В период с 1990-е по 2010-е на иранских президентских выборах существовала еще одна любопытная традиция, прервавшаяся лишь в 2021-м: тот, кого верховный лидер поддерживал на президентских выборах, всегда проигрывал. В 1997 году кандидатом от рахбара считался Али Акбар Натек-Нури, но победил Хатами. В 2005 году сразу несколько кандидатов претендовали на то, что идут на выборы при поддержке Хаменеи, однако будущий победитель Ахмадинежад явно не мог рассчитывать на такую поддержку — ему вообще прочили 2% голосов. Реформистом он не был, как раз наоборот, но верховный лидер явно ставил на других участников. В 2013-м выборы выиграл Рухани, явно не ходивший в приближенных Хаменеи, в отличие от его соперника Али Акбара Велаяти. В 2017 году ситуация была еще более очевидна — кандидатом от рахбара был Раиси, но выиграл снова Рухани.

Даже выборы 2009 года, где консерваторы вроде как победили, подтверждают это правило. Тогда Ахмадинежад переизбирался на второй срок, уже доказав свою приверженность консервативной линии и поддержку Хаменеи. Иными словами, в битве с Мир-Хосейном Мусави было очевидно, что верховный лидер на стороне Ахмадинежада. И, похоже, Ахмадинежад те выборы проиграл. Однако в тот момент консерваторы решили сломать систему через колено и нарисовать нужный результат своему кандидату. Целый ряд иранских и западных аналитиков написал о фальсификациях вскоре после обнародования результатов[11]. Реакцией стало «Зеленое движение», когда на улицы городов вышли сотни тысяч демонстрантов, требующих пересчитать голосование. Ценой жестокого подавления протестов и жертв — власти заявили о гибели 36 человек, оппозиция называла цифры в разы выше — Ахмадинежаду удалось сохранить власть, но эксперимент с фальсификациями был признан неудачным. Через четыре года реформисту Рухани спокойно дали победить.

Демократические институты в Иране никогда не были всесильными, однако они влияли на значительную часть принимаемых решений. Так сложилось по многим причинам, включая своеобразную систему институтов и специфику неформальных отношений. Но главное, что доказывает иранская модель — для демократизации нужно одно основное условие: конкуренция внутри системы. Пока ни один из флангов не может победить, люди могут спорить о будущем, власть сменяться, а население влиять на принятие решений. Однако если одна из двух башен окончательно побеждает, система рушится. Хаменеи в итоге удалось добиться своего — один из его кандидатов президентом все-таки стал. Консервативный Меджлис

Февраль 2020 года

Иран живет по своему времени: пока в мире постепенно начинался судьбоносный 2020-й, в стране медленно двигался к завершению 1398 год[12]. Вышел он не самым радостным. Годом ранее из-за выхода США из ядерной сделки подскочили цены — и продолжали расти весь год. Официально признавалось, что годовая инфляция достигла примерно 40%, при этом сами иранцы жаловались, что их средний чек в магазине увеличился минимум вдвое. На фоне всех экономических сложностей 24 абана (15 ноября 2019-го) власти объявили, что единовременно увеличивают в три раза розничные цены на бензин. Народ принялся протестовать, поджигать заправки и банки, перекрывать улицы — в ответ власти санкционировали открытие огня по протестующим и на неделю вырубили в стране интернет. Те столкновения в народе нарекли «кровавым абаном», погибло более тысячи человек.

На этом драматические события не закончились. 13 дея (3 января 2020-го) по распоряжению президента США Дональда Трампа ударом беспилотника в Ираке был убит легендарный иранский военачальник Касем Сулеймани, командующий спецподразделением «Кодс». Власти устроили масштабные похороны мученика с многотысячными проводами — на похоронах в Кермане собралось так много людей, что началась давка, в которой погибли люди. В ночь погребения тела Сулеймани Корпус стражей исламской революции нанес ракетный удар по базам США в Ираке. Большой войны не случилось, но Тегеран и Вашингтон оказались как никогда близки к прямому столкновению.

