Память”? – спросила она и устремила на Дилейни пристальный взгляд, словно ответ был крайне важен для нее.

– Мне кажется, да. Только у нас она называлась “Концентрация”, – ответила Дилейни. – Это когда кладешь карточки лицом вниз и переворачиваешь по одной?

– И ищешь парные, ага, – кивнула Винни и перевела взгляд на сканер.

Как ее до сих пор не уволили, было совершенно непонятно. Она никуда не торопилась и, кажется, теряла мысль через каждые три слова.

– Итак, теперь закрываем, – внезапно сказала Винни и неуклюже опустила крышку.

Из компьютера раздался настойчивый звонок, а следом – второй из браслета.

Брови Винни скакнули вверх.

– Шестнадцать минут. Пора двигаться, – пояснила она и принялась маршировать на месте, поднимая колени настолько, насколько позволяли узкие джинсы.

На каждом четвертом шаге Винни поворачивала торс, вскидывая локти, потом продолжала маршировать. Она не пригласила Дилейни присоединиться, поэтому та просто сидела и пялилась на потолочные балки.

Наконец Винни вернулась в свое кресло и показала на экран, где появились точные цифровые копии всех восьмидесяти снимков. Касаясь экрана пальцем, она выделила их все, повернула под нужным углом и перетащила в папку. Потом приказала программе распознать лица, и на экране появилась панель со всеми фотографиями, где были люди.

– Клиент дает нам список людей, – объяснила Винни, – а теперь ИИ их находит.

Под каждым снимком стали появляться надписи: папа, мама, дедушка, Элоиз, Барки.

Браслет Винни снова зазвонил. Она взглянула на него и рассмеялась:

– Как я могла забыть! – Она достала термос и сделала глоток. – Вода, – объяснила она. – Четыре литра в день. Раньше я носила рюкзак-гидратор, но от этого портилась осанка.

Она сделала еще несколько мучительно долгих глотков, и наконец браслет снова прозвонил, явно выражая одобрение. Винни убрала термос.

– Хорошо, теперь фото в системе, – продолжала она, – и с ними можно делать самые разные вещи. Я могу прямо сейчас послать их клиенту, и пусть дальше сам развлекается как хочет с генеалогией или более подробными подписями. Программа “Прошедшее совершенно” может вычислить, когда именно было сделано каждое фото, что очень важно для многих. ИИ может сам делать сопроводительные подписи, и услуга оказалась на удивление популярной. “Дедушка в Рождество”. “Дядя Фил в Рождество”. Это бесплатно, и практически все выбирают эту опцию. Когда мы отсылаем фото, клиенты могут менять подписи на свое усмотрение, но большинство таким не заморачивается.

Винни подняла крышку сканера и с отсутствующим видом сгребла фото в кучу – совсем не так аккуратно, как выкладывала их на стекло. Собрав смятые карточки в кособокую пирамидку, она кинула их в большой контейнер на конвейере у себя за спиной. Там уже лежали тысячи фото всевозможных размеров и эпох, со свадеб, крестин и праздников – все вперемешку, утратившие свою ценность и предназначенные для переработки.

– Сюда влезает тысяч десять, – заметила Винни, – просто удивительно. – Она кинула альбом в толстой обложке с пламенеющим флоридским закатом в другой контейнер. – Альбомы нельзя переработать, – с досадой пояснила она. – Мы бы делали это, если б могли. Но нет. Их просто сжигают. Ой! Пора обедать. Ты проголодалась?

По пути в столовую они миновали лабиринт из мурлыкающих и щелкающих конвейеров, вьющихся среди рабочих столов. Мэй Холланд купила компанию, которая разрабатывала и производила транспортировочные ленты для аэропортов по всему миру. Все тогда подумали, что это странно, но за пять лет Мэй приобрела головокружительно пестрый набор из самых разных компаний – компаний, которые производили продукты, автомобили и самолеты, – и потому скромная по стандартам “Вместе” покупка, обошедшаяся всего в сорок четыре миллиона, не привлекла большого внимания.

