За пару лет внимательного изучения страны я пришел к выводу, что основных причин две. Речь о двух ключевых столпах иранской системы, на которых зиждется стабильность общественно-политической конструкции Исламской республики.

Во-первых, это демократические институты. Да, они половинчатые, да, специфические, — но именно они позволяли властям все это время получать обратную связь от общества и при необходимости вносить нужные коррективы в курс. Как работает эта причудливая конструкция, я подробно описал в главе об исламской демократии.

Во-вторых, это социальная политика. Помощь «угнетенным» через субсидии и другие социальные механизмы позволила Исламской республике заручиться поддержкой народных масс. Этот популизм стал неотъемлемой частью системы, а бедные превратились в ее главную опору. Подробнее об этом — в главе про социальную политику Ирана.

Чуть позже, опираясь на два этих тезиса, я пришел к еще одному выводу. Смерть основателя Исламской республики Рухоллы Хомейни в 1989 году и приход к власти нового верховного лидера Али Хаменеи дали старт новой эпохе. Все началось с реформы конституции в том же 1989-м, но импульс перемен на этом не был исчерпан. Последующие тридцать лет Исламская республика практически непрерывно менялась и реформировалась. За исключением восьми лет президентства Махмуда Ахмадинежада, перемены были направлены в сторону либерализации и больших свобод.

Понятно, что иностранцы, особенно из западных стран, в любой период видели в Исламской республике репрессивное государство, теократию, которая притесняет женщин. Это суждение не лишено оснований, но не учитывает внутреннюю политическую динамику Ирана. Так, в начале 1990-х иранки почти поголовно ходили в черных чадрах, а в середине 2010-х они уже могли выйти на улицу в лосинах, прикрытых манто, уложив платок на самую макушку, лишь номинально обозначив его присутствие — о полной свободе говорить не приходится, но прогресс налицо. Похожие тенденции наблюдались за последние тридцать лет и в экономике, и в других сферах жизни, почти во всех.

С чем же было связано такое последовательное раскручивание гаек? Факторов много, и они тесно связаны друг с другом. Во-первых, свою роль сыграли демократические институты, которые позволили сменять власть. В итоге каждый президент, оставаясь лояльным верховному лидеру, тем не менее приходил с намерением что-то изменить, привнести новое. С другой стороны, изменения стали результатом массового запроса и давления общества: люди сами хотели перемен. Во многом это было связано с успехами социальной политики, которая повысила уровень образования и позволила зародиться среднему классу, ставшему главной движущей силой изменений.

Вся эта либерализация исламизма шла под покровительством аятоллы Али Хаменеи. В начале своего правления его позиции были слишком слабы, чтобы монополизировать власть и закручивать гайки, поэтому рахбар позволил политикам меньшего калибра вести борьбу за народную поддержку на парламентских и президентских выборах. Народ хотел больших свобод. Приходилось понемногу идти ему навстречу. Движение к надлому

Система была неидеальной, и признаки ее разрушения можно было наблюдать давно. Однако в социальном мире один выпадающий элемент далеко не всегда говорит о скором крахе всего политического механизма. Во-первых, на смену неработающему элементу может прийти что-то новое. Во-вторых, зачастую есть возможность «сдать назад» и исправить ошибку. В Иране такое случалось. В 2009 году власти пошли на фальсификации выборов в пользу Махмуда Ахмадинежада, это возмутило народ, и казалось, что протесты сотрясли всю Исламскую республику. Однако тогда власти проделали работу над ошибками и на следующих выборах в 2013 году дали спокойно победить умеренному реформисту Хасану Рухани. На тот момент это успокоило средний класс.

Однако изменения конца 2010-х — начала 2020-х уже напоминали обрушение конструкции по принципу домино. Неудачное правление Рухани по итогу лишило реформистский лагерь всякой поддержки населения. В этой ситуации среднему классу можно было дать новую политическую альтернативу, но вместо этого консерваторы втоптали реформистов в пол и перестали допускать до выборов какую-либо альтернативу вообще. Таким образом, средний класс оказался исключен из политической конструкции — его интересы больше никто не представлял.

Казалось, бы, опорой Исламской республики останутся бедные слои населения. Но и они перестали поддерживать власть. Все началось зимой 2017–2018 годов, когда резко подскочили цены на яйца. Тогда по стране прокатился первый кровавый и беспощадный протест бедных; погибло несколько десятков человек. Затем ситуация повторилась в ноябре 2019 года, когда в три раза выросли цены на бензин. Ответом стали самые кровавые демонстрации в истории современного Ирана. Напрасно консерваторы рассчитывали, что выступления в период правления Рухани будут направлены только против реформистов. Разъяренные люди протестовали против всей системы.

Социальная политика к концу 2010-х стала настолько затратной и неэффективной, что уже не способна была справляться с базовой проблемой — нарастающей бедностью. Пришедший на смену Рухани консерватор Эбрахим Раиси тоже начал с «либеральных» в экономическом смысле реформ — сократил субсидии на хлеб и ограничил льготный импорт товаров. И пусть он был вынужден пойти на это из-за проблем бюджета, по факту защитником обездоленных он не стал. Да и не может Тегеран сегодня раздавать подачки населению, как пытался это делать Ахмадинежад. Все-таки экономическая ситуация совсем не та. Как результат, те самые два столпа Исламской республики — демократические институты и социальная политика — утратили свой функционал, по крайней мере, в глазах населения.

Разрушение прежней конструкции, похоже, напугало и сами иранские власти. Казалось бы, на смену ей пришла более монолитная государственная система во главе с Али Хаменеи, который под конец жизни все-таки сумел подавить всякое сопротивление и оставить на политической арене только своих сторонников. Разве не об этом мечтает настоящий авторитарный лидер?

Однако победа кандидата-реформиста на президентских выборах 2024 года говорит о том, что власти все-таки пробуют вернуться к системе прежнего равновесия. То, что Хаменеи допустил победу Масуда Пезашкиана, показательно. Очевидно, что кризис легитимности, столь явно показавший себя на фоне протестов 2022 года, испугал всех, включая верховного лидера. Неожиданно для многих (в том числе для меня) система электорального маятника — качающегося от консерваторов к реформистам — возродилась, когда казалось, была уже окончательно уничтожена. Главный вопрос: поверят ли в систему обычные иранцы после всех падений и разочарований? Рубеж имени Махсы Амини

Когда в сентябре 2022 года после смерти Махсы Амини по всему Ирану начались протесты с лозунгом «Женщина, жизнь, свобода», я быстро понял, что это конец. Нет, не «конец режима», а конец той удивительной эпохи, когда иранская власть жила в очень странном, но все же диалоге с обществом.

Я постоянно общался с местными и достаточно эмоционально воспринимал происходящее. На моих глазах заканчивалась эпоха. Молчать по этому поводу было невмоготу, поэтому 23 сентября я написал в своем телеграм-канале:

«Нынешний протест — это впервые прямой вызов системе.

До этого полномасштабные протесты по всему Ирану объединяла либо экономическая повестка (повышение цен на яйца в 2017-2018, цены на бензин в 2019), либо узкая политическая задача (пересчет выборов в 2009). Конечно, лозунги против политического строя были и раньше, но они возникали только в процессе и в дополнение к основной повестке.

Сейчас история принципиально иная. Объединяющая повестка — хиджаб. Сложно представить более яркий символ Исламской республики. Порядки и законы в Иране за 40 лет претерпели значительную трансформацию по многим направлениям, но хиджаб (наряду с запретом алкоголя и лозунгом «смерть Израилю») оставался красной линией. Это ключевой показатель идентичности системы — без него республика не может именовать себя исламской.