Дилейни упала лицом в подушку и заорала.

– Полагаю, все эти доносы обязательны, – сказал Уэс. – ИИ определяет их среднее количество за день, и Винни просто выполняет норму. Иначе ее поведение сочтут подозрительным. О, я проверил твои “АнонПреды”. Твой показатель ниже среднего. Ты на кого-нибудь стучала сегодня?

– Да господи, я понятия не имела, что это нужно делать.

– Так, ожидаемое количество – двенадцать. В общем, отыщи двенадцать вещей, которые раздражают тебя в коллегах, и все будет тип-топ.

Дилейни чувствовала себя вымотанной. Она встала и прошла к двери.

– И как, ты думаешь, я найду способ уничтожить эту компанию, утилизируя чужие фото и свадебные платья?

– Я думаю, что ты на верном пути, – ответил Уэс.

В своей комнате Дилейни рухнула на кровать. В голове была пустота. Раздался стук в стену.

– У тебя еще один “АнонПред”. В 23:03. Твой показатель упал до 84,6. Но, похоже, на сегодня это все.

– Прошу, хватит, – простонала Дилейни.

Уэс долго молчал. Потом спросил:

– Спишь?

– Пытаюсь.

Дилейни слышала, как он укладывается в кровати с Ураганом. Они возились и скреблись, наконец послышался шорох одеяла, взлетающего в воздух и опускающегося на человека и собаку.

– Спокойной ночи, – донеслось из-за стены.

– Спокойной ночи, – ответила она.

– Я люблю тебя.

Совершенно не за что, подумала она. Это же нелепо и странно.

– Спасибо.

Прошла неделя, Дилейни отправила на сожжение тысячи уникальных вещей, настрочила требуемое количество “АнонПредов”, не имевших ровно никаких последствий, и переняла у Винни беззаботное отношение к их деструктивному занятию. Работа была тупой и монотонной, в качестве звукового сопровождения – незатихающий щебет Винни о детях, муже, друге мужа Люке, который, по ее словам, внешне просто неотразим, но сам это не сознает. Через равные промежутки времени они вставали, чтобы сделать упражнения, вскидывали ноги, жали на педали, а потом опять возвращались к сканированию.

Каждый день после работы Дилейни возвращалась домой, и они с Уэсом, оставив все гаджеты дома, шли к океану, взяв Урагана на поводок. Он рвался на песок, не понимая, почему они идут по бетонной дорожке, когда за оградой бесконечный пляж.

– Думаешь, надо его чипировать? – спросил Уэс.

Дилейни пожала плечами. Вечный чип в обмен на право бродить по песку на привязи? Что хуже – чип или бетон вместо пляжа? Оба хуже, как говорится.

– Так, значит, ты еще не поняла, какие провода нужно перерезать? Как я погляжу, “Вместе” все еще стоит.

– Втираюсь в доверие. Демонстрирую радость и довольство. Вживаюсь в роль. Шпионю.

– Ясно. Значит, плана нет.

– Вряд ли я стану радоваться, когда “Вместе” рухнет. Люди вроде Винни лишатся работы.

– Есть и другая, – возразил Уэс. – Не такая испепеляющая.

– Да, но для матери троих детей “Вместе” предоставляет фантастические льготы. Винни заканчивает ровно в пять. Ее аппаратура выключается, как только она отработала восемь часов.

– Ага. Бесконечные судебные иски из-за переработок канули в прошлое, как только изобрели это программное обеспечение. И ей прекрасно платят.

– Откуда ты знаешь? – спросила Дилейни.

– Ты меня недооцениваешь. Сама-то читала свое соглашение о приеме на работу? Сведения о заработной плате любого сотрудника “Вместе” доступны любому другому сотруднику компании. Полная прозрачность. Ты знаешь, что в восемнадцать лет Винни арестовали за вождение в нетрезвом виде?

– Уэс, прекрати.

– Там все есть. Ты что, даже не заглянула в ее данные? Там даже все адреса, по которым она когда-либо жила. Да и вообще, когда “Вместе” не станет, что-нибудь еще придет ей на смену.

