– Как хорошо, что ты пришел сегодня пораньше. Жаль только, что нет здесь Темиты. Ты бы с ней поиграл, и она была бы счастлива. Я ей время от времени, когда она просит, рассказываю о друзьях ее отца, которого она, конечно, не может помнить. Но, как мне кажется, она душой с детской непосредственностью понимает, что ее отец поступил правильно. Трудно даже поверить, что в свои три годика она так хорошо все чувствует.
– Не надо тревожить ее душу. Пусть живет своими маленькими радостями. Ты же знаешь, она всем нам такая же дочь, какой была для Пепе.
Пришел Арсенио – и прямо с порога:
– Подумать только! Меньше чем через месяц, в день национального праздника, эта мерзость станет законным президентом!
– Ненадолго. Он не дотянет до конца президентского срока. Ты не думай, что наш народ можно укротить. Его можно обмануть. На время. Но укротить его мятежный дух еще никому не удавалось. Помни о мамби. А Батисте тем более не удастся, когда в народ ушла такая брошюрка… – ответил Ньико и протянул ему речь Фиделя.
18 февраля на заседании Конгресса Фульхенсио Батиста-и-Сальдивар был объявлен президентом страны, а Рафаэль Гуас Инклан – вице-президентом. 24 февраля 1955 года, в 60-ю годовщину начала освободительной войны под руководством Марти, диктатор занял высший государственный пост страны. Обещание о восстановлении конституции 1940 года трансформировалось в уродливые формы. Так называемые «конституционные статуты», которыми Батиста заменил основной закон, были отменены в тот же день. Но это вовсе не означало автоматического восстановления конституции 1940 года. Батиста настаивал на включении в нее дополнений в виде приказов, изданных им после выборов, а они-то как раз и сводили на нет дух основного закона.
Между тем на самой Кубе Батиста принимал поздравления.
Президент Ассоциации колонов Исмаэль Камараса Толедо выразил надежду на процветание страны. Владелец текстильных предприятий Бурке О. Хиджес заявил о «необъятности перспектив развития Кубы». Победу Батисты официально поддержал посол США Артур Гарднер. Прибывший с официальным визитом личный эмиссар президента США, вице-президент Ричард Никсон навестил Батисту в его загородной резиденции Кукине и передал в подарок портрет с автографом: «Генералу Фульхенсио Батисте и супруге с наилучшими пожеланиями от Д. Эйзенхауэра и супруги Мамие».
Подарком Батисте от правой оппозиции стал манифест под названием «Публичная апелляция», который подписали более тридцати политиков. Среди них – Косме де ла Торриенте, Луис Конте Агуэро, Хосе Пардо Льяда, Мануэль Бисбе, Хорхе Маньяч и другие. Политический смысл манифеста сводился к требованию «последовательного отказа от насилия», то есть от революции, и установлению «гражданского мира», якобы необходимого для преодоления кризиса, в котором находится страна. В политическом плане это был документ, направленный против Фиделя Кастро и монкадистов. Кроме того, он ставил в тупик и партию ортодоксов, особенно ее правое крыло. Созданное на базе манифеста так называемое Национальное радикальное движение изначально было обречено на политическую смерть.
В ответ на всю эту возню вокруг подготовки закона об амнистии, обраставшую все более несуразными инициативами, Фидель Кастро занял четкую и твердую позицию. Он подготовил достойный ответ, подписанный всеми соратниками, находившимися в тюрьме. Этот документ, датированный 15 марта, был опубликован в журнале «Боэмия» 25 марта. В нем говорится: «Теперь наша очередь ответить на моральный вызов, который бросает нам режим, заявляя, что амнистия будет в том случае, если заключенные и высланные из страны изменят свою позицию, если они возьмут на себя молчаливое или открытое обязательство признать правительство». Дав политический анализ ситуации в стране, Фидель всю ответственность за кризис возложил на режим, который был установлен 10 марта 1952 года и природа которого осталась неизменной и после проведенных в ноябре 1954 года выборов. Фактами он обосновал враждебность режима народу.
