– Мне было двадцать два. – Если лжешь, всегда придерживайся правды. Основное правило.

– Никаких осложнений? Иммунодепрессанты?

– В очень малых дозах. Организм хорошо справляется.

– Может, вас просканировать? Вы говорите, что сегодня особенно устали.

– Нет, правда. Я чувствую себя превосходно. – Лина установила наконец близкий контакт. Она улыбается и отмахивается. – В наше время медицинское обслуживание на высоте. – По едва заметному изменению выражения лица она понимает, что задела за живое. – Но вы и сами лучше меня знаете, – продолжает она дрожащим от восторга голосом. Теперь кое-что понятно о докторе Ортлепп. Эта женщина относится к системе гораздо критичнее, чем готова признаться. Интересно.

Врач кладет ладони на письменный стол:

– В Брюссове вы тоже ничего не узнаете, распространение любых сведений запрещено. С санитаром поговорить не получится. – Она встает и широким жестом указывает в сторону двери. Разговор окончен.

Лина прощается, еще раз благодарит за беседу. Она пытается не улыбаться слишком навязчиво, что иногда с ней бывает, если она фрустрирована, но должна придерживаться роли. Доктор Ортлепп провожает ее до двери, чуть ли не подгоняя, будто не верит, что сможет наконец избавиться от нее. Затем, уже перед самым выходом, она кладет руку Лине на спину, наклоняется и шепчет ей через плечо:

– Этой женщины не существует. – Она открывает дверь, подталкивая Лину к порогу, и кричит медработнику: – Мы закончили. Следующий, пожалуйста.

За спиной у Лины доктор Ортлепп запирает дверь в кабинет на замок.

Шеф до сих пор не отвечает. В этот раз гудки раздаются не в пустоту, ее звонки переадресовываются на голосовую почту, но у нее нет желания оставлять сообщение. Она едет в поезде из Пренцлау через Берлин во Франкфурт и прибудет поздно вечером. Скорее всего, в это время он давно уже будет дома.

Агентство, на которое Лина работает, называется «Галлус», по имени квартала, где было основано. Она занимается проверкой сообщений, репортажей, интервью и документов из официальных источников. Иногда благодаря этим расследованиям удавалось поднять довольно много шума и заставить правительство действовать. Чаще всего попытки вывести кого-то на чистую воду оставались безрезультатными. Но тот, кто работает в этой сфере, твердо знает: даже если получится убедить хотя бы одного человека – в следующий раз их будет гораздо больше.

Отснятый материал она потом, уже из дома, отправит Итану, который подготовит репортаж. Она еще раз все прослушивает, размышляя, к чему это может привести и что означало загадочное замечание врача. Может, она просто хотела отделаться от Лины? Или сообщить, что это фейк? Пусть шеф решает. В конце концов, это была его идея – заняться этой никчемной историей. Так что ему следует об этом думать, а не ей. Она просто специалист по поиску информации.

Поезд подъезжает к Берлину и стремительно пустеет, почти никто не заходит. Он движется дальше. Лина снова чувствует усталость. Еще раз пытается дозвониться шефу, закрывает глаза.

Она просыпается уже во Франкфурте, незадолго до прибытия на вокзал, и расстраивается, так как пропустила пересадку на Ланштадт и теперь придется долго добираться до дома. Когда Лина подходит к платформе скоростных поездов, она удивляется многочисленным указателям, сообщающим о перекрытии дорог и объездах в центре города. Она проверяет, что пишут в новостях, хоть и знает, что это почти ничего не даст. Везде одно и то же сообщение: «Ужасное происшествие на станции „Театральная площадь“», речь о тяжело пострадавшем человеке. За «происшествием» может скрываться все что угодно, например самоубийство, но о самоубийствах предпочитают умалчивать, поскольку по официальной версии никто не сводит счеты с жизнью по собственной воле.

Люди вокруг перешептываются. Одни говорят о попытке нападения, но так происходит каждый раз, когда нарушается привычное течение жизни: первое предположение, что это покушение, и оно никогда не подтверждается. Другие тихими голосами обсуждают меры безопасности на вокзалах:

– Раньше это называлось получением личного ущерба на железной дороге, – сообщает пожилой человек парню лет двадцати. То, что самоубийства больше не фигурируют в официальных новостях, вовсе не означает, что никто не говорит об этом, напротив: стоит только чему-то случиться, люди становятся практически одержимы мыслью, что произошло самоубийство.

