Соседи на другом берегу держали лошадей, и со своих качелей Дилейни наблюдала, как лошади, потряхивая гривами, бегают рысцой по лугу. Она могла часами сидеть практически неподвижно, переключая внимание с искрящейся воды на полные важности движения лошадей. Научившись читать, она стала брать с собой на качели книги и нередко проводила за чтением по полдня, а собаки то посапывали рядом, то вдруг срывались с места, привлеченные белкой или мышью.
Но когда Дилейни пошла в школу, родители забеспокоились. К тому времени они открыли в городке магазин органических продуктов и чуть ли не целыми днями пропадали там. После школы Дилейни ехала обратно на велосипеде, и родители, закрыв вечером магазин и вернувшись, обычно заставали ее дома за чтением. Спортом она не увлекалась, никаких друзей, чтобы гулять с ними в городе, у нее так и не появилось. Когда родители сообразили, что дочь ни разу не пригласила к себе одноклассников, то всерьез разволновались. Дилейни всегда нравилось быть одной – читать, смотреть в огонь или просто сидеть на диванчике над речкой. Родители же развили бурную деятельность. Начали терзать ее всякими психологическими тестами. Пытались научить общаться со сверстниками. Записали в кучу кружков в школе и в церкви. На выходных отправляли ее к своим друзьям, у которых были дети, или приглашали их к себе. Дилейни не возражала. Ей нравилось и лепить из глины, и учить испанский, и играть на гитаре. Она легко заводила приятельские отношения с другими детьми и любила показывать им своих собак, речку и лошадей на другом берегу.
Но родители все равно считали, что она слишком много времени проводит в одиночестве, и – исключительно из любви, в надежде, что так она будет больше общаться со сверстниками, – подарили ей на двенадцатый день рождения телефон. Он стоил тысячу долларов – расход немыслимый, но, по их мнению, необходимый. Дилейни не отказалась от подарка.
Гаджет имел массу функций, он был и телефоном, и телевизором, и инструментом поиска, и стереосистемой, и игровым автоматом, и фотоаппаратом, и видеокамерой, и плеером, и хранилищем всякой всячины – но также и порталом в мир политики, порно и геев. Позже родители говорили – а склонностью к преувеличениям они не страдали, – что поначалу Дилейни проводила с телефоном по восемьдесят часов в неделю. Первым делом она посмотрела целиком, все тридцать три часа, древний сериал “Ривердейл”. Потом шесть сезонов другого, еще более древнего, “Офиса”. За ними последовали “Друзья”, “Внешние отмели” и “Настоящий американец”. Она открыла для себя музыку, и ее плейлист тут же распух до 1130 треков. Школьные приятели еще не освоили мир сообщений, поэтому телефон не оказал мгновенного эффекта на ее социальную жизнь. Но теперь Дилейни проводила долгие часы не на мостике над речкой, а в своей комнате, почти без сна, но и бодрствованием это было трудно назвать.
Понаблюдав за дочерью четыре месяца, родители ввели ограничения – Дилейни разрешалось сидеть в телефоне не более трех часов в день. Когда родители были рядом, она правило не нарушала, но как только они засыпали, тут же о нем забывала. Теперь сериалы она смотрела с половины одиннадцатого вечера до двух ночи, а просыпалась в семь, чтобы до школы еще часик посидеть с телефоном. Как итог – стала засыпать на уроках, вызывая неудовольствие учителей. В конце шестого класса ее оценки оказались куда хуже, чем были в начале, и родители получили озадаченное письмо от классного руководителя: “Я никогда не сталкивалась с таким внезапным падением успеваемости. У вас кто-то умер?” Все лето родители придумывали, как решить эту проблему.