А теперь Дилейни смотрела, как по лентам ползут, постепенно скрываясь в проеме за занавеской из резиновых лент, контейнеры, набитые фотоальбомами и другими вещами – летними сарафанами, плетеными корзинами, проигрывателями 1980-х годов и заляпанными детскими одеялами.

– Это я потом тебе тоже покажу, – сказала Винни. – Там, по сути, все то же самое, просто объекты побольше – те самые вещи, для которых изначально и были предназначены все эти безумные хранилища. Их сканируют на 3D-сканере настолько точно, что при желании их можно воссоздать во всех деталях. Но вообще-то, конечно, практически всё – просто мусор. И если мы сможем убедить людей от него избавиться, предложив взамен файл с 3D-моделью их детской кроватки или спортивных кубков умершего сына, то они перестанут цепляться за вещи, и тогда накопительство, которое того и гляди прикончит мир, начнет сходить на нет.

– Значит, конвейеры возвращают вещи обратно клиентам? – спросила Дилейни.

– Боже, ты что, не слушала? Для этого тут и нужна подземная железная дорога. Все это складывается в вагоны и отправляется на восток – на сжигание. По датской технологии.

Две сестры из-под Копенгагена, дочери топ-менеджера предприятия по утилизации промышленных отходов, изобрели способ сжигания с нейтральной эмиссией углерода, в результате которого практически любая вещь превращалась в прочную черную массу, использующуюся в производстве определенных марок бетона. Особенную популярность такой бетон завоевал у калифорнийских фирм, занимавшихся постройкой тюремных зданий.

– Люди не могут сами решить, что сохранить, а что выбросить, – пояснила Винни, – поэтому хранят все. Но мы пытаемся предложить им кое-что получше. Мы делаем изображение, а вещь уничтожается. Барахла становится меньше.

– А после обеда? – спросил Уэс.

Он тер пемзой нарост на внутренней стороне большого пальца на левой ноге. Это был еженедельный ритуал и причина, по которой он носил только сандалии, – обычные ботинки с закрытым носком ему не подходили.

– А после обеда я сканировала фотографические воспоминания тридцати восьми людей, и алгоритм сделал к ним подписи, так что они стали какими-то более обезличенными, что ли, а потом я свалила все эти сотни уникальных фото в большой ящик, чтобы их переработала другая машина и превратила в тюремный бетон. И Винни делала то же самое, но медленнее.

Уэс кивнул, оценил свою работу и принялся тереть дальше.

– Расскажи мне про эту Винни.

Дилейни рассказала, что Винни никакая не суперженщина из тех, что ожидаешь встретить в стенах “Вместе”, а обычная жена и мать троих детей, для которой “совместная” зарплата и программа здравоохранения, четыре недели отпуска, декретные отпуска для обоих родителей, отпуск в случае смерти родственника, программа накопления на колледж и бесплатный двухнедельный летний лагерь для детей любого возраста являлись преимуществами, которым трудно что-то противопоставить.

– В конце концов нам с ней пришлось координировать наши действия, – сказала Дилейни.

– Зачем это? – Уэс замолчал и несколько секунд смотрел в стену. – Нет, постой. А, понял. Компания использует датчики движения, чтобы следить, насколько быстро ты работаешь. А у вас там есть какой-нибудь старший в отделе? Бригадир какой?

Дилейни не задумывалась об этом, но теперь поняла, что в “Мыслях Вместо Вещей” не было никакого начальника.

– Значит, эту задачу выполняет ИИ, – заключил Уэс. – И думаю, работников это даже больше устраивает. С одной стороны, он объективен, с другой – датчики можно обмануть. Они же знают, как функционирует эта система. Так Винни просила тебя работать помедленнее?

– Ну, она говорила что-то вроде “будь внимательнее” и “убедись, что все правильно”. Но до меня не доходило. И тогда она написала: “Пожалуйста, помедленнее!” – на изнанке старого свадебного платья, которое потом отправилось на сжигание.