Подъезжает нужный поезд, Лина находит место и снова обо всем забывает. Размышляет, не позвонить ли еще раз шефу. Возможно, вчера она была слишком резкой.

– Хочешь от меня избавиться? – спросила она раздраженно.

– Это займет день, возможно, несколько дней. Небольшая история, которой надо заняться. В чем проблема?

– Ты сказал, что находишься на пороге чего-то большего, и я нужна тебе для этого, а теперь?..

– Лина, прошу тебя, займись сначала этим…

– Я не обязана браться за такие поручения и не работаю на тебя лично, чтобы расследовать очевидный идиотизм. Дай мне настоящую историю.

Они спорили, он даже угрожал, что больше не даст поручений. Он знал, что она работает на него не только из-за денег. Знал, что она вернулась ради него. Она назвала его засранцем и ушла. Он не сомневался, что она произведет расследование. И она ненавидела его за это.

С тех пор они не разговаривали. Впрочем, он не злопамятный.

Лина выходит в Ланштадте и садится на трамвай, чтобы доехать до десятиэтажного дома, в котором живут ее родители. Девятый этаж, вид на Лан и Дутенховское озеро. С тех пор как Лина вернулась в город, она снова живет у родителей. Она подала заявление на получение квартиры, но разрешения приходится ждать…

По ее команде смарткейс открывает дверь. И чуть не падает у нее из рук, когда она входит и видит, кто стоит у окна в просторной гостиной со стаканом воды в руке и, похоже, любуется средневековыми замками на дальних холмах.

– Эзлем, – произносит Лина.

Эзлем Герлах основала агентство «Галлус» вместе с Яссином Шиллером. Лина никогда не зовет ее шефом. А вот Яссина – напротив, с удовольствием. Иногда в шутку, а иногда всерьез. Яссин выдает ей поручения, в то время как Эзлем занимается административными, финансовыми вопросами и всем, что связано с безопасностью. В первый момент Лина предполагает, что Эзлем пришла из-за той ссоры с Яссином, но затем ей приходит на ум, что та просто решила навестить ее родителей. Эзлем живет неподалеку. Они встречаются в магазинах, в спорт-клубе, участвуют в местных общественных начинаниях.

– А, вот и ты! – говорит Зату, мать Лины. – Ты вроде бы хотела вернуться пораньше.

Эзлем улыбается ей и поднимает стакан с водой:

– Трудный день?

Лина замирает, у нее появляется чувство, будто что-то не так.

– Я оставлю вас, – говорит ее мать.

Что-то определенно не так.

Когда Зату скрывается в кухне, Лина тихо спрашивает:

– Что ты ей сказала?

Родители Лины думают, что Эзлем руководит кадровым агентством. И еще, что Лина работает переводчиком. Иногда Лина представляет, что, если бы и родители работали под прикрытием. Если бы в действительности ее мама не была архитектором данных, а папа – консультантом по питанию, и от этих мыслей ей каждый раз смешно.

– Кое-что о секретном переводческом поручении. – Эзлем садится на диван.

– Ага. А на самом деле? Теперь мне надо будет искать для тебя шакалов еще и в Пампасах? – Лина садится в кресло, с которого она видит Эзлем в полупрофиль. Она не хочет смотреть ей в глаза. – Ладно, я была недовольна, но я сделала то, что…

Эзлем перебивает:

– Речь о Яссине.

– Знаю, я разозлилась, но выполнила то, что надо было сделать. Он хочет, чтобы я извинилась?

Лина чувствует, как ускоряется сердцебиение. Пора принять медикаменты. Она нагибается, открывает сумку, достает пузырек и проглатывает таблетку.

– Все в порядке? – спрашивает Эзлем.

– Конечно. Жарко, но я в норме, – она чувствует, что успокаивается, и продолжает: – Я занимаюсь этой работой вовсе не для того, чтобы разбирать лживые сообщения, неправдоподобные до такой степени, что никто никогда им не поверит. Такого рода новости, будь то шакалы, волки или медведи, появляются каждые несколько недель. Полагаю, конечно, хорошо, что мы в курсе дела, но это сводит на нет результаты наших расследований и попытки повлиять на общественное мнение, а я хочу…