***
Следующие несколько лет протекли предсказуемо. Родители изобретали ограничения, а она – способы борьбы с ними. Они устанавливали фильтры, она их обходила. Они посещали группы поддержки, смотрели мрачные документальные фильмы и возвращались с новыми ограничениями, фильтрами и стратегиями, не имевшими никакого эффекта. И все это было еще до того, как Дилейни познала соцсети. Бесконечные взаимосвязанные медиаплатформы “Сферы” зацементировали зависимость. К тринадцати годам она посылала примерно по 540 сообщений в день – в основном размытые селфи, это была ее фишка. И текстовые послания. И короткие танцевальные видео. А в течение тех шести месяцев, когда взлетело приложение “Ногтк”, рассылала всем фото своих ногтей с зашифрованными пятью буквами сообщениями.
Родители отправили ее в реабилитационный лагерь в Монтане, неподалеку от места, где жила ее бабушка ЖуЖу – бывший пилот авиалиний, неоднократная чемпионка по ловле басса и любительница мужчин намного моложе себя. Дилейни предстояло провести в лагере целый месяц без телефона и без общения с людьми извне, в компании восемнадцати девочек в основном того же возраста. Их дни подчинялись распорядку, но не особо жесткому. На военный этот лагерь не походил. Они работали на ферме, ходили в походы, катались верхом, доили коров и принимали телят, кормили коз. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, и через месяц Дилейни попросила родителей оставить ее там на весь год. Каждые выходные она навещала ЖуЖу, и ей нравилась эта простая жизнь. В восьмом классе она вернулась в свою школу в Айдахо, чувствуя себя счастливой, уравновешенной и сильной.
А потом произошло нечто странное. Ее школа, где родителей начиная с первого класса вечно пугали опасностями, которые несут в себе гаджеты, формирующие у подростков клиповое мышление, включилась в программу полного цифрового погружения. Учителя перестали давать обычные домашние задания, теперь они размещали их онлайн на ресурсе “СфероКласс”, собирающем данные о каждом пользователе. Задания учительницы по обществоведению заключались в просмотре учебных видео, а учителя английского заставляли выполнять домашние работы на компьютере и отправлять через “СфероПропись”, с обязательным использованием довольно убогого ИИ-приложения для проверки ошибок.
Родители Дилейни, которые давно отрубили у себя в доме интернет, оказались в затруднительном положении. Поначалу они каждый вечер отвозили ее в библиотеку, но на дорогу уходило полчаса в одну сторону, и в конце концов им снова пришлось подключить интернет и трепетать перед зависимостью, от которой дочь вроде бы успешно избавилась. Это было все равно что вылечить ребенка от наркомании исключительно ради того, чтобы школа потребовала от учеников постоянно быть слегка под кайфом.
При всем том школа продолжала пугать соцсетями и черной дырой экранного времени. На уроках пользоваться телефонами запрещалось, зато разрешались учебные ноутбуки, которые школьники с легкостью приспосабливали для просмотра порно и видео с милыми зверушками. Учителя, с одной стороны, жаловались на ухудшение концентрации внимания учеников и навязчивый цифровой контроль со стороны родителей, а с другой – требовали, чтобы у детей был постоянный доступ в интернет; жалобы, всевозможные записки родителей и справки от врача тоже принимались теперь исключительно в электронном виде. Во вторник школа устраивала родительское собрание по поводу цифровой зависимости подростков, а уже в среду домашнюю работу по математике приходилось делать онлайн. На собрании учителя призывали проводить выходные без компьютеров и телефонов, после чего давали на выходные задания, которые не выполнить без интернета.
В результате Дилейни проводила в Сети почти весь день, общаясь с одноклассниками, обсуждая конспекты и делая уроки, знакомясь с бесконечными школьными обновлениями, памятками и пояснениями. Она постоянно была на взводе, почти на грани нервного срыва. Она спала меньше пяти часов в сутки. Наконец, когда ее обнаружили спящей в школьной кладовке, семья решила, что единственный вариант – домашнее обучение. Дилейни постепенно начала оживать. Через месяц она уже могла сконцентрироваться достаточно, чтобы начать читать книги и высказывать собственные мысли, которые не были отзвуками из Сети. Через три месяца она вернулась на свой мостик над рекой и окончательно пришла в себя.
* * *