Дилейни уже думала об этом. “Вместе” шла к нынешнему своему положению двадцать два года благодаря уникальному слиянию умов “трех волхвов”, о двоих из которых теперь предпочитали не упоминать. Можно ли повторить что-то подобное? После того, как она освободит мир от смертельных объятий “Вместе”, займет ли ее место какой-нибудь другой технологический удав? Маловероятно. Но после ухода одного из “волхвов”, исполнительного директора Тома Стентона, “Вместе” стала уязвимее. Стентон был акулой-убийцей, которая никогда не спит и неустанно заботится о наращивании мощи компании. Самый первый из “волхвов”, Тау Господинов, вундеркинд и визионер, начал критиковать то, во что превратилась “Вместе”, и его никто не видел уже не один год – ему выдали неограниченный бюджет на осуществление его мечты о вечной жизни, и он исчез из поля зрения общественности. Третьего “волхва”, Эймона Бейли, – “дилетанта-самоучку”, по его собственному определению, – интересовали люди, он хотел изучать их, объединять, совершенствовать. Но его увлечения – космические путешествия и поиски затонувших кораблей – обходились слишком дорого, а пользы от них не было никакой. Мэй в некотором смысле вобрала в себя самые ценные черты каждого из трех, к тому же умела четко фокусироваться на важном, а этого умения “волхвам” не хватало. Она редко покидала кампус, не лезла в благотворительность или политику, у нее не было семьи, она была открыта для всех, но не скатывалась в показуху, она воплощала декларируемые принципы полной прозрачности в прямом эфире.

– Ты видела Бейли? – спросил Уэс.

– Его там нет. Говорят, он вроде как наполовину на пенсии.

– А Мэй? Хоть какие-нибудь следы ее присутствия?

– Я смотрю ее трансляцию. Сегодня она была в кампусе, но не приближалась к моему отделу. “Мысли Вместо Вещей” в кампусе своего рода Аллентаун[8]. Она туда не заглядывает.

– Наверняка комплексует, – ухмыльнулся Уэс. – У нее уже лет сто как нет новых идей. Думаю, не хочет показываться людям, пока что-нибудь не придумает. Мечтательная Пятница когда в последний раз проводилась?

Дилейни не ответила, перед ее глазами всплыл ультразвуковой снимок.

– Она беременна.

– Что?.. – Уэс ошарашенно уставился на нее.

Дилейни рассказала о том, что увидела в свой первый день, и они перебрали все ее предположения. Уэс смотрел на дюны, пытаясь осмыслить новость.

– Она что, ходит в ту же клинику, что и все остальные? – недоверчиво спросил он. – Впрочем, это логично. Она бы так и поступила. – Он вытянул указательный палец, как будто собирался начать что-то считать, но передумал. – Но оставить снимок… Странно. Она должна была собственноручно закрыть изображение, прежде чем уйти. Значит, оно включилось случайно. Какой-то глюк. Но и такое маловероятно.

– Значит, кто-то сделал это намеренно, – сказала Дилейни.

– Да, вот это куда вероятнее. Знаешь, я почти уверен, что это было сделано специально. Кто-то хотел, чтобы ты увидела. Наверное, это проверка.

– В мой первый день?

– А когда еще? Сама знаешь, какие они изобретательные.

Дилейни молчала, обдумывая эту версию. Внезапный порыв ветра с океана поднял песчаный вихрь. Ураган чихнул.

– Возможно, тут приложил руку Стентон, – сказал Уэс. – Про него там не говорят?

– Я не слышала. Вроде он по-прежнему в Китае.

– Да знаю я, что он в Китае! Никак не может угомониться. Никто не проваливается с таким треском и постоянством, как он.

Когда Стентон ушел из “Вместе” в компанию “Хуавей”, все сочли это самым вопиющим предательством в истории индустрии и принялись трезвонить во все законодательные колокола, призывая спецслужбы вмешаться. Мэй Холланд и Эймон Бейли были хорошо прикрыты по части патентов – как ни странно, Стентон не имел прямого отношения к наиболее ценным продуктам компании. Однако все равно оставались опасения, что он забрал с собой в Китай – и не просто в Китай, а в “Хуавей”, которая считалась главным конкурентом “Вместе” в области мобильных телефонов, – интеллектуальную собственность компании. Но единственный видимый результат его бегства оказался неожиданным – с его появлением “Хуавей” начала чахнуть. Следуя его советам, компания понизила себестоимость своих смартфонов, пожертвовав техническими характеристиками, в расчете на то, что к ним хлынут те, кто не может или не хочет расстаться с двумя тысячами долларов на гаджет от “Вместе”. Но этого не произошло. Смартфоны “Хуавей” действительно заметно подешевели, но их просто стали считать халтурой. Они были ненадежны. Выглядели убого и топорно – как снаружи, так и на уровне интерфейса.