При этом в ночь запуска ракет по американским базам иранские силы противовоздушной обороны еще и сбили гражданский самолет Международных авиалиний Украины. Как утверждалось, произошло это по ошибке: оператор ПВО принял Boeing 737 за американскую крылатую ракету. Погибли 176 человек, большинство — иранцы, летевшие в Канаду с пересадкой в Киеве. Гибель невинных людей всколыхнула общество, в Тегеране прошли крупные акции протеста.

Теперь же в первых числах эсфанда, последнего месяца иранского года, жителям предстояло выбрать новый парламент. Воодушевления по этому поводу не было никакого. Во-первых, инфляция, протесты и сотни погибших за последние месяцы убавили у граждан желания участвовать в любых политических мероприятиях, организованных Исламской республикой. Во-вторых, избирательная кампания впервые за долгие годы была лишена всякой интриги. Консерваторы настолько укрепились внутри системы, что почти всех альтернативных кандидатов до выборов просто не допустили.

Наконец, за два дня до голосования пришла иная напасть: в Иране официально объявили о первых обнаружениях коронавируса COVID-19. На следующий день случаев заболевания было уже 18 — и четыре летальных исхода. Все это наделало немало шуму и явно перебило в информационной повестке выборы в Меджлис. В начале эсфанда люди еще и не догадывались о масштабе проблемы: иранский новый год Ноуруз им придется праздновать в условиях жесткого карантина, сидя по домам.

20 февраля

В день перед выборами меня пригласили на день рождения девушки моего иранского друга. Антураж был привычным для домашнего праздника людей из среднего класса: три десятка гостей в большой квартире, девушки ярко накрашены и в коротких платьях, парни прихлебывают арак (сорокаградусный виноградный самогон), все танцуют под иранскую попсу.

Как настоящий сумасшедший исследователь, я пытался выяснить у каждого второго присутствующего, идет ли он завтра на выборы. В большинстве случаев отвечали мне усмешкой или вовсе непонимающим взглядом: мол, о чем ты вообще?

Поняв, что полевое исследование электоральных предпочтений как-то не идет, я начал спрашивать про коронавирус. Он присутствующих интересовал чуть больше, но пока всерьез не пугал. Наиболее содержательный диалог у меня удался с отцом именинницы. Он не слишком интересовался танцами, а просто сидел за барной стойкой со стаканом и с удовольствием общался с каждым, кто к нему подсаживался. На мой вопрос про выборы он ответил очень воодушевленно и крепкими словами:

— Да какие еще выборы! Эти ахунды[13] уже все засрали в нашей стране. При шахе, помню, времена были — никто так не боялся полицию, как сейчас. Я молодым был, но помню!

— А если бы реформистов допустили? Например, тех, кого бы поддержал Хатами. Вы бы пошли голосовать? — пытался я вывести диалог в конструктивное русло.

— Да плевать я хотел на них всех. Хатами, Рухани — все они ахунды, разные лица одного преступного режима. Ты видел, они объявили о коронавирусе? Думаешь, почему прямо перед выборами? Потому что знают, что на их идиотские выборы никто не придет, им придется оправдываться. Вот они и придумали эту историю.

В общем, из всей этой тусовки на выборы на следующий день собирался идти только один человек. Я.

21 февраля

Ранним утром меня разбудил звонок начальника.

— Выборы уже начались, а на ленте нет ничего об открытии участков. Ты чем занят вообще?!

Рассказывать о том, что с иранского дня рождения я вернулся в районе четырех утра, поэтому проспал, я посчитал излишним. Вместо этого браво пролепетал что-то вроде «да, да, уже работаю» и принялся писать тексты в новостную ленту.

Первые полдня я провел дома за новостями: ничего особенного, валились заявления о том, кто из важных политиков проголосовал и есть ли инциденты на участках. К полудню объявили первые результаты явки. «По состоянию на 12 часов дня по местному времени проголосовали 7,5 миллиона человек», — заявил министр внутренних дел. Мягко говоря, не густо, учитывая, что общее число избирателей оценивалось в 57 миллионов.