«И если бы мы увидели, что изменение обстоятельств и позитивные гарантии конституции требуют смены тактики борьбы, мы бы на это пошли, но только в силу интересов и желания нации и никогда – в силу трусливого и постыдного соглашения с правительством. И если от нас требуют этот компромисс как плату за свободу, мы отвечаем категорическим „нет”.
Нет, мы не устали. После двадцати месяцев мы стойки и непоколебимы, как и в первый день. Мы не хотим амнистии ценой бесчестья. Мы не встанем к позорному столбу, уготованному нам бесчестными угнетателями. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем унижение. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем утрата достоинства. Мы хорошо обдумали свое заявление и произносим его без страха и ненависти…
Единственное, что мы приняли бы от наших врагов с удовлетворением, как сказал однажды Антонио Масео, так это окровавленный эшафот, на который другие наши товарищи, более счастливые, чем мы, сумели взойти с высоко поднятой головой и спокойной совестью человека, приносящего себя в жертву святому и справедливому делу.
В ответ на позорное соглашательство мы сегодня, через семьдесят семь лет после героического протеста Бронзового титана, провозглашаем себя его духовными сыновьями».
Репрессии между тем приняли совершенно курьезный оборот: они были направлены против репрессивного аппарата. Это ли не удивительно?! Цензоров вызывают на ковер, те пишут рапорты, дают клятвы в своей непричастности к происходящему. А тем временем, буквально через два дня «Боэмия» публикует заявление Хосе Антонио Эчеверрии от имени Федерации университетских студентов. Со свойственной ему решительностью он, гневно осудив режим и политиков-соглашателей, встал на сторону заключенных.
«Всеобщая амнистия является требованием всех граждан Республики. Мы, студенты, полностью поддерживаем это требование. Мы не можем оставаться равнодушными, когда столько товарищей страдает от жестокостей политической тюрьмы за то, что они выступили в защиту чести нашей нации, опозоренной 10 марта. Мы полностью отвергаем недостойный спектакль, который разыгрывают все эти политиканы. Вчера они ловко использовали позорные события 1 ноября, чтобы получить жалкие подачки от режима, а теперь выдают себя за единомышленников товарищей, томящихся в заключении, чьи идеалы они предали.
Требование народа с каждым днем звучит все настойчивее: пусть не останется в тюрьме ни одного из достойных борцов против диктатуры! Любая попытка вычеркнуть бойцов Монкады из закона об амнистии встретит самое широкое противодействие общества. Не следует ждать великодушия от этого режима. Правительство только тогда согласится на всеобщую политическую амнистию, когда давление общественного мнения станет для него невыносимым. Поэтому мы должны объединить свои силы, чтобы вырвать наших братьев из страшных лап чудовища. Потому повторим еще раз: пусть не останется в тюрьме ни одного борца против диктатуры!»
Для успокоения общественного мнения Батиста объявил, что в ближайшее время будет проведена массовая амнистия. Народ требовал амнистии политзаключенных, и в первую очередь Фиделя Кастро и его соратников, томящихся на острове Пинос.
Закон об амнистии тем временем задерживался.
От имени ортодоксов на страницах газеты «La Calle» был опубликован ряд материалов в поддержку амнистии политзаключенных. Так, 2 апреля газета попыталась объяснить задержку принятия закона об амнистии позицией Конгресса, который противится освобождению лично Фиделя Кастро и его соратников.
Газета писала: «Амнистия, которая исключала бы отважных борцов Монкады, неприемлема для общественного мнения и никогда бы не дала того политического эффекта, на который рассчитывает само правительство».
В публикациях газеты не было и намека на осуждение правительства за задержку закона об амнистии, но 6 апреля на ее страницах вновь подали голос ортодоксы. Характерно, что теперь Мануэль Бисбе, подписавший «Публичную апелляцию» всего две недели назад, заговорил совсем по-другому: «Выйти из правительственного кризиса можно, только выполнив три условия: провести амнистию политзаключенных – гражданских, военных и особенно участников восстания в Монкаде; обеспечить реальное действие Конституции, которая ныне не действует; предоставить реальные гарантии возвращения на родину всем политэмигрантам».
